наказывали. Мне известно о трудностях жизни цветного населения в Америке.
Пусть считается, что я ему подарил эти двадцать долларов, и давайте пожмем
друг другу руки в знак мира между нашими двумя великими державами.
Но сержант руку жать не торопится, а наоборот, его ирландская рожа
начинает наливаться кровью.
- Подарили? - спрашивает, пыхтя.
- Подарил, - великодушно говорит Зорин.
- Так какого черта вы заявляете в полицию, что он вас под револьвером
ограбил на триста, если на самом деле вы сами подарили ему двадцать? -
орет сержант. - Вы же здесь сами десять минут назад хотели закатать его на
двенадцать лет за вооруженный грабеж?!
- Я разволновался, - примирительно говорит Зорин. - Я был неправ. Я
иногда еще плохо понимаю по-английски.
- Сколько лет вы в Америке?
- Около двадцати.
- Так какого черта вы здесь пишете, если не понимаете по-английски?
Тут до негра доходит, что двадцатку ему вроде как дарили, и он
протягивает руку, чтоб взять ее обратно, но Зорин берет быстрее и кладет к
себе в карман, потому что двадцати долларов ему все-таки жалко.
- Ладно, - сплевывает сержант. - Со своими подарками разбирайтесь
сами. Это в компетенцию полиции не входит. Если у вас больше нет друг к
другу претензий, проваливайте к разэдакой матери и не морочьте мне голову.
- Я напишу материал о блестящей работе нью-йоркской полиции, -
льстиво говорит Зорин. - Очень рад был познакомиться. Как ваша фамилия,
сержант?
- Мою фамилию вы можете прочитать на этой табличке, - говорит детина.
- А писать или не писать - это ваше дело. Не думаю, чтоб мое начальство
особенно обрадовали похвалы в коммунистической русской прессе. До
свидания. А ты, Фил, погоди минутку. Ты мне пока нужен как свидетель всего
разговора.
И Зорин с негром выкатываются на тротуар, где негр обкладывает Зорина
в четыре этажа, плюет на его автомобиль, предлагает на прощание поцеловать
себя в задницу и гордо удаляется. А Зорин уезжает домой, поражаясь работе
нью-йоркской полиции и радуясь, что легко выпутался из лап этих держиморд.
А сержант снимает трубку и звонит знакомому репортеру полицейской
хроники, который подбрасывает ему мелочишку за эксклюзивную поставку
информации для новостей.
- Слушай, - говорит, - Билл, тут у меня был один русский журналист...
Зо-рин... Ва-лен-тин... да, его черный-наркоман грабанул на двадцатку, да,
палец сунул к пояснице вместо револьвера... да, так он прикатил к нам и
хотел этого бедолагу вскрыть на триста баков... как тебе это нравится,
представляешь, закатать его на двенадцать лет?! Да, известный, говорит,
журналист...
И назавтра "Нью-Йорк Таймс" выходит во-от с такой шапкой: сенсация!
сенсация! знаменитый русский журналист Валентин Зорин, известный своими
антиамериканскими взглядами, пытается ограбить безработного, чернокожего
наркомана!!!" И излагается в ярких красках вся эта история - с детальным
указанием места, времени, и фамилий полицейских.
После этого перед Зориным закрываются двери американских домов. И его
как-то тихо перестают приглашать на всякие брифинги и пресс-конференции. И
интернациональные коллеги больше не зовут его выпить, и некоторые даже не
здороваются.
И в конце концов он вынужден, естественно, покинуть Америку, потому
что скандал получился некрасивый. Сидит в Союзе, и лишь крайне изредка
проскальзывает по телевизору.
А когда его спрашивают:
- Вы сколько лет проработали в Америке, так хорошо ее знали, - почему
все-таки вы ее покинули и вернулись в Союз? - он отвечал так:
- Вы знаете, когда я как-то услышал, что мои дети, выходя из дому в
школу, переходят между собой с русского на английский, я понял, что пора
возвращаться!..
КРЕМАТОРИЙ
В хрущевскую эпоху улучшения жилищных условий населения в Ленинграде
решили построить крематорий. Провели открытый конкурс проектов, и победил
немецкий проект. То ли сказалось низкопоклонство перед заграницей, то ли у
немцев больший опыт в строительстве крематориев. А вернее всего, что отцы
города воспользовались возможностью съездить за казенный счет в Германию -
для обмена опытом по данному вопросу и получить взятки в дойчмарках.
Отгрохали - праздник для глаз. Газоны зеленые, корпуса белые, труба
квадратная - последнее слово современного архитектурного дизайна.
Произнесли речи о пользе международного сотрудничества и заботе партии о
народе, разрезали под аплодисменты красную ленточку - торжественно пустили
в эксплуатацию еще один объект семилетки.
Но сам собой покойник ведь в трубу не вылетит. Надо набрать
соответствующий персонал.
А это оказалось отнюдь не просто. Смерть - дело житейское, так что
хороших кладбищ на всех тоже не хватало. Обычный же могильщик - он вполне
соответствует беспечному пьянице из Шекспира, минус поправка на британскую
цивилизованность. Он мелкий вымогатель со следами дружеского мордобоя на
лице, всем обликом напоминающий, что надо дать ему на водку. И
погребальной торжественности на нем видно не больше, чем на еже -
гагачьего пуха. Напротив: замызганным ватником и лопатой в мозолистых
руках он как бы обвиняет клиентов, что он - пролетарий за работой, а они -
нарядно одетые бездельники, эксплуатирующие его труд. Это создает у
посетителей чувство классовой неполноценности и потребность откупиться от
справедливой неприязни пролетария могилы. Что последнему и требуется.
Для крематория было приказано набрать приличных молодых людей,
желательно со специальным образованием. Управление коммунального хозяйства
интересуется - это ж какое такое специальное образование? вы что имеете в
виду - духовную семинарию? Отвечают: без дурацких намеков! ну...
психологический факультет университета, например... или Институт культуры
имени Крупской - это имя, вроде, обязывает знать, как приличных людей
хоронят; на худой конец - культпросветучилище, что ли.
Примечательно, что сразу вслед за этим указанием в Университете был
открыт психологический факультет.
Ну что. Набрали молодых и интеллигентной внешности юношей и девушек.
Положили им зарплату с надбавкой за вредность. В кочегары взяли имеющих
свидетельство на право работы в котельных с жидким топливом - все бывших
инженеров и учителей.
В Ленинградском управлении культуры создали отдел советского обряда.
Сочинили тексты прощальных речей - несколько образцов: для заслуженных,
для безвременно усопших, по возрастным категориям и социальной значимости.
Главлит тексты проверил, отдел культуры Обкома партии утвердил.
И стали принимать население.
И действительно, народ был доволен. Принимают покойников с
провожающими - все чистые, трезвые, в черных костюмах, не матерятся.
Декламируют церемонию с концертными интонациями. Правда, скорби в
персонале маловато. Но, знаете, от них тоже нельзя сплошных рыданий
требовать, у них работа... скорбь представляет посещающая сторона.
И мзду ведь не принимают, вот что. Ну совершенно в лапу не берут; это
у них - ни-ни.
Но мы не только о грустном, мы и о веселом. У одной престарелой четы
случилось огромное и радостное волнение - они выиграли в лотерею
автомобиль "Москвич". Они позвали родственников и отпраздновали это
событие. До этого у них, у пенсионеров, и велосипеда-то не было.
Радость, как в жизни часто случается, пришла слишком поздно. Потому
что муж выпил водки, попел с гостями песен, показал всем выигрышный билет,
и ночью умер.
С этим государством не надо играть в азартные игры.
Таким образом жена осталась наследной вдовой. Естественно, ей
хотелось сделать для усопшего мужа все, что она еще могла. И она решила
его в торжественной и скорбной обстановке кремировать.
Она сняла с книжки все их небольшие деньги, всем заплатила, везде
договорилась, одела его в единственный новый костюм, в котором он вчера
буквально пел за столом... И в крематории над ним произнесли печальное и
высокое прощание. И тело в гробу бесшумно опустилось вниз, в преисподнюю,
чтобы, пройдя бушующий очистительный огонь, вознестись с прозрачным дымом
к голубым небесам.
А после скромных поминок дома, поплакав, она поставила на видное
место его фотографию и стала мыть пол, протирать пыль и наводить везде
порядок... Так и не успели мы, милый, поездить с тобой в собственном
автомобиле. Ушел ты, и зачем теперь мне одной обеспеченная старость.
Кстати об автомобиле. Где лотерейный билет. Она лезет в коробку с
документами, но там его нет. В сумочке тоже нет. И в его бумажнике нет. В
тумбочке нет, в книгах нет. Нигде нет билета!
Вдова вытирает холодный пот и начинает перерывать весь дом. Все уже
летит вверх дном: нету выигрышного билета!!!
На ее горестные крики и стоны прибегают соседи сверху и снизу, кто с
валерьянкой, кто с валидолом и прочими успокоительными средствами: как
убивается... несчастная! Ой, да куда же ты подевался! голосит вдова, да
еще недавно рученьки мои тебя держали, пальчики мои тебя гладили,
глазоньки мои насмотреться не могли!.. Душераздирающие тексты.
Они ее отпаивают лекарствами, сбрызгивают водой, обмахивают
полотенцами, и она рассказывает им сквозь всхлипы свою трагедию. И все
ахают и сокрушаются: не может быть!.. он еще найдется!..
Вдова обзванивает всех знакомых и родственников, которые заходили в
дом на праздник и поминки: простите... вы случайно с собой лотерейный
билет не прихватили? Пропал...
Одни жутко сочувствуют, другие немного обижаются, но никто,
естественно, не признается. Вы что, говорят, нас подозреваете?
Она заявляет в милицию: так и так, пропал лотерейный билет с
выигранным автомобилем "Москвич". Нет, никого не подозреваю, но могу
перечислить всех, кто мог его взять.
Милиция составляет список ее друзей и родни и начинает трясти по
одному: вызывает для снятия свидетельских показаний. Все, конечно,
отрицают наотрез: не брали, и все тут.
Таким образом несчастная вдова оказывается без выигрыша, без друзей и
без родственников, потому что они унижены и оскорблены: понятно, у вас
горе, вы не в себе, но есть же границы... у нас тоже самолюбие, в конце
концов.
А средства у нее к существованию - пенсия пятьдесят рублей. И через
пару дней, страшно постарев и похудев, она начинает отбирать мужнины вещи
на продажу: пару рубашек поновее, зимние ботинки, пальто... И совершенно
невольно думает, что вот за новый костюм, в котором его похоронили, дали
бы в комиссионке рублей сто. Вспоминает, как костюм хорошо сидел, как муж
пел в нем за столом...
И вдруг с невероятной ясностью ей высвечивает, как муж дает всем по
кругу посмотреть лотерейный билет и после аккуратно удвигает его в
нагрудной карман пиджака! А перед сном - перед вечным сном!.. - повесил
пиджак в шкаф. И больше билет она не видела. И карман этот не проверяла -
в нем ведь обычно никогда ничего не было.
Задыхаясь от непоправимости случившегося, она впервые за десять лет
хватает такси и мчится в крематорий. И там ей выдают урну с прахом.
Она обливает прах немыми слезами и везет домой. Ставит урну на стол и
бесконечно на нее смотрит; шепчет и трясет головой.
А назавтра везет собранные вещи в комиссионку. Высидев очередь на
стульях, сдает все на ничтожную сумму. И, сдав, как все женщины,
независимо от возраста, положения и семейных обстоятельств, идет побродить
по этому магазину. Поглазеть на тряпки...
Ну, Апраксин Двор большой, барахла много. Из женских залов она
переходит в мужские, мечтает, сколько хороших вещей они могли бы купить,
