опровергать не стал, а продолжил:
- ...А потом устроили прощальный ужин с "кюрдамиром" да с
шоколадом...
Фокс опять перебил меня:
- Минуточку! Я хочу сделать небольшое признание. Я действительно имел
связь с Груздевой. Но, во-первых, не следует мужчине без нужды
афишировать это, а во-вторых, знаете, влезать в историю с убийством
как-то не хотелось...
Ага, это он сообразил, что коли привезли Соболевскую, то она его
сейчас по всем швам опознает, и поторопился со своим "небольшим
признанием".
- Ну и что? - спросил я.
- Никакого прощального ужина я не устраивал - вы это все придумали.
- На бутылке остался отпечаток вашего пальца - это уже установлено.
Он подумал немного, потом, пожав плечами, сказал:
- Это еще ничего не доказывает. Мы действительно пили с Ларисой
вино...
припоминаю, в самом деле "кюрдамир", но это было за неделю до
несчастья! Тогда и палец мог остаться...
Я подошел к сейфу, отпер его и достал бутылку пз-под "кюрдамира", ту
самую, аккуратно взял ее, уперев горло и донышко между ладонями,
подозвал Фокса:
- Смотрите на свет. Вот отпечаток безымянного пальца вашей левой
руки. Тут и другие пальцы есть, но нечеткие...
- Угу, вижу,- охотно подтвердил Фокс.
- Значит, вы утверждаете, что оставили эти следы за неделю до
убийства?
- Точно, числа 11-12 октября...
- Тогда внимательно посмотрите на оборотную сторону этикетки...
Я включил настольную лампу, поднес к ней бутылку. На просвет сквозь
зеленое стекло отчетливо просматривался штамп: "18 окт. 1945". Не
дожидаясь его новых выдумок, я сказал:
- Вы, конечно, можете сейчас "вспомнить", что пили "кюрдамир" не за
неделю, а за день до убийства, но пора уже сообразить, что все эти враки
ни к чему...
- А я и вспомнил...- начал с наглой улыбкой Фокс, но отворилась дверь
и вошел Пасюк, ведя за собой двух рослых молодых людей.
- От ци хлопци будут подставные,- объяснил он.- Понятые в коридоре.
- Так пригласи их сюда...
Вошли понятые - две седенькие старушки, исключительно похожие друг на
друга и, как выяснилось, родные сестры. Старушки дожидались в коридоре
допроса как потерпевшие, по какому-то делу, там их и нашел Пасюк. Я
разъяснил собравшимся цель и порядок опознания, потом предложил Фоксу
занять место среди подставных - опознавать надо было из них троих.
Открылась дверь, и вошла Желтовская - испуганное милое лицо, мягкие
ямочки на щеках. Она, видимо, не понимала, что происходит, и от этого
волновалась еще больше - лицо было бледно, губы тряслись, глаза
поминутно заволакивались слезами.
- Гражданка Желтовская, не волнуйтесь. Успокойтесь,- сказал я с
досадой.- Сейчас вы осмотрите троих молодых людей. Не спешите, будьте
внимательны. Если вы кого-нибудь из них узнаете, скажете нам.
Предупреждаю вас об ответственности за дачу ложных показаний. Вот эти
люди. Посмотрите на них...
Опознаваемые сидели вдоль стены. Желтовская остановилась посреди
кабинета, молча смотрела на них, и я даже забеспокоился: неужели не
опознает? А потом понял, что она их просто не видит - глаза в слезах,
взгляд отсутствующий.
- Желтовская, я еще раз прошу вас успокоиться,- сказал я как можно
мягче.Посмотрите на этих людей. Она неожиданно как-то по-детски
всхлипнула, кусая губы, удерживала рыдания. Потом вытерла платочком
слезы и сказала:
- Вот этот...- И кивнула на Фокса.
- Как его имя, давно ли вы его знаете, при каких обстоятельствах
познакомились?..
- Имени я не знаю,- почти шепотом сказала Желтовская.- Мы не знакомы.
Этот парень - слесарь из жилконторы в Лосинке.
- Вы его часто видите? - "накинул" я.
- Да нет, я вообще его видела один раз - в тот злосчастный день,
когда Илью...И она снова расплакалась.
- А что произошло в тот день? - настырно выяснял я.
- Он пришел к нам проверить отопление...
- И вы вот так, сразу, его запомнили? - спросил я вроде с недоверием.
Она развела руками, ответила просто:
- Да.
- Что вы делали, пока он занимался отоплением?
- Я была на веранде, заканчивала автореферат... Потом он вышел из
кухни, сказал, что все в порядке, и ушел. Вот и все, собственно...
Пасюк увел всех из кабинета, остался со мною один Фокс, но что-то не
было у меня ни малейшего желания дальше разговаривать с ним. Да и он не
проявлял инициативы
- ждал, что скажу или сделаю. А я подумал немного и предложил:
- Рассказали бы вы, Фокс, все чистосердечно, как есть. Ведь за вас ни
в чем не повинный человек в камере мается. Совесть-то надо иметь, хоть
немножко?
На что Фокс сказал дерзко:
- Он не из-за меня мается. Вы же его посадили, не я...
Не мог я с ним спорить, ну, будто оторвалось что-то внутри. Но и на
полслове не остановишься.
- Спорить не будем. Нам все про вас известно - вы активный участник
банды. За вами убийство Груздевой...
В кабинет вошли Жеглов и Панков. И я очень обрадовался, что мне можно
прекратить этот мучительный для меня допрос. Я поздоровался с Панковым:
- Сергей Ипатьевич, вот этот самый пресловутый Фокс. Вы с ним прямо
сейчас займетесь?
Панков кивнул.
Не глядя на Фокса, не спеша снимал он в углу свои красно-черные
броненосцы, подвешивал зонтик на гвозде, размеренными движениями
протирал старомодные очки без оправы, с желтеньким шнурком, трубно
сморкался в клетчатый платок, и ничего в его сутулой тщедушной фигуре и
сером морщинистом лице не выдавало волнения или интереса: "Бандит и
убийца ваш Фокс, за это ответит в точном соответствии с законом, стоит
ли еще волноваться из-за всякой дряни?.." И Жеглов, не обращая внимания
на Фокса, сказал мне:
- Хорошего шоферюгу подобрал он себе...
- А что? - поинтересовался я.
- Его уже дактилоскопировали. Помнишь заточку, которой накололи Васю
Векшина?
- Да...
- Отпечатки пальцев на ней те же, что и у шофера, которого я
застрелил,- сказал Жеглов и повернулся к Фоксу:- Ты шофера Есина, что
тебя на "студере" возил, тоже не знаешь, конечно?
- Впервые увидел около ресторана,- прижал руки к сердцу Фокс.
- Ну и черт с тобой!- кивнул Жеглов.- Пошли, Шарапов...
Я сказал Фоксу:
- Это следователь прокуратуры товарищ Панков. Я вам уже говорил, он
будет заканчивать дело. Он его и в суд оформит.
Фокс вежливо кивнул головой. А я, уступив Панкову место за столом,
взял Глеба за плечо, и мы вышли в коридор. Настала наконец пора
заниматься Груздевым.
Мимо съежившейся на скамейке Желтовской мы прошли в соседний кабинет.
Допотопные деревянные часы с римскими цифрами, висевшие на стене, вдруг
заперхали, закашляли и пробили четыре раза. Жеглов устало потянулся,
сказал мечтательно:
- Эх, тарелочку бы супу сейчас... Так хочется горяченького. Как,
Шарапов, не отказался бы от рассольника, а? С потрошками гусиными?
- Я бы лучше щей поел. И баранью отбивную на косточке. Но поскольку
"Савой" далеко, а столовая откроется только утром, придется отложить
этот вопрос. Давай с Груздевым решим.
- А что с ним решать? - легко сказал Жеглов.- Завтра с утречка
вызовешь его да отпустишь. Напишешь постановление об освобождении от
моего имени, я подпишу - и все дела. Меня сейчас больше Фокс занимает...
- А меня Груздев,- покачал головой я.- Хоть Фокс и крепкий орешек, да
куда он от нас денется? Выспимся - и возьмемся за него всерьез. Все
улики по-настоящему против него. Неужели уж ты его на таком материале не
расколешь?
И тут Жеглов очень удивил меня.
- У тебя опыта нет, Шарапов,- уныло сказал он.- Иначе ты бы знал:
такие, как Фокс, не колются. У них воровской закон сам по себе ничего не
стоит - они из материалов дела исходят: и чем больше улик, тем труднее
их заставить сознаться.
- А какая здесь логика?
- А такая, что они понимают: суд в их бумажное раскаяние не поверит,
все равно отвесит на полную катушку. Вот они и оставляют себе шанс
свалить обвинение на кого-нибудь из лагерных, кто согласится взять на
себя - бывает и такое... Так что нам его самим изобличать придется - до
фактика, до словечка, до минутки.
- Ну что ж... Не знаю, как ты, а я готов для него постараться! Я ведь
таких негодяев не только сроду не видел, даже в книжках не встречал...
- Ну и добро...- кивнул Жеглов.- Давай домой собираться, что ли?
Двадцать часов на ногах...
- А Груздев?
- Так я же сказал тебе: ночь на дворе, что мы его будем с постели
поднимать?..
- Я думаю, с той постели и среди ночи помчишься. И жена его здесь...
- Теленок ты, Володька. Им и домой-то добираться не на чем!
- Ничего, я думаю, они в крайнем случае пешком пойдут. Ну давай
закончим с этим, Глеб, и тогда уж домой.
- Да ты не понимаешь, это ведь на час бодяга...
Мне надоело с ним препираться, и я сам снял трубку, вызвал КПЗ, велел
дежурному направить к нам Груздева. Жеглов лениво проворчал:
- Ты, салага, хоть сказал бы дежурному, что с вещами. А то
возвращаться придется...
Да, об этом я не подумал. Я перезвонил дежурному - и он в самом деле
меня не понял, решив, что мы вызываем Груздева на допрос.
- А коли так, то требуется постановление,- сказал дежурный.
Я заверил его, что сейчас же принесу сам, и Жеглов милостиво
согласился продиктовать мне коротенький текст. Постановление
заканчивалось словами...
"...Изменить меру пресечения - содержание под стражей - на подписку о
невыезде из города Москвы". Тут мы опять заспорили - мне казалось
правильным написать:
"освободить в связи с невиновностью", но Жеглов сказал:
- Ну что ты, ей-богу, нудишь? Если мы так напишем, начнутся всякие
вопросы да расспросы. Без конца от дела отрывать будут, а у нас его,
дела-то, полны руки!
Если же изменение меры-пресечения - это никого не касается. Следствие
само решает, под стражей обвиняемого держать или под подпиской, понял?
Закончим с Фоксом, тогда и для Груздева подписку отменим...
Я действительно в тонкостях этих еще слабо разбирался, не представлял
себе, каково человеку жить под подпиской - это ведь значит находиться
под следствием; у меня было одно желание - как можно скорей выпустить
Груздева на свободу.
Поэтому я мирно согласился, дождался, пока Жеглов поставил на бумаге
свою знаменитую, в пятнадцать колен, подпись, и сбегал в КПЗ. Жеглов тем
временем наведался к Панкову, который успел добиться от Фокса твердого
уверения в том, что он никогда никаких преступлений не совершал, что все
наши доказательства - это чистейшая "липа номер шесть" и следствие
никоим образом не должно рассчитывать на какую-нибудь иную позицию в
этом, как выразился Фокс, жизненно важном для него вопросе.
- Значитца, так, Шарапов...- сказал мне Жеглов.- Ты тут выруливай с
Груздевым, а я пойду еще с Панковым посижу для приличия...
- А с Груздевым попрощаться не думаешь? - спросил я.
- Чего мне с ним прощаться? - холодно сказал Жеглов.- Он мне не сват,
не брат...
- Я думаю, перед ним извиниться надо,- нерешительно сказал я.
Глеб захохотал:
- Ну и даешь ты, Шарапов! Да он и так от счастья тебе руки целовать
будет!
Мне это не показалось таким смешным - не за что было, по-моему,
Груздеву нам руки целовать.
- Мы же невиновного человека засадили, Глеб,- сказал я.- Мы его без
вины так наказали...
- Нет, это ты не понимаешь,- сказал Глеб уверенно.- Наказания без
вины не бывает. Надо было ему думать, с кем дело имеет. И с бабами
своими поосмотрительнее разворачиваться. И пистолет не разбрасывать где
попало...- И повторил еще раз, веско, безоговорочно:- Наказания без вины
не бывает!
Не понравилось мне это рассуждение, такое чувство у меня было, что
все-то он ухитряется наизнанку вывернуть, поставить с ног на голову. И я
