состояние. Но бандиты, не упускавшие их из виду, тайно отправились за ними в
Клондайк. Там они узнали, что французам посчастливилось открыть "Золотое
море" - богатейшие россыпи, упорно разыскиваемые всеми золотоискателями.
Разумеется, бандиты решили завладеть этим сокровищем, которое, даже по
предварительным подсчетам, превышало, и значительно превышало, ослепительную
цифру в сто миллионов.
Героями этой драмы золота и крови были семь человек: молодой ученый Леон
Фортэн и его прелестная невеста Марта Грандье; газетный репортер Поль Редон;
присоединившийся к ним старый канадец Лестанг; Дюша-то и его отважная дочь
Жанна и, наконец, брат Марты - Жан Грандье.
Жану Грандье, воспитаннику колледжа* Сен-Барб, было тогда всего
пятнадцать лет. Природа одарила его недюжинным умом, физической силой и
необыкновенной для юноши его лет выносливостью. Этот школьник, умевший
храбро противостоять всем испытаниям, совершил там чудесные, почти
легендарные подвиги.
Не будем говорить о его изумительной способности переносить мороз в
пятьдесят градусов, о необыкновенной ловкости, проявленной им в борьбе с
дикими зверями - огромными полярными волками, - скажем лишь, что, тяжело
раненный, обмороженный, ослабленный потерей крови, он собственноручно убил
пятерых бандитов из шайки "Коричневой звезды" и освободил свою сестру и
Жанну Дюшато, находившихся в плену у этих злодеев. Во Францию он вернулся
сказочно богатый и одержимый той жаждой приключений, которая знакома и не
дает покоя всем, кто хоть раз вкусил прелесть этой волнующей жизни.
Отдохнув несколько месяцев, Жан заскучал. Его деятельная натура требовала
применения своим силам. Он решил было, став во главе какой-нибудь
географической экспедиции, проникнуть в не исследованные еще страны или
взяться за какое-либо другое смелое и полезное дело, но тут вспыхнула
англо-бурская война.
Пылкая и благородная душа Жана Грандье мгновен-но загорелась сочувствием
к двум маленьким южноафри-канским республикам, боровшимся за свою
независимость.
Его восхищали спокойствие, достоинство и величие старого, патриархального
президента - благородного Крюгера, в котором он видел живое воплощение
древних добродетелей мужественного бурского народа.
Он влюбился в буров, этих солдат-добровольцев, ненавидевших войну и
взявшихся за оружие только ради защиты святого дела национальной
независимости. В то же время он от всей души возненавидел
англичан-завоевателей, которые развязали войну, бросив многочисленную и
могучую английскую нацию против двух крошечных государств. Уже один только
этот факт вопиющего неравенства сил казался ему величайшим преступлением
против человечества.
С одной стороны-могущественная, богатейшая в мире империя с населением в
четыреста миллионов человек, с превосходной армией, флотом, колониями,
первоклассной промышленностью, огромными финансовыми ресурсами. Колосс,
господствующий на морях и на суше - целой трети земного шара! С другой
стороны-два крошечных народца, едва насчитывающих четыреста тысяч жителей,
мирных крестьян, занимающихся земледелием и мечтающих только о том, чтобы
жить в мире и быть подальше от всех тревог, которые потрясают человеческое
общество.
Он трепетал за них, изумлялся равнодушию цивилизованных народов,
возмущался тем, что ни один из этих народов не посмел или не смог помешать
этому несправедливому нападению, совершенному на другой же день после
"международной мирной конференции".
Он говорил себе:
"Если большие государства так эгоистичны и подлы, а эта отвратительная
вещь, которую называют политикой. потворствует их эгоизму и подлости, то все
честные люди, люди большого сердца должны откликнуться и действовать, не
щадя своей жизни.Я молод, смел и свободен в своих поступках, я люблю
приключения, меня влечет ко всему величественному и доброму Я готов отдаться
душой и телом благородному делу защиты слабых. И потому я стану добровольцем
трансваальской армии".
Он поделился своим проектом с сестрой Мартой и ее мужем, Леоном Фортэном.
Те от души его одобрили.
Да и кто бы мог помешать ему свободно распорядиться своей жизнью и своим
состоянием?
После трогательного прощания со своим другом Полем Редоном, женившимся к
тому времени на Жанне Дюшато, он отправился в намеченное путешествие.
Марта и Леон провожали Жана Грандье. Он уезжал в 8 часов 40 минут с
вокзала П. Л. М*. скорым поездом, идущим в Марсель, откуда ему предстояло
отплыть в бухту Делагоа*.
Когда они подкатили к огромному вокзалу, какой-то подросток лет
пятнадцати бросился открывать дверцу роскошного экипажа. Но соскочивший в ту
же минуту с козел лакей Жана, обиженный непрошенным вмешательством в его
служебные обязанности, так грубо отшвырнул мальчика от кареты, что тот
растянулся во весь рост, больно ударившись лицом о мостовую. Богатство не
ожесточило сердца героев Клондайка. Все трое невольно вскрикнули, а Жан,
поспешно выйдя из кареты, подхватил парня подмышки и поставил его на ноги:
- Не очень больно?." Все цело?.. Прости, друг, и, прошу тебя, прими
маленькое вознаграждение.
А подросток, хотя у него обильно струилась из носу кровь и ему было очень
больно, заставил себя улыбнуться и пробормотал:
- Вы очень добры, но, право, ничего...
Ни упрека, ни малейшего намерения поскандалить, чтобы извлечь выгоду из
происшествия.
От взгляда Жана не ускользнуло, что у подростка приятная внешность, что
одет он опрятно и что в нем нет ничего от классического типа открывателя
каретных дверей* . Облик Гавроша* , но отнюдь не уличного хулигана. Все это
мгновенно промелькнуло в голове Жана. Порывшись в жилетном кармане, он
вытащил оттуда горстку луидоров* и протянул их мальчику.
- Бери, не стесняйся, - сказал Жан Грандье, - и не поминай лихом нашу
встречу.
Мальчик краснеет, бледнеет, смотрит, разинув от изумления рот, на золотые
монеты и, наконец, восклицает:
- И все это мне? Из-за какого-то шлепка о мостовую? Здорово!.. Благодарю
вас, князь! Наконец-то я выберусь за фортифы* и полюбуюсь на белый свет!
- Ты любишь путешествовать? - спросил Жан.
- До безумия! С пеленок мечтал... А теперь вот благодаря вам я могу
купить билет до Марселя.
- Постой, постой, но почему же именно в Марсель? - воскликнул Жан.
- Потому что уж там-то я как-нибудь обернусь и непременно попаду в страну
буров.
- Что?! Ты хочешь в волонтеры?! - невольно вырвалось у Жана.
- Да. Уж больно хочется поколотить этих англича-нишек, которые мучают
буров!
Леон Фортэн и его жена с интересом прислушивались к разговору, в котором
собеседники перескакивали с пятого на десятое.
- Как тебя зовут? - без лишних предисловий спросил Жан.
- Фанфан.
- Где живешь?
- Раньше жил на улице Гренета, двенадцать, а теперь так, вообще... ну,
просто на улице.
- Родители есть?
- Отец. Он пьянствует все триста шестьдесят пять дней в году и уж никак
не меньше двух раз в сутки награждает меня колотушками. А позавчера совсем
из дому выгнал.
- А мать?
- Пять лет, как умерла, - ответил мальчик, и на глазах у него блеснули
слезы.
- Так, значит, ты твердо решил записаться в трансваальскую армию?
- О да!
- В таком случае, Фанфан, я беру тебя с собой,
- Не может быть!.. Благодарю от всего сердца! С этой минуты я ваш и на
всю жизнь! Увидите, как предан будет вам Фанфан!
Так капитан Сорви-голова завербовал первого добровольца в свою роту
разведчиков.
В Марселе Жан завербовал еще одного добровольца, который работал раньше
поваренком на морском пароходе, а теперь был без места. Его, как и всякого
провансальца, звали Мариусом, и он охотно отзывался на прозвище "Моко".
В Александрии Жан завербовал сразу двоих. То были юнги: один - итальянец,
другой - немец; оба они только что вышли из больницы и ожидали отправки на
родину. Немца звали Фрицем, итальянца - Пьетро.
Рассмеявшись, Жан сказал Фанфану:
- Четыре человека - целый полувзвод, и я его капрал!
Вербовка этого разноязычного интернационального отряда продолжалась всю
дорогу.
В Адене Жан наткнулся на двух алжирских арабов. Их вывез из Алжира
губернатор Обока*, но они бежали от него и теперь старались как нибудь
устроиться. Они говорили на ломаном французском языке и охотно согласились
следовать за внушавшим доверие молодым человеком, который к тому же
предложил им великолепное жалованье.
Наконец, уже на пароходе, Жан Грандье встретился с семьей бедных
французских эмигрантов, отправлявшихся попытать счастья на Мадагаскар.
Их было пятнадцать человек, считая племянников и других дальних
родственников. И, увы, все они были так бедны, что даже легендарная, ставшая
нарицательной нищета Иова*, наверное, показалась бы им богатством.
Молодость и энтузиазм Жана произвели сильное впечатление на этот
маленький клан, и ему удалось уговорить трех юношей последовать за ним в
Трансвааль Под предлогом возмещения убытков за потерю трех пар здоровых
молодых рук, которых он временно лишал семью, Жан вручил главе семьи десять
тысяч франков и обещал выплатить столько же после окончания кампании.
"И все же мне хотелось бы пополнить свой отряд до дюжины",- думал Жан,
превратившись из капрала во взводного.
Результаты, которых он добился в этом отношении по прибытии в
Лоренцо-Маркес, превзошли все его ожидания.
Жан, как человек, привыкший надеяться только на самого себя, привез из
Франции на сто тысяч франков оружия, боеприпасов, одежды, обуви, предметов
снаряжения и упряжи. Он знал, что на войне все может понадобиться. Правда,
его немного тревожил вопрос о выгрузке этого более чем подозрительного
багажа на португальской территории. Однако, несмотря на свою молодость, наш
друг был достаточно дальновидным и опытным парнем, ибо опасные приключения
являются лучшей школой жизни. Поэтому, когда корабль пришвартовался, Жан
преспокойно оставил на его борту свой огромный груз, а сам отправился на дом
к начальнику португальской таможни.
Лузитанское* правительство плохо оплачивало своих служащих. Жалованье им
выдавали редко, а зачастую и совсем не выдавали. Им предоставлялась полная
свобода выкручиваться как угодно из этого неприятного положения. Они и
выкручивались, да так ловко, что жили совсем неплохо и даже довольно быстро
наживали состояние, и это, несомненно, свидетельствовало об их изумительных
административных способностях.
Жан Грандье, осведомленный об этой особенности их существования,
поговорил несколько минут (ведь время теперь-деньги!) с его
превосходительством и тут же получил разрешение на немедленную выгрузку
своей поклажи.
Его превосходительство потребовал лишь заверения, что в многочисленных и
тяжелых ящиках находятся орудия производства.
Жан, не моргнув, охотно уверил его в этом и уплатил таможенные пошлины.
Многим эти пошлины показались бы, вероятно, несколько раздутыми, ибо они
составили кругленькую сумму в тридцать пять тысяч золотых франков, из
которых лишь пять тысяч приходились на долю правительства, остальные же
тридцать шли в карман его превосходительства. Но ведь его
превосходительство, в свою очередь. должен был вознаградить за временную
слепоту английских контролеров, а это стоило ему нескольких крон.
Жан был в восторге от своей сделки и приказал, не мешкая ни минуты,
выгружать "орудия производства", которые тут же были отправлены по железной
дороге в Преторию.
Неистощимое великодушие и неиссякаемая веселость Жана производили сильное
