Все произошло в несколько секунд.
Два взвода англичан - о, эти не скрывались! - окружили капитана
Молокососов и его товарищей, схватили и повалили их прежде, чем они успели
крикнуть.
Насмешливый голос сказал по-английски: - Эти юные болваны попались на
удочку. Полузадушенный Сорви-голова зарычал от бешенства.
- Молчание или смерть! - приказал тот же голос. - Вперед, и без шума!
Сорви-голова понял грозившую бурам опасность. Во что бы то ни стало надо
предупредить их, поднять тревогу, хотя бы ценою собственной жизни.
Подобно рыцарю Д'Ассасу*, он ни минуты не колебался.
Отчаянным усилием он вырвался из рук солдата, сжимавшего его горло, и
пронзительно закричал:
- Тревога!.. Тревога!.. Англичане!..
Солдат занес саблю над его головой и непременно рассек бы ее, если бы
Сорви-голова не уклонился В то же мгновение он выхватил свой револьвер и,
выстрелив в упор, убил солдата. Потом, чувствуя, что все равно пропал, Жан
крикнул насмешливо;
- Не вышло! Испорчен сюрприз, господа англичане!.. Навсегда запомните эту
последнюю шутку, которую сыграл с вами Сорви-голова!
Он сделал было попытку выпустить во врагов еще несколько оставшихся в
револьвере пуль, чтобы как можно дороже продать свою жизнь, но множество рук
уже схватили его В то же мгновение десятки здоровенных кулаков обрушились и
на других Молокососов.
Жана, вероятно, прикончили бы тут же, если бы до чьих-то ушей не дошло
так гордо брошенное им слово: "Сорви-голова".
- Не убивайте его! Это Брейкнек*! Тому, кто приведет его живым, обещано
двести фунтов! - завопил кто-то истошным голосом.
Жану повезло, он оказался счастливей героя Клостеркампа: он жив и знает,
что принесенная им жертва не оказалась напрасной, - буры услыхали его крик и
выстрел
В бурском лагере уже протрубили тревогу. Мгновенно ожили окопы, загремели
выстрелы, загудели большие пушки... Ночная атака была отбита.
Зато Сорви-голова и его товарищи попали в плен Навсегда умолкли креол из
Реюньона и молодой итальянец Пьетро Один только капитан Брейк-нек, как
называли англичане Жана, мог самостоятельно передвигаться, остальные были в
таком состоянии, что их пришлось нести.
Вот они уже в английском лагере. По тому. как часто повторялось его имя
английскими солдатами, капитан Молокососов понял, что он пользуется тут
столь же почетной, сколь и опасной популярностью.
Пленников побросали как попало в каземат, стены которого были выложены,
словно блиндаж, железнодорожными рельсами, и заперли, не дав ни корки хлеба,
ни глотка воды.
Бедные сорванцы провели тяжелую ночь; их мучила жажда, они истекали
кровью и задыхались. Сорви-голова утешал и подбадривал товарищей, насколько
это было возможно, но, несмотря на все старания, так и не смог перевязать их
раны в этой кромешной тьме.
Наконец наступил день. Разумеется, он облегчит их участь!
Первым из каземата извлекли капитана Сорви-голова. Его привели к офицеру.
Судя по форме доломана цвета хаки, на эполетах которого вышиты две
золотые звезды, это был драгунский капитан С нескрываемой иронией он
разглядывал капитана Молокососов, которого окружили четыре английских
солдата, прямые, как деревянные истуканы, и надменные, как истые англичане.
Вдоволь наглядевшись, драгунский капитан без дальних околичностей
приступил к допросу:
- Так, значит, вы и есть тот самый француз, известный под именем
"Сорви-голова", командир интернациональною отряда юных волонтеров?
- Да, это я! - гордо ответил Жан Грандье, глядя прямо в лицо офицеру.
Офицер зловеще улыбнулся, расстегнул свой доломан, вынул из внутреннего
кармана небольшой бумажник и достал оттуда сложенную вдвое визитную
карточку.
С нарочитой и насмешливой медлительностью он разогнул ее и, поднеся к
глазам Жана Грандье, произнес:
- Значит, вы - автор этого фарса?
Сорви-голова узнал одно из писем, которые он разослал после смерти Давида
Поттера пяти членам военного суда.
Он напоминал в этом письме, что бур приговорил к смерти своих судей, а
он, Сорви-голова, исполняя последнюю волю своего друга, поклялся истребить
их всех.
Слово "фарс" прозвучало в ушах Сорви-головы как пощечина. Он покраснел и
крикнул:
- Этот фарс кончится вашей смертью!
- Я капитан Руссел,-продолжал, улыбаясь, офицер, - командир второй роты
седьмого драгунского полка. Как видите, осужденный на смерть чувствует себя
неплохо.
- Поживем - увидим, - без признака смущения ответил Жан.
- Милый мой французик, вы настоящий хвастун! Советую вам прекратить эти
шутки. Вам не удастся взбесить меня, честное слово! Скорее вы добьетесь
кнута.
- Человека, голову которого оценили в двести фунтов, не наказывают
кнутом... Между прочим, моя голова стоит гораздо больше. Кроме того, я -
солдат и требую, чтобы со мной обращались, как подобает обращаться с пленным
воином. Я убил столько ваших людей, что вполне заслуживаю такого обращения.
Офицер слегка побледнел, закусил ус и, перестав наконец улыбаться,
отрывисто, точно пролаял, крикнул:
- Нужна информация! Отвечайте! Отказываться не советую. Все равно
заставим.
- Спрашивайте! - Сколько буров против наших линий?;
- Восемь дней назад их было вполне достаточно, чтобы побить вас, хотя вас
было во много раз больше.
Офицер побледнел еще сильнее. - Сколько у вас ружей? - продолжал он.
- Маузеров? Не знаю. Но ли-метфордов* около тысячи: мы отобрали их у
ваших солдат.
- Последний вопрос: что стало с герцогом Ричмонд-ским и его сыном?
- Я лично приказал перенести этих двух тяжело раненных джентльменов в
бурский госпиталь. Теперь они вне опасности.
- Достаточно. Вы отказались ответить на два первых вопроса, и я вынужден
передать вас в распоряжение Кол-вилла - майора третьего уланского полка.
Это имя заставило молодого француза вздрогнуть. Колвилл! Еще один из
убийц Давида Поттера. Сорви-голова, не скрывая ненависти, пристально
взглянул на вошедшего Колвилла. Это был длинный, как жердь, сухопарый и
желчный англичанин с высокомерным и жестоким выражением лица. Жан поклялся
самому себе никогда не забыть его, если только удастся вырваться из этого
осиного гнезда.
- Дорогой мой Колвилл, позвольте представить вам мистера Сорви-голова,
небезызвестного вам нашего будущего палача.
- Вот как! - презрительно ответил майор. - Тот самый мальчишка, который
осмелился послать офицерам ее величества свои идиотские и оскорбительные
письма? Ну что же, теперь пришла наша очередь позабавиться.
- Клянусь, - пробормотал Руссел, - не хотел бы я очутиться в шкуре этого
хвастунишки, над которым Колвилл собирается позабавиться.
Майор поднес к губам свой хлыст, рукоятка которого оканчивалась свистком.
На пронзительный зов свистка прибежал уланский сержант.
- Максуэл, - процедил сквозь зубы Колвилл, - забери-ка этого парня, и
можешь позабавиться со своими товарищами игрой "подколем свинью"
"Pigsticking" - свирепая игра английских улан, которые любили предаваться
ей, заменяя свинью пленниками "низшей расы".
Но никогда еще, насколько известно, белый человек не служил объектом
этого варварского развлечения. Бедному Жану предстояло стать первой жертвой
глумления которое вскоре распространилось на многих плененных буров.
Услыхав передававшийся из уст в уста призыв "pigstick-ing!>, десятка два
улан схватили свое оружие и вскочили на коней.
Жана поставили лицом к полю, на котором выстроился взвод сержанта*
Максуэла.
Майор Колвилл, желая продлить удовольствие, приказал одному из
пехотинцев:
- Дать ему ранец!
Передавая Жану военный ранец, солдат, более человечный, чем его
начальник, шепнул:
- Защищайся им, как щитом. Главное, не бойся и старайся парировать удары.
Вокруг столпились офицеры всех родов оружия, с любопытством ожидая
зрелища, жестокость которого не может сравниться ни с чем.
Прозвище "Сорви-голова" не сходило с их уст, но произносилось оно без
ненависти, скорее с оттенком сочувствия, к которому примешивалась известная
доля уважения.
- Сорви-голова!" Так это Сорви-голова?.. Бедный парень!
- Смотрите, да он совсем и не боится. Ну и храбрец!
- Хотите пари, Руссел? - предложил майор. - Ставлю десять фунтов, что
этот мошенник пустится наутек, как лисица от гончих, и его с одного маху
подколют чуть пониже спины.
- Идет! - смеясь, ответил драгунский офицер. Взвод стоял в двухстах
метрах.
- Колоть! - проревел сержант. - Вперед!
И взвод помчался бешеным галопом...
На Жана Грандье несся ощетинившийся пиками, сверкавший сталью смерч людей
и коней.
Сорви-голова заслонил ранцем грудь и, крепко упершись расставленными
ногами в землю, ждал удара.
И удар не заставил себя ждать. Ужасный удар!
Сорви-голова почувствовал, что его буквально подбросило в воздух, он два
или три раза перекувырнулся и тяжко рухнул на землю.
Его левое плечо было изодрано, правая рука сильно кровоточила. Но все же
ранец отвел и ослабил удары, направленные в грудь.
Под крики "ура" уланские кони молнией пронеслись мимо, даже не задев
Жана. - Вы проиграли, Колвилл! - воскликнул капитан Руссел - Этот мошенник
ведет себя неплохо.
- Подождем, - с холодной ненавистью ответил майор.
Оглушенный падением и тяжело дыша, Сорви-голова с трудом встал и поднял
свой разодранный ранец.
Он был намерен бороться до конца, а уланы не теряли даром времени:
проделав быстрый поворот, взвод перестроился.
Снова раздалась команда сержанта:
- Колоть! Вперед!..
Первоначальное сострадание сменилось у них нездоровым любопытством. Вид
крови пробуждал в человеке зверя.
Сорви-голова выпрямился усилием воли и крикнул:
- Трусы! Подлые, низкие трусы!.. - и снова упал, сбитый сокрушительным
ударом.
Против всяких ожидании, ранец и на этот раз защитил его. Впрочем, уланы
сами, рисуясь своим мастерством, старались попадать пикой только в
импровиэированный щит. Все, что было за ранцем, для них не существовало, они
видели в Жане лишь осужденную на казнь жертву.
Несчастный мальчик совсем разбит. Одежда его изодрана в клочья, тело
изранено. Он едва поднимается Его ноги дрожат и подгибаются, его налившиеся
кровью глаза потускнели, а шум в ушах заглушает ироническое "ура" англичан.
Ослабевшие руки уже не в силах поднять защищавший его до сих пор ранец.
Он понял, что все для него кончено, что спасенья нет; сейчас он будет
растоптан безжалостным зверьем. Но у него хватило еще силы выпрямиться,
скрестить на груди руки и с гордо поднятой головой, мужественно повернуться
лицом навстречу уланскому взводу.
Мысленно он простился с жизнью, которая до сих пор так улыбалась ему, и
послал последний привет своей сестре и своей горячо любимой родине, которую
ему не суждено было больше увидеть.
И когда в третий раз прозвучала команда сержанта "Вперед!" - он ответил
на нее возгласом:
- Да здравствует Франция!.. Да здравствует свобода!..
Пригнувшиеся к шеям коней уланы проскакала уже. половину расстояния,
отделявшего их от Жана. Еще несколько секунд - и омерзительное преступление
совершится.
Но вдруг какой-то всадник на всем скаку врезался между уланами и их
жертвой. Это был один из тех замечательных наездников, при виде которых
невольно вспоминается легенда о кентаврах*.
Всадник поднял хлыст и повелительно выкрикнул те слова, которые с равным
успехом заставляют атакующих остановиться, а толпу- успокоиться:
- Стоп!.. Ни с места!..
Увидев генерала, - ибо всадник был английским генералом, - уланы так
круто осадили коней, что те, вздыбившись, едва не опрокинулись вместе с
наездниками.
Остановив своего скакуна в четырех шагах от пленника. генерал привстал на
