зато в ее пределах все было уютно, благоустроенно и добротно. Он
спокойно и удовлетворенно взирал на свои богатства, но не был спесив,
гордясь изобилием и довольством, а не тем, что он богаче других. Его
"замок" был расположен поблизости от Гудзона, в одном из тех зеленых,
укромных и плодородных уголков, в которых так любят гнездиться
голландские фермеры. Огромный вяз простирал над домом могучие ветви; у
его подножия, в небольшом водоеме, для которого был использован старый
бочонок, кипел и рвался наружу студеный родник с изумительно мягкой и
вкусной водой; выливаясь из водоема, он струился, поблескивая среди
травы, и впадал в находящийся поблизости ручеек, который, тихо журча,
протекал среди карликовых ив и ольшаника. Рядом с домом стоял просторный
амбар; он был выстроен настолько добротно, что мог бы сойти за сельскую
церковь. Каждое окно и каждая щель его, казалось, вот-вот готовы
раздаться в стороны и пролить наружу неисчислимые сокровища фермы;
внутри его от зари до зари слышался деловитый стук цепа; ласточки и
стрижи, весело щебеча, неутомимо сновали под навесом крыши, а
бесчисленные голуби, некоторые - склонившись набок и посматривая одним
глазом в небо, как бы для того, чтобы выяснить, какая сегодня погода,
другие - спрятав голову под крыло или уткнув ее в грудь, третьи -
надуваясь, воркуя и кланяясь своим дамам, - радовались на крыше сиянию
солнца.
Гладкие, неповоротливые, откормленные на убой свиньи мирно
похрюкивали, нежась в прохладе хлева, из которого время от времени, как
бы для того, чтобы, пофыркивая, потянуть пятачком воздух, выбегали
наружу отряды потешных сосунков-поросят. Блистательная эскадра
белоснежных гусей, эскортируя неисчислимый утиный флот, медленно и важно
плыла вдоль берега расположенного по соседству пруда; полки индюков
наполняли гомоном двор; испуская пронзительные, раздраженные крики, тут
же суетились, как очумелые, похожие на сварливых хозяек, цесарки. Перед
дверью амбара важничал галантный петух - образцовый супруг, воин и
джентльмен; он взмахивал блестящими крыльями, кукарекал от радости и
гордости, переполнявших его сердце, и вдруг принимался разрывать землю;
вслед за тем он великодушно и благородно сзывал своих вечно голодных жен
и детей, чтобы порадовать их вожделенным кусочком, который ему
посчастливилось отыскать.
При виде всех этих прелестей, суливших роскошные яства на долгую
зиму, у нашего педагога потекли слюнки. Его прожорливое воображение
рисовало каждого бегающего по двору поросенка не иначе, как с пудингом в
брюшке и яблоком в оскаленной пасти; голубей он любовно укладывал в
чудесный пирог, прикрыв сверху подрумяненной, хрустящей корочкой; что
касается гусей, то они плавали в собственном жиру, тогда как утки,
напоминая любящих, только что сочетавшихся в браке молодоженов, нежно
прижавшись друг к другу, лежали на блюде, обильно политые луковым
соусом. В свиньях он прозревал грудинку - жирную, нежную! - и душистую,
тающую во рту ветчину; индейка витала пред его взором, повиснув на
вертеле с шейкою под крылом и, быть может, опоясанная вязкою
восхитительно вкусных сосисок; царственный петушок - золотой гребешок в
качестве особого угощения, растянувшись на спинке с задранными вверх
коготками, как бы молил о пощаде, просить о которой при жизни ему не
дозволял его рыцарский дух.
Пока Икабод, восхищенный представшею перед ним картиною изобилия,
предавался подобным грезам, пока его зеленые, широко раскрытые глаза
перебегали с жирных пастбищ на тучные, засеянные пшеницей, рожью,
кукурузою и гречихой поля и потом на сады, которые окружали уютное,
теплое жилище ван Тасселей, с деревьями, гнущимися под тяжестью румяных
плодов, - сердце его возжаждало наследницы этих богатств, и его
воображение захватила мысль о том, как легко можно было бы превратить их
в наличные деньги, а деньги вложить в бескрайние пространства дикой,
пустынной земли и деревянные хоромы в каком-нибудь захолустье. Больше
того, его живая фантазия рисовала ему пышную, цветущую, окруженную кучей
ребятишек Катрину на верху переселенческого фургона, груженного всяким
домашним скарбом, с горшками и котлами, покачивающимися и позвякивающими
внизу у колес, и он видел себя верхом на трусящей иноходью кобыле с
жеребенком, неотступно следующим за ней по пятам, на пути в Кентукки,
Теннесси или, один Бог знает, куда.
Переступив порог дома, он понял, что сердце его покорено окончательно
и бесповоротно. Это был один из тех просторных деревенских домов с
высоко вздымающейся, но низко свисающей крышей, образец которых
унаследован от первых голландских переселенцев; карниз крыши был низко
опущен, образуя по фасаду веранду, закрывавшуюся в случае ненастной
погоды. Под навесом крыши висели цепы, упряжь, различные предметы
сельскохозяйственного обихода и сети, которыми ловили рыбу в протекающей
недалеко от дома реке. По краям веранды были расставлены скамьи,
предназначенные для летнего времени; в одном конце виднелась большая
прялка, в другом - маслобойка, указывавшие на многообразное применение
этой пристройки. Отсюда восхищенный Икабод проник в сени, являвшиеся,
так сказать, центром дома ван Тасселей и обычным местом сбора членов
семьи. Здесь его взор был ослеплен рядами сверкающей оловянной посуды, в
чинном порядке расставленной на полках буфета. В одном углу он заметил
огромный мешок с шерстью, готовой для пряжи, в другом - только что
снятые со станка куски грубошерстной ткани; початки кукурузы, вязки
сушеных яблок и персиков, веселыми узорами развешанные вдоль стен,
перемежались с яркими пятнами красного перца, а полуоткрытая дверь
позволяла ему окинуть взглядом парадную комнату, в которой кресла с
ножками в виде звериных лап и темные столы красного дерева блестели, как
зеркало; таган и его вечные спутники - совок и щипцы - поблескивали
сквозь свисающие с камыша кончики стеблей аспарагуса; искусственные
апельсины и большие морские раковины украшали камин, над которым висели
нанизанные на нитку разноцветные птичьи яйца; посреди комнаты с потолка
спускалось огромное страусовое яйцо; в шкафу, находившемся в одном из
углов этой гостиной и не без намерения оставленном открытым, виднелись
несметные сокровища, состоявшие из старинного серебра и искусно
склеенного фарфора.
Побывав в этом сказочном царстве, Икабод окончательно утратил
душевный покой; все его помыслы сосредоточились на одном: как бы
завоевать взаимность несравненной дочки ван Тасселя. В этом предприятии
ему, впрочем, предстояло преодолеть гораздо большие трудности, нежели
те, что выпадали обычно на долю странствующих рыцарей доброго старого
времени, которым не часто приходилось сталкиваться с кем-либо иным,
кроме гигантов, волшебников, злых драконов и тому подобных без труда
обуздываемых противников, а также нужно было пробиться через
какие-нибудь пустячные железные или медные двери и адамантовые <Адамант
- одно из названий алмаза.> стены, чтобы проникнуть в одну из замковых
башен, где томилась дама их сердца; все это рыцарь проделывал с такою же
легкостью, с какою мы добираемся до начинки рождественского пирога;
после чего красавица, разумеется, отдавала ему руку и сердце. Икабоду,
однако, предстояло пробиться к сердцу сельской кокетки, огражденному
лабиринтом прихотей и капризов, порождавших на его пути все вновь и
вновь возникавшие трудности и преграды; ему предстояло столкнуться с
кучей свирепых соперников, бесчисленных деревенских воздыхателей,
наделенных самой настоящей плотью и кровью, соперников, ревниво
охранявших подступы к ее сердцу, настороженно и злобно следивших один за
другим, но готовых объединиться ради общего дела и совместными усилиями
раздавить нового соискателя.
Среди них наиболее грозным противником был дюжий, суматошный и буйный
молодой человек по имени Абрагам, или, как принято говорить у
голландцев, - Бром ван Брунт, герой здешних мест, молва о подвигах и
силе которого гремела в окрестностях. Это был широкоплечий, мускулистый
парень с короткими курчавыми волосами и грубоватым, хотя и не лишенным
приятности, веселым, задорным и одновременно дерзким лицом. По причине
геркулесового сложения и огромной физической силы он получил прозвище
Бром Боне <Боне (Bones) кости (англ.)>, и под этим именем был известен
повсюду Он пользовался славой отличного наездника и действительно сидел
в седле как татарин. Он неизменно присутствовал на всех скачках и
петушиных боях и благодаря своей физической силе, которая в условиях
деревенской жизни придает человеку известный вес и влияние, постоянно
бывал третейским судьей во всех спорах и ссорах, причем, сдвинув
набекрень шапку, выносил решения тоном, не допускавшим ни недовольства,
ни возражений. Он пребывал во всегдашней готовности учинить драку или
какую-нибудь забавную выходку, хотя, в сущности говоря, в нем было
гораздо больше задора, чем злобы; при всей его безграничной грубости
основной чертой характера Брома была неудержимо рвущаяся наружу молодая,
проказливая веселость. Его окружали три или четыре приятеля, которых он,
можно сказать, воспитал и которые смотрели на него как на свой образец,
во главе их он разъезжал по окрестностям, присутствуя при каждой ссоре и
на каждом веселом сборище на несколько миль в окружности. В холодную
погоду его можно было узнать по меховой шапке, увенчанной пышным лисьим
хвостом, и когда фермеры на сельских сходах замечали где-нибудь в
отдалении этот хорошо знакомый всем головной убор впереди кучки
отчаянных всадников, они всегда ожидали неминуемой бури. Порою его
ватага, проносясь в полночь позади фермерских домиков, давала о себе
знать криком и гиканьем, напоминавшими крики и гиканье донских казаков,
и старухи, внезапно пробудившись от сна и прислушиваясь, пока все не
смолкнет, восклицали: "Ах, да ведь это Бром Боне со своею ватагою!"
Соседи поглядывали на него со страхом и вместе с тем с восхищением и
любовью, а когда поблизости случалась какая-нибудь сумасбродная выходка
или изрядная потасовка, они неизменно покачивали головами и выражали
уверенность, что это дело рук Брома Бонса.
Этот озорной герой с некоторого времени пленился цветущей Катриною и
избрал ее предметом своих неуклюжих ухаживаний. Хотя его любезности
чрезвычайно походили на ласки и заботы медведя, все же, как передавали
на ухо, она отнюдь не отвергала его искательств. Так ли, иначе ли, но
это послужило предупреждением для всех остальных воздыхателей,
поторопившихся убраться с дороги, ибо кто же склонен оспаривать
возлюбленную у льва. Вот почему всякий раз, когда конь Брома в
воскресный вечер бывал привязан у изгороди фермы ван Тасселей, - а это
служило верным признаком того, что его хозяин ухаживает,, или, как
говорится, "увивается" где-то внутри, - все остальные поклонники,
отчаявшись в успехе, проходили мимо и переносили военные действия в
другие места.
Таков был грозный соперник, с которым предстояло столкнуться Икабоду
Крейну. Приняв во внимание все обстоятельства, человек посильнее его,
наверное, отказался бы от соперничества, человек помудрее - пришел бы в
отчаяние. Но его характер представлял собою счастливое сочетание
мягкости и упорства. И по своей внешности и по своему духу Икабод Крейн
напоминал камышовую трость - он был гибок, но крепок; хотя он порою
сгибался, однако сломить его никто бы не мог; он склонялся под малейшим
