тактичными, другие - скучными.Почему, например,
"Аквариум" называется "Аквариумом"? Понятия не
имею.
"На тротуаре у парапета... мы ждали момента,
когда увидим аквариумы (...) и сотни розовых и
черных рыб повиснут будто птицы, застывшие в
спресованном шаре воздуха. Нелепая радость
подхватывала нас, и ты, напевая что-то, тащила
меня через улицу в этот мир парящих рыб.
(...) сверкают кубы аквариумов, солнце сплавляет
воедино воду и воздух, а розовые и черные птицы
заводят нежный танец... Мы разглядывали их
(...) и с каждым разом все меньше понимали, что
такое рыба, по этому пути непонимания мы
подходили все ближе к ним, которые и сами себя
не понимают; дни были пропитаны влагой, мягкие,
словно жидкий шоколад или апельсиновый мусс, и
мы, купаясь в них, пьянели от метафор и
аналогий, которые призывали на помощь, желая
проникнуть в тайну. Одна рыба была точь-в-точь
Джотто, помнишь, а две другие резвились, как
собаки из яшмы, и еще одна - ни дать ни взять
тень от фиолетовой тучи... Мы открывали жизнь..."
Николай Прохоров. Борис, запомнились ли вам
из детства какие-то ощущения, лица, идеи,
события, от которых вы ведете счет своей
сознательной жизни, себя сегодняшнего?
Борис Гребенщиков. Единственное, что помню,
- я пел с детства. Еще не было ни бардовской
гитары, ни рока, пел песни с пластинок. Но ведь
все дети поют.
Н.П. А каков был стиль жизни в семье?
Б.Г. В то время, время "оттепели", во всех
семьях было одно и тоже: разговоры о
литературе, чтение стихов, философские споры. В
этой атмосфере я стал сознавать себя как
мыслящую единицу.
Н.П. Кто ваша мама по профессии?
Б.Г. Она закончила юридический факультет,
но долгие годы работала модельером. Только лет
пятнадцать назад перешла в университет -
социологом. Вообще же ей всю жизнь нравилось
рисовать.
Н.П. В каком-то смысле вы повторяете ее
путь: закончив математический факультет ЛГУ,
посвятили себя музыке.
Б.Г. Вероятно, это схема семьи.
Н.П. Ну, а мамина работа оказывала какое-то
влияние?
Б.Г. На нее - может быть, на меня - нет.
Дом был завален картинами - вот и все.
Н.П. Как рано вы пристрастились к чтению?
Б.Г. Читать начал до школы.
Н.П. Стихами увлекались?
Б.Г. Никогда особенно. Разве что в период
шестнадцатилетия, когда все читают стихи.
" - О моей жизни, - сказала Мага.- Да мне и
спьяну ее не рассказать, а вам не разобраться,
как я могу рассказать о детстве?" ( Х.К.)
Н.П. Ладно. К делу. Как и когда для вас
лично начался рок?
Б.Г. В начале шестидесятых это уже носилось
в воздухе. По телевидению передавали фигурное
катанье, там иногда проскальзывали музыкальные
эпизоды из рока. Можно его было услышать и по
радиоприемнику. Это притягивало, как магнит. Я
тогда сразу почувствовал, что это мое, что это
правильно. С тех пор мой подход к жизни не
менялся.
"...родилась единственная универсальная
музыка века, та, что сближала людей больше и
лучше, чем эсперанто, ЮНЕСКО или авиалинии,
музыка достаточно простая, чтобы стать
универсальной, и достаточно хорошая, чтобы
иметь собственную историю (...) музыка, которая
соединяет и приближает друг к другу всех этих
юношей с дисками под мышкой, она подарила им
названия и мелодии, особый шифр, позволяющий
опознавать друг друга, чувствовать себя
обществом и не столь одинокими, как прежде,
пред лицом начальников в конторе, родственников
- в кругу семьи и бесконечно горьких
любовей;(...) и все это - музыка, музыка,
которая внушает страх тем, кто привык на все
взирать из ложи.." (Х.К.)
Н.П. В каждом поколении случается этот
момент обнаружения себя в искусстве. Мы впервые
увидели себя в поэзии. Чем вы можете об'яснить,
что для вас эту роль сыграла музыка и именно рок?
Б.Г. На мой взгляд, литература так или иначе
ограничена. Хотя бы потому, что рождается на
конкретном языке. Ограничена культурой и
традициями того или иного народа. Кроме того,
говоря о культуре, мы чаще всего имеем в виду
западноевропейскую культуру последних четырех -
пяти веков.От Шекспира, Баха и дальше,с большими
пропусками. Если говорить о человеческой
культуре, как о живом организме, такое узкое
представление стало для нее тесным. Спросите
любого: где твои корни? Он ответит: в России. Ну
а корни России где? Не задумывается. А любой
росток, отделенный от дерева, рано или поздно
захиреет. Рок'н'ролл своим мощным воздействием
вернул нам желание постичь многое из других
культур и других времен. Причем процесс этот
носит всеобщий характер. И Западная Европа, и
Америка, и мы бросились почти одновременно
открывать для себя Индию, Китай, Японию,
Персию, Африку, древнюю русскую культуру,
культуру индейцев. А ведь было время, когда
большинство воспринимало эти древние культуры
как курьез. Сегодня ребята, будущие моряки,
читают мне стихи древних китайцев, а какие-то
молодые люди ловят на эскалаторе и спрашивают:
"А правда, что в ваших песнях есть из ...
Чжуан-цзы?" Я отвечаю: "Да, правда",- и
внутренне радуюсь. Сейчас я открываю для себя
древнюю кельтскую культуру. То есть идут поиски
во всех направлениях. Люди вдруг ощутили
духовную жажду, для которой нет государственных
границ. Африканцы стали активно постигать
европейскую культуру, а китайцы и японцы
потянулись к року.
"...а он - будет, как дождь, как хлеб, как
соль, невзирая на нерушимые традиции и
национальные устои, на разность языков и
своеобычие фольклоров, как туча, не знающая
границ, как лазутчики, воздух и вода, как
прообраз формы, нечто, что было до всего и
находится подо всем, что примиряет мексиканцев
с норвежцами, а русских с испанцами (...) и
хоть ненадолго , но возвращает их к истокам..."
(Х.К.)
Н.П. Интересно. Но все же, на мой взгляд,
это еще не об'яснение, а подступ к нему.
Во-первых, нельзя сказать, что национальные
культуры, и литература в том числе, не влияли
друг на друга - это бы противоречило и дальней
и близкой истории. Да и не одну лишь Западную
Европу мы читали , не от одного лишь
Возрождения ведем свою историю. Я уж не говорю
о поэзии и театре древних греков или арабских
сказках. Но в конце пятидесятых выходит
автобиография Махатмы Ганди. В шестидесятые
годы мы знакомимся с Пабло Нерудой и Ленгстоном
Хьюзом, с Хемингуэем и Стейнбеком. Через
несколько лет следом за ними появятся Маркес и
Кортасар. А Китай Гессе, Индия Рериха... Я не
пытаюсь исчерпать список, который почти
бесконечен. Почему же все-таки, по-вашему
необходим был п р о р ы в в мировую кульутру,
и почему он произошел через музыку?
Б.Г. Вы знаете, этот вопрос мне не по
зубам. Я это чувствовал физически.
"- А от вашей мании все об'яснять меня с
души воротит, тошнит, когда логос понимают
только как слово".(Х.К.)
Б.Г. Может быть, музыка - наиболее живая
форма. Наиболее о б щ е е, то, что легче всего
д е л и т ь. Музыку можно слушать вместе.
Н.П. Затронула ли вас как-то бардовская
песня?
Б.Г. Я пел всего Окуджаву, почти всего
Высоцкого, Клячкина и Вертинского, что
удавалось найти. В силу свойств своей натуры
никогда не любил песни, в которых присутствовал
сырой, мрачный, подвальный элемент. Их
атмосфера меня удручала. Я и в жизни этого не
любил и всегда отталкивался от этого. Та
музыка, которая мне нравилась, была
освобождением. Благодаря ей я понял, что я
нормальный человек. Вообще же рок и бардовская
песня долгое время сосуществовали во мне, никак
не пересекаясь. Рок был м о е.
"В повседневном плане поведение моего
нонконформиста сводится к отрицанию всего, что
отдает апробированной идеей, традицией,
заурядной структурой, основанной на страхе и на
псевдовзаимных выгодах. ...иная, тайная и не
дающаяся чужому взгляду свобода творится в нем,
но лишь он сам (да и то едва ли) мог бы
проникнуть в суть ее игры".(Х.К.)
Н.П. А как бы вы определили рок, что
отличает его от других музыкальных направлений?
Б.Г. Определить - значит ограничить.
Н.П. Разумеется, и все же у людей
отчего-то есть потребность формулировать и
определять. Мне бы хотелось услышать
определение рока.
Б.Г. Но нужно ли року, чтобы его определяли?
"Непонятным образом ответ сводил на нет
вопрос, обнажал негодность его логических
пружин".(Х.К.)
Н.П. В чем, например, отличие рока от джаза?
Б.Г. Джаз я всегда уважал теоретически, но
слушать его - избави бог. Для меня джаз - форма
закованная и, так или иначе, печальная. Он
ассоциирутся с негритянской культурой в изгнании,
воспоминанием об утерянной родине. Когда играют
джаз белые люди, чувствуя силу этой музыки, но
не понимая, они пытаются повторить ностальгию
другой расы по их утерянной родине - это
довольно нелепо. Поэтому для меня не
существует, скажем, белого блюза. Эта форма
интересна в одном поколении.
Н.П. Но джаз держит уже отнюдь не одно
поколение.
Б.Г. Да. Но для меня это остается музыкой
подавленности. Недаром для джаза так характерна
меланхолия.
Н.П. Разве она противопоказана року?
Б.Г. Рок изначально настолько жизнелюбив и
жизнеутверждающ, настолько позитивен, с таким
огромным знаком плюса, что меланхолия может
присутствовать в нем лишь как одно из
художественных средств, как дополнительная
краска. У тех же "Битлз" меланхолией никогда в
жизни и не пахло. Разве что стилизация под
печаль. У них можно насчитать не больше
десяти-пятнадцати песен в миноре, и то они
написаны в последние годы и принадлежат, как
правило, Леннону. Рок - это синтез, это "мир
начался заново". Рок раздул в нас пламя -
постигать,постигать,постигать. Так я впервые
услышал у Харрисона ситару, бросился узнавать,
что это такое, и постепенно увлекся Индией. Мир
казался неограниченным, горизонты во все
стороны необозримыми. Они такими остаются и
сейчас, самое смешное.
Н.П. А разве у вас нет ностальгии, мотива
возвращения в "Деревне"? Или в альбоме
"Треугольник" той самой отвергаемой вами сырой
и мрачной атмосферы, взятой, правда, в
обэриутском ключе? Тут практика, похоже, не
вполне согласуется с теорией.
Б.Г. Не думаю. В "Деревне" нет мотива
возвращения. Там:"Я уезжаю в деревню, чтобы
стать ближе к земле". Для меня это -
песня-открытие, песня-приключение. В
"Треугольнике" же все решает именно
обэриутство. Я смеюсь, а не засучиваю рукава
для борьбы с этой мрачной жизнью. Борясь с
