институт никакого отношения не имел и, смею уверить, иметь не буду. И
при чем здесь Галя Королева?! Тоже мне, советчица нашлась! Я еще с ней
поговорю...
- Не кричите, пожалуйста, я вас хорошо слышу... Вы меня не поняли...
И Галя Королева вовсе ни в чем не виновата... Я-то хотела в киноактрисы
пойти, у меня внешние данные хорошие. Все мальчишки из класса и учителя
тоже, то есть все-все абсолютно были в меня влюблены. Кроме того, я фо-
тогенична. А родители заладили про свое - с медалью надо идти в Техноло-
гический.
- Так вы еще и отличница?
- Не золотая, - со вздохом сказала девушка, - а только серебряная. А
вы как посоветуете? Может, не мучиться, и то верно: диплом получу, спе-
циальность...
- Непонятно только, почему вы решили поступать в институт в октябре,
а почему, скажем, не в июне?
- Да все очень просто объясняется. Пыталась и во ВГИК, и в теат-
ральные училища, а потом просто на киностудию пришла, но надоело по мас-
совкам мотаться.
- А вы очень любите кино?
- Очень.
- Это меняет дело. Дайте подумать... Пожалуй, лучше всего так... С
декабря в институте откроются подготовительные курсы. Постарайтесь по-
пасть на них. Это даст вам пропуск в институт. И тогда вы сможете посе-
щать студию. Нашу. Институтскую. Приходите и скажите, что от Валерия Ис-
томина.
- Как интересно! Я верю в свою судьбу. Скажите, Валерий, а вы будете
в студии, когда я приду? Вы кто? Руководитель?
- Нет.
- А кто же?
- Просто снимаю на студии фильмы.
- Как оператор?
- Как режиссер.
- Ой, как здорово! Значит, мы с вами встретимся?
- Может быть... через полгодика.
- Вы уезжаете в командировку?.. Наверное, заграницу?..
- Уезжаю. Далеко... Если захотите, позвоните мне потом, ладно?
- Я обязательно, обязательно позвоню. Везет же мне. До встречи!
Вот тебе и на! Был бы здоров - как раз ищу себе актрису на фильм про
немую девушку, которую контузило во время войны. Правда, все еще в за-
думке, а вдруг она подошла бы? Чертова болезнь, пустые хлопоты...
Звонок.
Кого там еще нелегкая несет?.. Нет, это не в дверь, это опять теле-
фон.
- Слушаю.
- Валерий, здравствуй. Костя Гашетников.
- Старик, ты же в экспедиции.
- Сегодня вернулся. Звонила Тамара. Сказала мне все. Во-первых, не
отчаивайся.
- Спасибо, мне это уже сегодня говорили, и я говорил то же самое ко-
му-то. Что во-вторых?
- Во-вторых, считай, что тебе крупно повезло.
- Интересно, в каком смысле?
- Мне бы месяца на три-четыре прилечь на все готовенькое, я бы такой
сценарий сварганил - и на "Мосфильм".
- Ловлю на слове. А если я сварганю, как ты изволил обозвать высокий
творческий процесс, если я напишу сценарий, снесешь его на "Мосфильм"?
- Сценарий - не яйцо, я не курица, но снесу. Только помни о худсове-
те. Если примет худсовет, тогда - другое дело.
- Действительно, курица ты, а не петух. Худсовет, худсовет, - перед-
разнил я Костю. - Раскудахтался...
- Не оскорбляй высший орган студии. Лучше бери перо в руки. Я всегда
в тебя верил. И работай, работай. Знаешь, в древности у одного скульпто-
ра спросили: "Как тебе жилось?" "Хорошо, - ответил он. - Я много рабо-
тал." "А были у тебя враги?" "Они не мешали мне работать." "А друзья?"
"Они настаивали, чтобы я работал," "Правда ли, что ты много страдал?"
"Да, это правда." "Что ты тогда делал?" "Работал еще больше. Это помога-
ет," - Как звали этого философа?
- Работай. Это помогает.
Работай... Легко сказать. Впрочем, Костя Гашетников имеет право так
говорить. Уж кто-кто, а он - единственный инженер среди слушателей выс-
ших режиссерских курсов, выпускник нашего института, руководитель нашей
студии. Он добивается своего. Собирается снимать фильм про геологов, ез-
дил сам в экспедицию, собирал материал. Правда, он старше меня, но шан-
сов догнать его у меня осталось не так-то много, тем более что...
Звонок.
Опять телефон.
- Истомин?
- Да.
- Валерий Сергеевич?
- Завтра. В десять.
- Да.
Вот и все.
Просто и ясно. Остается сдать полномочия здорового человека. Теперь
Тамара придет... если придет и сядет у настоящей больничной койки. Непо-
нятно только, почему она развела такую бурную деятельность по оповещению
всех моих родных и знакомых. Впрочем, теперь это уже безразлично. Важно
другое? Что?..
Глава шестая
--===Северный ветер с юга===--
Глава шестая
- Выручайте, врачи, занемог.
- Что с вами?
- Я от жизненной стужи продрог, я устал в суете дорог ждать, что сбудется
расписанье. Дверь в приемный покой, а дорога к нему - жизнь...
Мы вошли с мамой в приемный покой диспансера серым осенним утром. Ри-
туал приема ежедневен, отработан до мелочей - на больничный конвейер
поступил еще один пациент: оформить документы, тело сдал, тело принял,
присвоить порядковый номер личным, снятым с тела и сданным на хранение,
вещам, выдать телу больничное белье, рубашку, кальсоны, штаны, куртку,
тело продезинфицировать...
Мама поймала за рукав сестру-хозяйку, зашептала ей на ухо, сунула
что-то в карман, та кивнула понимающе, скрылась в коридоре и вернулась с
новым, ненадеванным халатом в руках:
- Ну-ка, давай прикинем, уж больно длинный он у вас, не найдешь на
них, нестандартных, ничего путного. Да и садятся пижамы после стирки -
все короткие и широкие, а наши больные худые сплошь, ладно, сойдет хала-
тик, почти в самый раз. Прощайся с матерью да в душ пошли, там как раз
мужики домываются, успеешь еще...
Я обнял маму, неуклюже ткнулся ей в щеку.
- Ты звони, сынок, я тебе двушек наменяла, обязательно звони, слы-
шишь? Ну, с богом...
В облаках теплого пара душевой - тощий влажный старик, освещенный не-
сильным, но безжалостным светом дня из запотевшего окошка. Он сидел на
мыльной деревянной скамейке и слышно было как лопались пузырьки мокроты
в его горле. Обрадовался мне как сообщнику:
- Охо-хо... в нашем полку прибыло...
Противотуберкулезный районный диспансер находился в особняке. В стра-
не победившего социализма было объявлено, что нынешнее поколение советс-
ких людей будет жить при коммунизме и жить оно будет, не зная такой бо-
лезни как туберкулез. Под программу борьбы с тяжелым наследием прошлого
выделили средства, лекарства, а в нашем районе еще и дореволюционный
особняк, имевший для этих целей свои несомненные преимущества: отгороже-
ность и пространство для гуляния. В те времена при каждом таком заведе-
нии был свой стационар коек на тридцать-пятьдесят, где лечили до первого
результата, а поправляться или оперироваться отправляли в санатории или
больницы.
После душа я натянул несоразмерное с моей длинной нескладной суту-
лостью больничное и зашагал на второй этаж вслед за белым халатом. Лест-
ничный марш пересекал наискось высокое окно, за которым виднелся не-
большой сад с круглой клумбой посередине. Медсестра-хозяйка ввела меня в
палату и привычно оправила постель.
У одной стены пять коек, напротив четыре и умывальник. Значит, если я
и прибыл в полк туберкулезных, то в нашем взводе девять человек.
Из распахнутой тумбочки не выветриваемый запах лекарств, одеколона,
компота, печенья, яблок - родственники тащат больным одно и то же , и я
разложил свой джентельменский набор.
Книги отдельно. Теперь есть время, только сбит ритм дыхания - бегуна
к финишу повезли на карете скорой помощи, еще бегут судорогами ноги, а
дистанция за плечами уже канула в небытие.
Когда мы замечаем, что время ушло?
Нет, не в каком-то коротком промежутке встречи, телефонного звонка,
обеденного перерыва, киносеанса - тогда просто знаешь и ждешь, что сей-
час положишь трубку, выйдешь из столовой или кинотеатра и твое время бу-
дет занято последующим - работой, другой встречей, домом, и только если
резко изменилась обстановка, когда надолго уехал и вернулся после про-
должительного отсутствия, тут-то вдруг и пронзает ощущение безвозвратно-
го: растет, не останавливаясь, горочка отсыпанного тебе песочка вечнос-
ти. В такие минуты пытаешься оглянуться на прошедшее, но много уже не
видно - прожитое, как отколовшийся айсберг, тает в тумане забвения.
В диспансере для меня началось новое летоисчисление.
А в тот момент вспомнился рождественский снег моего детства. Я стою у
подоконника, он вровень с моим носом, и снег, бесшумный, как ночное дви-
жение звезд, и мохнатый, как облака, бесконечно падает за стеклом. До
этого я никогда не страдал ностальгией по детству и если вспоминал
что-то из времени, где все было гораздо больше меня, то грусть, легкая,
как снежинка, мгновенно таяла в горячке дел и круговерти исполненного и
неисполненного, и лишь тогда, у больничного окна в палате, понял я все
своим существом, как же в детстве было тепло, защищено и спокойно и как
мне этого не хватает.
Глава седьмая
--===Северный ветер с юга===--
Глава седьмая
Я никогда не любил зимы. Мерз. Мальчишеская зябкая худоба так и не перешла в
мужское тепло налитого тела. Но в больнице меня пронизывал иной холод. Не
только холод одиночества - холод смертельно опасной болезни. Холодом веяло от
сырого неба, тающего серым снегом, от мокрых черных ветвей сада, грязного
красного кирпича соседнего дома, высоких окон диспансера в слезах набухающих
капель, каменных, широких, как надгробные плиты, подоконников, белых стен и
потолков палаты, белых покрывал и белых спинок металлических кроватей, белой
раковины умывальника и белых тумбочек. Волглое от сырости больничное белье и
пижама коротки, не греют. Холодно было и от постепенно, годами скопившейся
усталости.
Спас обед. В двухсветной бальной зале опять-таки белые, круглые, на
четверых, столики. Кто жует хлеб с закуской в ожидании супа, кто пьет
"домашние" лекарства. Собачий или барсучий жир - собаку съешь, щенком
закуси, будешь здоров! - алоэ, или, попросту, столетник, мед липовый,
цветочный, пасечный и магазинный, прополис - пчелиный клей - на спирту
настоенный, кумыс, чеснок - чего только не насоветует от "бугорчатки"
участливая соседка или уверенные знахаре в углу любого базара. Но уни-
версального средства нет. Даже у врачей.
Поначалу потрясло, что молодых и ясноглазых за столами оказалось го-
раздо больше, чем седых и морщинистых. Потом понял "государственную" ло-
гику врачей - туберкулез в старости привычен, как радикулит: мучает при
каждом ненастье, но все равно неизлечим до конца, вот и нет веских при-
чин держать стариков в диспансере, у них одна дорога, тем более, что мо-
лодых кандидатов хватает с избытком, я же тоже ждал своего места неделю.
Слева от меня за столом - художник, заросший бородой так, что с удив-
лением обнаруживаешь в этой дремучести веселые просини глаз и белые ров-
ные зубы. Справа - студент Московского высшего технического училища име-
ни Баумана - прыщавый, белесый, вежливый. Напротив - слесарь автобазы.
Все мы в коричневых, белесых от частой стирки, пижамах, а слабый пол - в
одинаковых, в мелкий цветочек, халатах. От супа я настолько отвык, что
мне уже казалось - не может быть вкусной эта вареная похлебка из курицы,
картошки, моркови и лука, но на удивление с удовольствием отведал горя-
чего, потом, разохотившись, умял котлеты с вермишелью, запил компотом.
И стало тепло.
Я еще раз оглядел столовую. Столики, как и палаты, делились на мужс-
кие и женские. Через два столика от нашего, но в другом ряду, встретился
глазами с круглолицей, в мелких кудряшках. Она не отвела глаз, но в кон-
це концов не выдержала, шмыгнула вздернутым носиком, прыснула со смеху,
и, наклонившись и прикрыв рот ладошкой, стала что-то шептать своей со-
седке - тоже молодой девушке, но ярко выраженного кавказского типа. Та
еле заметно кивнула в ответ черноволосой обугленной головой, но глаз от
