Жеглов. - Это мы ее разгладили. А до того, как мы ее разгладили, вот
этот товарищ... - Жеглов показал на меня, - нашел ее в скомканном и
слегка подпаленном виде под окном товарища Фирсова, тобою
подстреленного...
Говоря все это, Жеглов примерял обрывок к верхней газете, к неровному
ее краю.
Когда наконец в одном месте обрывок аккуратно сошелся с краем, Жеглов
довольно ухмыльнулся:
- Бумажечка скомканная - это пыж, дорогой мой гражданин Шкандыбин,
пыж из твоего ружьишка, которое мы теперь несомненно разыщем. Погляди,
полюбуйся, как бумажечка к твоей газете подходит - вот отсюда, с этого
самого местечка, ты ее и оторвал, когда снаряжал свой поганый патрончик.
Да не вышло - с МУРом, брат, шутки плохи!..
- Сколько скостят, если я ружье сам выдам? - глухо спросил Шкандыбин.
- А вот это уже мужской разговор. Я ж тебе с самого начала предлагал
нам сэкономить время, - коротко всхохотнул Жеглов и уверенно закончил: -
Треть, я думаю, скостят непременно, сам позабочусь!..
Стемнело совсем. За окном, не переставая, моросил мелкий слякотный
дождик, в кабинете было холодно, у меня даже ноги замерзли, и, когда я
сказал об этом, Жеглов рассмеялся: "Зато летом будет не жарко, с улицы
раскаленной сюда вваливаешься, как в рай божий..." Это не слишком меня
утешило, но отвлекаться было некогда - вызов следовал за вызовом,
телефон звонил непрестанно.
- Я отлучусь ненадолго, - сказал Жеглов, одернул гимнастерку,
причесался перед зеркалом, вделанным почему-то во внутреннюю дверцу
сейфа, и испарился.
Не успели еще затихнуть его шаги в длинном коридоре, как зазвонил
телефон.
Я снял трубку:
- Оперуполномоченный Шарапов слушает. Докладывал дежурный из 37-го
отделения:
- Явился к нам тут гражданин один, сам он строитель. Сегодня
ремонтировали домишко на Воронцовской и в стене, под штукатуркой, как
дранку вырвали, тайник обнаружился, а в нем банка стеклянная... Алло...
- Слушаю, слушаю, - торопливо сказал я.
- Двадцать золотых десяток захоронено, николаевских...
- Ну?..
- Напарник этого гражданина - он же первый банку и вытащил - дал ему
пять червонцев и велел помалкивать. А остальное золотишко себе забрал.
Какие будут указания?
- А какие указания? - удивился я. - Брать надо этого шкурника с
поличным, и все дела...
- Есть! - сказал дежурный и положил трубку. И вот тут-то меня взяло
сомнение:
сегодня я уже не раз имел случай убедиться, что некоторые вещи,
которые выглядели бесспорными и очевидными, с точки зрения уголовного
розыска оказывались не такими уж простыми и требовали решений, вовсе не
обязательно вытекавших из житейского опыта. Я еще подумал, что дежурный
37-го отделения не первый, наверное, день в милиции, а счел нужным
запросить указаний - значит, дело не представляется ему таким простым,
как мне кажется... Я покряхтел немного и набрал номер нашего
коммутатора, вызвал тридцать седьмое. Дежурный отозвался немедленно.
- Алло, - сказал я натужно и покашлял. - Это Шарапов из МУРа, насчет
золотишка...
- Сей секунд выезжаем, - отрапортовал дежурный.
- А ты погоди, - сказал я. - Тут, может, с кондачка решать не стоит.
Я, понимаешь, человек здесь новый...
- Да-а? - радостно удивился дежурный. - Вот и я тоже новый, вторую
неделю всего-то и дежурю, таких дел еще не встречалось! И начальства
никакого, как на грех, нету...
- Вот и погоди, - степенно сказал я. - А то мы стобой еще наворотим,
чего, может, не надо. Я сейчас посоветуюсь, не отходи...
Я положил трубку на стол и пошел в соседний кабинет к Тараскину,
который только что вернулся из ресторана "Москва", где две подвыпившие
компании схлестнулись между собой в просторном вестибюле. Сейчас он,
набычившись, вел душеспасительную беседу с ярко размалеванной девицей,
из-за которой весь сыр-бор разгорелся.
Девица безутешно рыдала, а Тараскин строго отчитывал ее:
- Пришла с людьми - веди себя как положено. А то что же получается?
Глазки посторонним строишь, можно сказать, авансы раздаешь, вместо того
чтобы в свою, значит, тарелку глядеть...
- Тараскин, пошептаться бы, - сказал я. Это словечко - "пошептаться"
- я услышал от Жеглова, и оно чем-то мне понравилось, потому что
шептаться при людях всерьез вроде неловко, а если сказать как бы в шутку
- тогда ничего, можно.
- Котова, выйди в коридор на минуту, - сказал Тараскич девице. Та
мгновенно перестала рыдать, поднялась, и я с изумлением увидел, что ее
нарядное платье располосовано чуть ли не до пояса, а в руках толстая
красивая коса, видать, накладная, вырванная из прически в драке.
Я торопливо изложил суть вопроса, и Тараскин, ни на секунду не
задумываясь, продекламировал, явно подражая жегловским интонациям:
- Сокровище, то есть клад, сокрытый в земле или в стене, есть единая
и неделимая собственность государства. Как таковая подлежит обязательной
сдаче органам власти за вычетом вознаграждения нашедшему. Присвоение
клада карается по закону.
- Тараскин передохнул и сказал уже обычным своим голосом: - Указание
ты, Шарапов, дал правильное, нас - в масштабе МУРа - это происшествие не
касается.
Продолжай в том же духе. Эй, Котова, заходи!..
Я закончил разговор с дежурным и вернулся к методическому письму по
криминалистике, в котором излагались неотложные действия следователя в
случае обнаружения фактов незаконного пользования знаками Красного
Креста и Полумесяца.
К тому времени, когда я освоил методику расследования этого
преступления, пришел Жеглов - свежевыбритый, благоухающий одеколоном
"Кармен", сверкающий белоснежным полотняным подворотничком. Он открыл
сейф, снова покрасовался перед засекреченным зеркалом, явно остался
собою доволен, поскольку, захлопывая дверцу, запел, сильно фальшивя:
"Первым делом, первым делом самолеты... Ну, а девушки? А девушки
потом..." Прошелся, скрипя блестящими сапогами, по кабинету, остановился
передо мною:
- Ну что, друг ситный? Служим?
- Служим, - невозмутимо сказал я.
- А тем временем у Ляховского "эмку" украли.
- Чего? - спросил я. - Какую "эмку"?
- Обыкновенную. Легковой лимузин "М-1", довоенная цена девять тысяч
рублей. Не в том дело...
- А в чем?.. - не понял я.
- А в том, у к о г о украли. Герой, орденоносец, летчик Ляховский -
знаешь?
- О-о! Я сразу и не сообразил. Как же это получилось?
- Очень просто...
Зазвонил телефон. Дежурный сообщил Жеглову, что на Масловке, около
"Динамо", горит одноэтажный дом.
- Деревянный? - переспросил Жеглов. - Сильно горит?
Дежурный подтвердил, что дом деревянный и горит сильно.
- Пока доедем, сгорит, значит, совсем, а? Дежурный подтвердил и это.
- Значитца, так, - сказал Жеглов. - Пока криминала не видно, нам там
и делать нечего: пусть занимается доблестная пожарная охрана...
- Да я что, - сказал дежурный. - Я так, к сведению...
- Ну бывай...
Жеглов положил трубку и сказал мечтательно:
- Была у начальства одна мысль толковая - разделить службы, чтобы
карманниками один отдел занимался, домушниками - другой, аферистами там,
валютчиками - третий, бандитами, вот как наш, - четвертый... Ан нет,
всякую мелочь на тебя валят, нет времени про главное подумать...
- Так у нас и есть ОББ - отдел борьбы с бандитизмом? - удивился я. -
Так или нет?
- Так, да не так. Сам видишь, чем занимаешься.
- Вижу, - сказал я. - Но ведь дежурство сегодня. И потом, бандиты
небось не в парниках выводятся. Они, я полагаю, с другими всякими
жуликами связаны, помельче...
Жеглов изогнул соболиную бровь:
- Ну-ка, ну-ка...
- Я к чему веду? - немного смущенно сказал я. - Ведь вот на фронте,
скажем, артиллеристы, пехота, разведка, ну, и так далее - они в полном
контакте действуют: артиллерия огоньку подбросит, пехота живой силой
поддержит, разведка сведения доставит... А враг и там разнообразный - и
мелочь всякая бывает, ну, вроде, скажем, карманников, и крупный зверь
водится - например, помню, отборная егерская часть против нас стояла,
действительно головорезы, их в одиночку, как говорится, голыми руками,
не возьмешь.
Жеглов поставил ногу на стул, подтянул щегольский сапог, чтоб не
морщил, одобрительно оглядел его, сказал:
- Ты вот представь, что тебя, вместо того чтобы за егерем-головорезом
послать, в тыл за сапогами направили, а?..
- А что? И такое бывало, подобное, - невозмутимо сказал я. - Солдат
без сапог не солдат - личный состав должен быть одет, обут, накормлен и
так далее... Не все же на переднем крае геройствовать... Карманник, я
так понимаю, он тоже людям здорово настроение портит.
- Ох и каша у тебя в голове! - ухмыльнулся Жеглов. - И главное, на
всякий случай теория. На фронтовом, так сказать, опыте...
Я хотел возразить, но снова зазвонил телефон, и Жеглов, выслушав,
объяснил собеседнику, не особенно стесняясь в выражениях, что тот звонит
в МУР, который не то что игнорирует кражи голубей из отдельно взятых
голубятен, а имеет некоторые свои, с п е ц и ф и ч е с к и е задачи по
искоренению особо тяжких преступлений, тогда как отделения милиции на то
и существуют, чтобы оперативно разбираться с фактами местного масштаба.
- ...А то вы скоро совсем мышей перестанете ловить.
- Жеглов искоса глянул на меня, и я понял, что лекция предназначалась
главным образом мне. Рассудив, что еще успею вернуться к спорному
вопросу, я спросил:
- Так что с "эмкой" Ляховского?
- А, с "эмкой"... Заехал он, значит, домой переодеться...
Дверь отворилась, заглянул дежурный:
- Жеглов, на выезд! Квартирная кража в Печатниковом переулке...
Закончили дела около трех часов ночи. Однако в коридорах управления
людей не только не стало меньше, чем днем, но, пожалуй, суета еще
усилилась. Во всех кабинетах горел свет, сновали туда и обратно
сотрудники в форме и в штатском, конвойные милиционеры без конца водили
задержанных воров, спекулянтов, изо всех дверей доносился булькающий гул
голосов, а из крайнего кабинета раздавался истошный завывающий вопль
грабителя Васьки Колодяги, симулирующего эпилептический припадок. Я был
еще в дежурной части, когда привезли Колодягу и он начал заваривать
волынку.
Я пошел в туалет, открыл водопроводный кран и долго с фырканьем и
сопением умывался, и мне казалось, что ледяные струйки, стекающие за
воротник, хоть немного смывают с меня невыносимый груз усталости
сегодняшнего долгого дня.
Потом расчесал на пробор волосы - в зеркале они казались совсем
светлыми, почти белыми, и дюралевая толстая расческа с трудом
продиралась сквозь мои вихры, - утерся носовым платком и подошел к
Жеглову.
Видать, даже его за последние двое суток притомило. Он сидел за своим
столом, сосредоточенно глядя в какую-то бумагу, но со стороны казалось,
будто написана она на иностранном языке - так напряженно всматривался он
в текст, пытаясь проникнуть в непонятный смысл слов. Я подошел к столу,
он поднял на меня ошалелые глаза, сказал:
- Все, Володя, конец, отправляйся спать. Завтра с утра ты мне
понадобишься - молодым и свежим!
- А ты что?
- Вон на диване сейчас залягу. Мне в общежитие на Башиловку ехать нет
смысла. А ты-то где живешь?
- На Сретенке.
- Молоток! Хорошо устроился.
- Пошли ко мне спать. Тут тебе и вздремнуть не дадут - вон гам какой
стоит!
- Ну, на гам, допустим, мне наплевать с высокой колокольни. Кабы
дали, я бы под этот гам часов тридцать и глаз не открыл. Но дома спать
лучше. А у тебя душ есть?
- Есть. Да что толку - воду в колонке надо согревать.
- Это мне начхать, и холодной помоюсь. В общежитии неделю никакой
