ее рядах вместе со своими собратьями- бурами, а в случае необходимости
превращался во врача. Добрый, человеколюбивый, самоотверженный, он страдал
только одним недостатком - был неисправимым болтуном. Впрочем, недостаток ли
это? Он, действительно, по каждому поводу мог разразиться целым потоком
слов, но мысли его были настолько интересны, что все его охотно слушали.
Доктор достал из подвешенного под патронташем холщового мешка свои
медицинские инструменты, быстро разложил их на походном столике и сразу же
потерял свой воинственный вид. Со всех сторон к нему неслись теплые слова
привета; вокруг него хлопотали санитарки. Одна принесла ему воды, в которую
он погрузил губку, другая зажгла большую спиртовку. Добродушный доктор
улыбался направо и налево, благодарил, отвечал на приветствия, мыл руки и
приговаривал:
- Раствор сулемы! Превосходное антисептическое средство!.. Я к вашим
услугам, Сорви-голова... Так. Отлично. Теперь оботрем губкой лицо.
Прокалив затем на спиртовке свои инструменты, он направился к полковнику.
Раненые, лежавшие поближе, заворчали.
- Терпение, друзья! Позвольте мне прежде сделать операцию этому
джентльмену. Кажется, он при смерти...
У превосходного врача была своеобразная манера преподносить больным
горькие истины.
С помощью Жана Грандье и Фанфана он усадил раненого на кровати, поднял
его рубашку и, обнажив торс, воскликнул:
- Великолепная рана, милорд! Можно подумать, что я сам нанес ее вам,
чтобы мне легче было ее залечить. Нет, вы только взгляните! Третье правое
ребро точно резцом проточено. Ни перелома, ни осколка! Одно только маленькое
отверстие диаметром в пулю. Затем пуля прошла по прямой через легкое и
должна была выйти с другой стороны. Нет?.. Куда же она, в таком случае,
девалась? Странная история... Ба! Да она застряла в середи-не лопатки Сейчас
я извлеку ее... Потерпите, милорд. Это не больнее, чем когда вырывают зуб.
Раз... два... Готово!
Глухой хрип вырвался из уст раненого; конвульсивным движением он до боли
сжал руку сына.
Из раны брызнула сильная струя крови, и одновременно раздался тихий
свистящий вздох.
- Чудесно, - продолжал хирург, - легкое освободилось... Дышите,
полковник, не стесняйтесь!
Офицер глубоко вздохнул, в его глазах появилась жизнь, щеки слегка
порозовели.
- Ну как, легче теперь, а?
- О да! Гораздо легче.
- Я так и знал!.. Ну, что вы теперь скажете, Сорвиголова? А? Терпение!
Немного терпения, ребята...
Он говорил без умолку то по-английски, то по-голландски, то
по-французски, но делал при этом все же гораздо больше, чем говорил.
Обратившись к шотландцу, он произнес:
- Через три недели вы будете на ногах, милорд. Видите ли, эта
маузеровская пуля - прелестный снарядец и притом же чистенький, как
голландская кухарка. Благодаря своей огромной скорости - шестьсот сорок
метров в секунду! - он, как иголка, проходит через живую ткань, не разрывая
ее. Ничего общего с этим дурацким осколочным снарядом, который все рвет и
ломает на своем пути. Нет, решительно, маузеровская пуля очень деликатная
штука... словом, a gentlemanly bullet*.
И неумолчный говорун, ни на секунду не прерывая потока слов, вставил в
отверстия, пробуравленные пулей при ее входе и выходе, большие тампоны
гигроскопической ваты, пропитанной раствором сулемы, затем наложил на них
обеззараживающие компрессы и закончил очередную перевязку словами:
- Вот и все! Диета? Супы, молоко, сырые яйца, немного сода-виски... А
через восемь дней - ростбиф, сколько душа запросит. Благодаря вашей крепкой
конституции у вас даже не повысится температура.
И, не дожидаясь благодарности, этот чудак крикнул: "Следующий!" - и
перешел к другому больному.
- А вы, Сорви-голова и Фанфан, за мной! Молодой лейтенант, изумленный
этим потоком слов, но еще более восхищенный счастливым исходом дела, нежно
обнял отца. А доктор и его случайные помощники продолжали обход.
На каждом шагу им приходилось сталкиваться с необычайно тяжелыми на вид
ранениями. Современная баллистика* словно глумилась над современной
хирургией.
Четыре дня назад один ирландский солдат во время стычки на аванпостах был
поражен пулей, попавшей ему в самое темя. Пуля пронзила мозг, нёбо, язык и
вышла через щеку. Положение раненого считалось безнадежным.
В той же стычке другой ирландец был ранен в левую сторону головы. Пуля
прошла через мозг и также вышла с противоположной стороны*.
- Ну, что вы на это скажете, молодые люди? - с гордостью воскликнул
доктор. - В былые времена, при старинном оружии, головы этих молодцов
разлетелись бы, как тыквы. А деликатная, гуманная маузеровская пулька сумела
нежно проскочить сквозь кости и мозговую ткань, причинив моим раненым только
одну неприятность: временно лишив их способности нести боевую службу.
- Сногсшибательно! - воскликнул Фанфан, не веря своим ушам.
- Изумительно, - согласился Сорви-голова.
- Через две недели они будут здоровы, как мы с вами! - торжествовал
доктор.
- И даже без осложнений? - спросил Сорви-голова,
- Даже без мигрени! - ответил доктор. - Я, впрочем, опасаюсь, как бы один
из них не стал страдать страбизмом.
- То-есть, попросту говоря, не окосел?
- Да, да, вот именно - не окосел. Именно так.
- Но какой же тогда смысл воевать, если мертвые воскресают, а убитые,
восстав, получают возможность биться с новой силой? - изумился Жан.
- Напротив, раз уж наша идиотская и звериная цивилизация не в силах
избавиться от такого бича, как война, надо, по крайней мере, сделать это
бедствие как можно менее убийственным. В чем, в конце концов, цель войны? На
мой взгляд - в том, чтобы вывести из строя возможно большее количество
воюющих, а не в том, чтобы уничтожить их. Значит, вовсе не надо уничтожить
всё и всех, чтобы одержать победу. Достаточно помешать в течение некоторого
времени противнику драться, остановить его наступление, уменьшив количество
его солдат. Таким образом, приобрело бы реальность фантастическое изречение
одного ворчуна-генерала: "На войну идут умирать всегда одни и те же>.
- А вот еще более удивительный случай! - воскликнул хирург, исследуя
одного шотландского солдата.
- Да разве он ранен, доктор? - удивился Жан.
Солдат спокойно потягивал свою трубку и, казалось, чувствовал себя совсем
неплохо. На его шее зияла рана, нанесенная "гуманной" пулей.
Пуля вошла чуть повыше левой ключицы в то время, когда гордонец в
ожидании атаки, лежал, прижавшись к земле.
Доктор принялся искать "выходное" отверстие и нашел его немного повыше
правого бедра, в двух сантиметрах от подвздошной кости.
- Смотрите-ка! - восхищенно воскликнул он. - Пуля пробила себе дорогу
через легкие, брюшину, кишки, через таз и, наконец, через подвздошную кость.
Таким образом, этот бравый горец прошит ею сверху донизу, сзади и спереди.
Тут уж нам и вовсе нечего делать...
- Значит, он обречен? - печально спросил Сорвиголова.
- Напротив! Встанет на ноги без малейшего хирургического вмешательства,
которое только повредило бы ему Постельный режим. Диета: супы, сырые яйца,
сода-виски и, разумеется, трубка, раз уж он такой курильщик. Продолжайте в
том же духе, мой мальчик, и поправляйтесь Следующий!
У этого поражена была печень.
- Тут нам тоже нечего делать. Иначе говоря, вмешательство излишне.
Постельный режим, антисептика и поначалу легкая пища... Рана в пояснице?
Такое же лечение. Ранение желудка? И в этом случае ничего другого
рекомендовать не могу.
И при этом доктор каждый раз неизменно добавлял;
- Отлично. Все идет как по маслу. Быстрое и верное излечение.
Но вот он подошел к группе буров, лежавших на матрацах прямо на земле:
- Черт возьми, вот это мне уже не нравится!
Их было пятеро. Изуродованные, окровавленные, искалеченные, они без
малейшего стона переносили ужасные страдания.
Это были жертвы крупнокалиберного английского снаряда, который попал в
кучку солдат и, разорвавшись, убил наповал десять человек. Эти -
единственные, оставшиеся в живых. Но, боже, в каком они состоянии!
Растерзанные мышцы, раздробленные кости, разорванные сосуды - страшное
месиво из мяса, обломков костей, тряпья и сгустков запекшейся крови. Вид
этих несчастных был так страшен, что у Фанфана и Сорви-головы сжалось
сердце.
Даже доктор утратил свой дар красноречия и умолк: несмотря на
профессиональную выдержку, он был не в силах скрыть волнение.
Один, лишь с помощью Фанфана и Жана Грандье, исполненных усердия, но
близких к обмороку от жалости и страха, доктор приступил к своей работе.
Что за ужасная работа! Он ампутировал конечности, резал живое тело, рылся
в нем в поисках осколков или разорванной артерии, накладывал швы. Ему
приходилось теперь иметь дело с огромными повреждениями, трудность излечения
которых увеличивалась неизбежными осложнениями. Прибавьте к этому два
потрясения: шок, причиненный ранением, и шок, вызванный самой операцией. Они
ослабляют больного и уменьшают силу сопротивления организма, этого
могущественнейшего помощника хирургии. А тут еще сильная потеря крови,
вконец истощающая раненого.
Как долго тянулись и как мучительны были эти операции, производившиеся
без наркоза! Но бесстрашные буры со свойственным им мужеством стойко
переносили все страдания.
Закончив тяжелые операции, доктор Тромп направился к младшему лейтенанту,
терпеливо ожидавшему своей очереди. Его левая ключица была надломлена
ударом; который нанес ему Сорви-голова прикладом маузера; не действовала
рука; грудь была исполосована глубокими ранами, нанесенными обломком сабли,
превратившимся в руках капитана Молокососов в опасное оружие.
Доктор тщательно промыл раны обеззараживающим раствором и наложил тугую
повязку, чтобы воспрепятствовать проникновению в них болезнетворных
микробов. Затем, покончив наконец с печальными обязанностями врача, он
вскинул на плечи свой карабин, нацепил на поясной ремень патронташ и уже
готов был вновь наносить с помощью маленькой "гуманной пули" человеколюбивые
раны, которыми он так восхищался, исцеляя их.
Сорви-голова и младший лейтенант гайлендеров сразу же почувствовали
взаимную симпатию, несмотря на то что во время первого своего знакомства
они, мягко выражаясь, так неучтиво обошлись друг с другом.
Оба молодые, почти мальчики, в высшей степени храбрые и прямые, они были
решительными противниками во время битвы. Но их благородным натурам чужда
была и ненависть оскорбленного самолюбия и низкая злоба расовой вражды.
Отвага одного возбудила в другом лишь чувсгво уважения. Теперь уже не
существовало ни англичанина, ни француза-бура, ни победителя, ни
побежденного, а были двое отважных юношей, ставших друзьями.
Прошло около недели.
Ежедневно в свободное от службы время Сорви-голова часами просиживал у
изголовья раненого, который встречал его неизменной улыбкой и дружеским
рукопожатием.
Патрику становилось лучше, точно так же как и его отцу, хотя
выздоровление последнего шло гораздо медленнее, чем предсказывал слишком уж
оптимистически настроенный доктор.
Сорви-голова приносил им новости, стараясь чем только можно облегчить
участь пленников. В дружеской беседе незаметно шло время. Патрик рассказывал
о своих приключениях в Индии, Жан - о том, что пережил в стране "Ледяного
ада". Все это - к немалому возмущению Поля Поттера, непосредственная и
простая натура которого никак не могла примириться с этой дружбой между
вчерашними смертельными врагами.
Ненависть к завоевателям пылала в душе юного бура с той же силой, как и в
