почему я с ним ругаюсь? Потому что я настолько
важная персона, настолько занят своими важными
делами, что у меня нет времени общаться с
каким-то там человеком. Потом думаю, что же я
за козел, прости господи? Какими такими важными
делами я занят и чем я лучше этого человека? В
каждом конкретном случае я пытаюсь ситуацию
исправить. Но уже в следующий раз снова дам
маху. Во всяком случае, я стараюсь об этом
думать.
Н.П. Бывает ближнего полюбить так трудно...
Б.Г. Я и не буду его любить, но я, по
крайней мере, постараюсь не бросать его лицом в
грязь. За тридцать три года, которые я прожил,
я не встретил людей, которых бы воспринимал как
своих врагов. Были те, кто по отношению ко мне
поступал неэтично. Их немного, и у каждого были
на это свои причины. Судить их просто, но
именно потому, что просто, мне не хочется.
Скорее пожалеть.
Н.П. Это, конечно, привлекательно, но вряд
ли реализуемо, тем более, когда от этого
человека, который поступает "неэтично", зависит
твоя судьба.
Б.Г. Это можно реализовать в одном, в
другом, в третьем случае, по мелочам. А, как
говорят китайцы, путь в тысячу ли начинается с
одного шага. Хотя бы этот шаг сделать. А когда
он сделан, хочется сделать еще шаг - не стоять
же на месте.
Н.П. В жизни все значительней, драматичней.
Чувство сплошь и рядом не может мириться с
идеалом. Помните, в "Братьях Карамазовых" Иван
рассказывает брату историю о генерале, который
на глазах у матери затравил собаками мальчика?
"Ну... что же его? - срашивает Иван.-
Расстрелять? Для удовлетворения нравственного
чувства расстрелять?" И послушник Алеша
отвечает: "Расстрелять!"
Б.Г. Да, это реальное противоречие, но оно
ничего не опровергает. Если я убью, я понесу за
это наказание. Но, в то же время, я не могу
поступить иначе. Требование любви подразумевает
не только конкретно взятого насильника, но и
конкретного мальчика, его мать, меня, других
людей. Вычленять одного человека нельзя.
Вообще, на то мы и люди - нам задаются безумно
интересные проблемы. В старой французской
рыцарской песне, которую я нашел у Конан Дойля,
поется: "Делай, что должен, и будь, что будет,
- вот долг истинного рыцаря". Это мое кредо. А
долг определяется совестью.
Н.П. Ладно, вернемся к нашей (к вашей)
реальности. После многих лет полуподпольного
существования вы легализованы. Как ощущаете
себя в этой новой ситуации?
Б.Г. Для нас последние восемь месяцев -
огромный жернов на шее. Песен мы не пишем, а
только даем концерты, интервью, показываемся по
телевизору или отказываемся от того , другого и
третьего.
Н.П. Это и есть слава?
Б.Г. Слава - неудобная и несвоевременная
помеха реальному творчеству. Это усугубляется
тем, что нам негде записывать музыку.
Н.П. Но все же, полагаю, слава - не только
бремя, а и возможность обратиться и быть
услышанным огромной аудиторией. Что вы хотите
сказать своим слушателям?
Б.Г. Я хочу сказать самому себе. Песня для
меня - это приключение, приобщение к тому, что
было до сих пор скрыто, а теперь
приоткрывается. Я с недоверием отношусь к
любому скоплению людей. Как-то в случайном
разговоре услышал хорошую фразу:"Увидишь толпу
- отойди".
"...совершенно правильно он отказался от
наркотика легких коллективных действий и снова
оставался один на один..." (Х.К.)
Н.П. Забавно это слышать от человека,
появление которого на сцене сопровождается
многоголосым ликованием.
Б.Г. И при всем том я сохраняю за собой
право на то, чтобы идти своим путем, по
которому, кроме меня, никто пройти не сможет. Я
могу показать только, что процесс движения
возможен.
Н.П. Движения куда?
Б.Г. Выше. Выше и вперед. Нет, вектор
указать невозможно. В сторону непознанного.
"- Общих идей не бывает, - сказал
Оливейра". (Х.К.)
Н.П. Беда таких определений в том, что под
ними подпишутся все, в том числе те, кому друг
с другом не по дороге. Движение в сторону
непознанного имеет конкретное историческое,
социальное, эстетическое наполнение. Романтики
и Пушкин, представители психологической и
условной прозы, импрессионисты и кубисты, джаз
и атональная музыка - все устремлялись к
непознанному и все были конкретны в своем
устремлении.
Б.Г. Может быть, особенность рока именно в
том, что когда я слышу эту музыку, направление
движения мне абсолютно понятно, хотя описать я
его не могу. В шестидесятые годы был популярен
английский певец Донован. Я знал и любил его
давно. Но только года три назад, слушая одну из
его песен, я почти физически ощутил: ага,
понял. Раньше знал, теперь понял. И в гармонии,
и в словах, и тембре его голоса мне открылся
какой-то морально-этический, даже более
широкий, наверное, комплекс, из которого мне
совершенно стало ясно, как надо жить и куда
идти. Но в словах не выразить.
Н.П. Может быть, формулировки даются с
таким трудом еще и потому, что мы не очертили
границы того, что хотим определить. Давайте
так: не вообще рок, а наша страна, конец
восьмидесятых, лично вы и ваша аудитория.
Б.Г. Когда я пишу песню, я чувствую
неизвестным мне органом - так правильно.
"И любая попытка об'яснить его терпит крах
по причине, понятной любому, а именно: для того
чтобы определить и понять, необходимо быть вне
того, что определяется и понимается".(Х.К.)
Б.Г. Если взять всю общемировую культуру,
мысленно собрать ее в маленький комочек, то мы
получим квинтэссенцию культуры. Рок музыка -
мощное средство открытия для себя этого общего.
"- Целостность, ну конечно, понимаю, что
такое целостность. Ты хочешь сказать, что все у
тебя в жизни должно соединяться одно к одному,
чтобы потом ты мог все сразу увидеть в одно и
то же время. Ведь так?
- Более или менее,- согласился Оливейра.-
Просто невероятно, как трудно тебе даются
абстрактные понятия".(Х.К.)
Б.Г. Рок ничего не говорит, но если бы он
мог сказать, то это было бы следующее: вы,
противники рока, много говорили, но из этого
ничего не вышло. Мы говорить не будем. Мы даем
вам факт - песню, со словами, которые, в
принципе, значения не имеют, но то, что она
правильна, вы это ощущаете сами.
"С некотрых пор я бросил шашни со словами.
Я ими пользуюсь, как вы и как все, с той
разницей, что, прежде чем одеться в
какое-нибудь словечко, я его хорошенько вычищаю
щеткой". (Х.К.)
Б.Г. Вы пытались истину высказать и поэтому
замутняли ее. Истинным остается лишь народное
искусство, которое ничего не формализовывало и
ничего не декларировало. Мы говорим: наша
собственная жизнь не имеет особого смысла, и
нужно не пытаться искать его в ней, а жить
истинно.
Н.П. То есть, иначе говоря, вы против
рационального, логически проверяемого отношения
к жизни.
Б.Г. С этого все начинают. Потом приходит
понимание, что никакой способ постижения жизни,
никакие знания сами по себе не плохи. Знание
вообще нельзя винить в печальном исходе чего бы
то ни было. Плохо лишь рутинное применение
знаний. Рок - я думаю так - смахивает с
культуры пыль.
Н.П. Есть множество других способов борьбы
с рутиной.
Б.Г. Как только мы начинаем бороться, нам
отвечают противодействием. От идеи ничего не
остается - возникает система борьбы с
использованием определенных штампов с той и
другой стороны. Поэтому надо бороться с
рутиной, а не участвовать в ней.
"Все в порядке, да однако, надо признать,
характер у него словно подошва - давит любую
диалектику действия наподобие "Бхагавадгиты".
(Х.К.)
Б.Г. Та или иная идея может быть
замечательной, плохо ее применение, которое
тормозит движение вперед. При этом мы должны
держать в поле зрения высокий ориентир, свою
звезду.
Н.П. И бороться против окостенелых форм,
которые уже не способны не только излучать, но
и пропускать свет?
Б.Г. Нет. Свету ничто не может преградить
47
путь. Он - внутри человека. Только сам человек
и может в себе его погасить, поддавшись,
например, омертвелой традиции.
"Абсурд - в этом застое, в этом "да будет
так", в подозрительной нехватке исключений из
правил. Не знаю, но, может быть, следовало бы
попытаться пойти по другому пути".(Х.К.)
Н.П. А самому року не грозит такое
превращение?
Б.Г. Грозит. Всякому новому явлению грозит.
Это как кровь, которая имеет свойство
сворачиваться на воздухе. На мой взгляд,
рок-клуб уже в достаточной степени превратился
в рутину.
"-Кто его знает,- сказала Мага.- Мне
кажется, что рыбы уже не хотят выйти из
аквариума, они почти никогда не тычутся носом в
стекло". (Х.К.)
Б.Г. В роковой музыке у нас в последний год
никто ничего не создал значительного. Все
заняты худсоветами, многочисленными
организационными вопросами. А поскольку опыта в
этом деле ни у кого нет, уходит уйма энергии.
Я, правда , не исключаю, что к тому времени,
как выйдет наша беседа, все может измениться.
Н.П. Эта ситуация характерна только для
ленинградского рок-клуба или для отечественного
рока вообще? Кого бы вы выделили из наших
рок-групп?
Б.Г. Никого. Для меня последняя надежда в
данный момент - Виктор Цой. Этот человек идет
своим особым путем, он мной горячо любим и
очень интересен.
Н.П. А группа "Звуки Му"?
Б.Г. Это крайне интересный феномен. Группа
мне нравится еще и потому, что это мои друзья.
Правда, нравится она мне, как умному слушателю
и критику. Но это не та музыка, которую я буду
слушать,когда сижу один дома, чтобы ей
наслаждаться.
Н.П. "Алиса"?
Б.Г. "Алиса", на мой взгляд, слишком
формально повторяет нормальный рокенролльный
путь, не вкладывая в это той степени риска,
которая необходима. Мало души - много общих
мест. Как таковая, группа эта, конечно, нужна,
но я понимаю, почему многие от нее
отворачиваются.
Н.П. А почему так упал авторитет "Машины
времени"?
Б.Г. Я думаю, сыграло роль их участие в
собственной продаже. Встал вопрос: насколько им
можно верить? Я видел, как фильм "Душа" окатил
холодной водой всех, кто эту группу любил.
Н.П. Скажите, Борис, а какие произведения в
литературе вам близки, какие помогают жить?
Б.Г. Меня долгое время питала литература
"фэнтези", с которой мы в России почти не
сталкиваемся. Это сказочная фантастика для
взрослых. Мастер этого жанра - Толкин, он уже
умер. От детства идет любовь к Стругацким.
Сейчас читаю книгу об ирландских друидах.
Недавно прочитал "Жизнь Пушкина" Анненкова. С
удовольствием заново прочитал Гоголя. Жду
момента, когда примусь за Достоевского. Из
поэтов - Блок, очень близок мне Йейтс и вообще
ирландская поэзия. Современная литература меня,
как правило, не захватывает.
Н.П. Мне кажется, вам должен быть близок
Булгаков.
Б.Г. Конечно,это прекрасная проза. Особенно
"Мастер и Маргарита". Но я не могу не
относиться критически к некоторым этическим
вопросам, которые в этой книге подняты. Ведь
так или иначе положительным началом здесь
является сатана, который всегда был воплощением
нечеловеческого. Воланд и его свита,
безусловно, сильнее, лучше и гуманнее, чем
