Он откинулся на спинку дивана, раскинул руки, так что правая рука лежала
за спиной Лиды.
- Мы оба были неправы, - сказал он. - Мы дали увлечь себя эмоциям.
- Он тоже!
- Для него это не играет роли. Никто, кроме нас, не видел его лица и не
слушал его оговорок. А если вы захотите напомнить... вам же хуже.
- Вы в самом деле обеспокоены? - спросила Лида.
- Да. Всерьез. - Матя посмотрел на приоткрытую дверь.
- Закрыть? - спросила Лида.
- Нет. Я думаю, он не подслушивает... Черт побери, я не хотел бы, чтобы
мое дело сорвалось.
Лидочка не задавала вопросов, захочет - сам скажет. Не захочет, она
переживет.
- В Италию они меня снова не выпустят, - сказал Матя. - Это понятно. Нет,
и сидеть в тихом уголке у Френкеля, который не понимает, куда несется
сегодня атомная физика, я не желаю.
- Переходите в другой институт.
- Нет такого института.
- Что же делать?
- Получить свой институт. Только так. Получить свободу работы, Лидочка,
девочка моя, меня ведь на самом деле в жизни интересует только работа.
Настоящая работа, чтобы в руках горело, чтобы голова раскалывалась!
- Зачем? Работа ради работы?
- Ах, поймала! - Матя легонько притянул ее за плечо к себе и поцеловал в
щеку, в завиток выбившихся пепельных волос. - Конечно, не ради головной
боли, а ради того, что может дать работа и только работа. А работа дает
власть! Сегодня я ничто, и какой-нибудь Алмазов, ничтожество, может
изгаляться надо мной, угрожать мне и даже... даже приводить свои угрозы в
исполнение. Если я буду самостоятелен, если то, что я могу сделать,
изобрести, придумать, исполнится, тот же Алмазов будет приползать по утрам
ко мне в кабинет я спрашивать разрешения подмести пол...
- Ой-ой-ой!
- Ты еще ребенок, Лидия. Ты не понимаешь, насколько я прав. Я прав для
любой ситуации, для любого государства и трижды прав для нашей Советской
державы! Мы как были страной рабов, так и остались таковой. Только поменяли
вывески. Наше рабство похуже того, которое затевал царь Иван Васильевич...
В силу своей натуры я не могу быть рабом, я хочу быть господином. Умным,
справедливым господином - но не ради того, чтобы повелевать людьми, а ради
того, чтобы мной никто не смел повелевать. Я не хочу просыпаться ночью
оттого, что кто-то поднимается по лестнице, и ждать - в мою квартиру или в
твою. Не отмахивайся, ты не знаешь - а я только что из Италии, я жил в
фашистском государстве и знаю, что может оделать страх. Завтра это случится
в Германии, и с каждым днем эта спираль все круче, завинчивается у нас. Все
тирании схожи.
- Вам надо было уехать в Америку, - сказала Лида.
- Глупости, вы же знаете, что у меня мать и сестра, - они бы на них
отыгрались. Я уеду в Америку только на моих условиях.
- Я хотела бы, чтобы вам так повезло.
- Не верите?
- Я уже научилась их бояться.
- Ничего, у меня все рассчитано.
- Вы приехали сюда отдыхать? - спросила Лида.
- Разве вы еще не догадались, что я приехал, потому что мне надо решить
тысячу проблем. И для себя, и с Алмазовым, который тоже находится здесь в
значительной степени из-за меня.
- Вы хотите, чтобы ГПУ дало вам свой институт?
- ГПУ не хуже любой другой организации в этой стране. По крайней мере они
быстрее догадываются, что им нужно, чем президиум Академии или пьяница
Рыков.
- Если вы живете в Ленинграде, может, вам лучше поговорить с Кировым?
- Я не хочу оставаться в Ленинграде, Это великолепная, блестящая и
обреченная на деградацию провинция.
- Ну и как идут ваши переговоры?
- Об этом тебе рано знать, ангел мой, - сказал Матя. Он вернулся на диван
и сел совсем близко к Лиде.
- Впрочем, - продолжал он, - главное, чтобы они поверили в мою
исключительность и незаменимость. Чтобы они заплатили за мою голову как
следует.
- Разве Алмазов годится на эту роль?
- А он один из лучших у них. Он даже почти кончил университет. Впрочем,
дело не в образовании, а в понимании момента. У них идет отчаянная борьба
за власть...
- Вы рискуете, гражданин Шавло!
- Да, я рискую. Но я знаю ради чего, и у меня высокая карта!
- Может, смиритесь?
- Девочка моя, вы не жили до революции, вы не жили за градицей. По
наивности, внушенной вам комсомолом и партией, вы полагаете, что во всем
мире крестьяне мрут с голода, горожане покупают хлеб по карточкам и за
всем, вплоть до булавки, по милости кремлевских террористов надо маяться в
очереди. Есть другой мир. И я хочу либо жить в нем, либо заставить их
перенести сюда часть этого мира - для меня лично.
- А вы?
- А я взамен дам им новое оружие, о котором Гитлер и Муссолини только
мечтают.
- Они возьмут его, а потом вас выкинут.
- Так не бывает. - Матя был верен себе. - То, чем я занимаюсь, их пугает.
Отношение ко мне почти религиозное. Я - колдун. И если я покажу им мой
фокус, то стану страшным колдуном. Они не посмеют меня обидеть. Они просты
и религиозны.
Рука Мати перекочевала на колено Лидочке, Рука была тяжелая, теплая, и
коленке было приятно оттого что такая рука обратила на нее благосклонное
внимание. Но Лидочка понимала, что хорошие девочки не должны разрешать
самоуверенному Мате класть руки куда ни попадя. Потом его не остановишь.
Пришлось руку вежливо убирать, Матя вздохнул, как вздыхают уставшие от
скачки кони.
- Вы забываете, что я великий человек,- сказал он, как будто шутя.
- Я ничего не забываю, - возразила Лидочка. - Я буду ждать, пока вы
станете великим человеком. Пока что вы, как я понимаю, торгуете воздухом.
- Вы слышали о Лизе Мейтнер?
- Нет.
- Два месяца назад я провел у нее три недели в Берлинском университете.
Она рассказала мне о делении атомов урана. Она считает, что именно в уране
можно вызвать цепную реакцию деления атомов. Об этом не думал никто. Что
вам говорит понятие критической массы урана? Той, после которой начинается
цепная реакция? Ничего? Так вот, кроме меня и Лизы Мейтнер, сегодня это
ничего не говорит ни одному из физиков мира. Даже Бор или Ферми сделают
большие глаза, когда вы об этом расскажете. А через пять, от силы через
семь лет - наши беседы с Лизой за чашкой кофе перевернут мир. И на
перевернутом мире, как на стульчике, буду сидеть я, собственной персоной, в
новом костюме и лакированных ботинках. А в руках у меня будет бомба,
которая может взорвать всю Москву. Смешно?
- Страшно.
- Бояться не надо, бояться будут другие.
- А если эту бомбу сделают?
- Ее обязательно сделают, - сказал Матя. - Не сегодня, так завтра. И все
те гуманисты, которые сегодня вопят о сохранении мира, отлично будут
трудиться над сверхбомбами или ядовитыми глазами. Я лучше их, потому что не
притворяюсь ягненком, а понимаю, что происходит вокруг. И, понимая,
использую слабости диктаторов. На сеновал придешь, девица?
Лидочка не сразу сообразила, что Матя уже сменил тему, и переспросила его
глупым вопросом:
- Что? Куда?
Потом засмеялась. Они оба смеялись, когда пошли прочь из биллиардной.
Матя поцеловал Лидочке руку и сказал:
- Прости меня, мой друг желанный, мне надо буодет немного почитать в
постели - идеи, которые будоражат мой мозг, не дают мне спать спокойно.
Он пошел к себе в правый, северный корпус, где жили академики и
профессора,-там у каждого была отдельная комната, а у академиков даже со
своим умывальником и туалетом.
Лидочка была встревожена разговором с Матей.
Матя не шутил и не хвастался. Он был человеком достаточно простым,
открытым, он любил нравиться. Вот и Лидочке он хотел понравиться - и если
он не мог играть с ней в лаун-теннис, плавать в бассейне, кататься на
извозчике по набережной Неаполя, он говорил о своих научных успехах и
будущей славе, во что сам верил.
Но его решение продаться подороже не показалось Лиде убедительным и
безопасным. Алмазов не делает подарков.
Лидочка поднялась на второй этаж. Ей захотелось спать. Дома она никогда
не спала после обеда, но свежий воздух и насыщенносгь жизни событиями
склоняли ко сну...
В дверь своей комнаты она стучать не стала - не пришло в голову. Она
толкнула дверь и вошла.
Несмотря на то что день был пасмурным и перед окном длинного пенала, в
котором обитали Марта с Лидочкой, стояла колонна, преграждавшая путь свету,
Лидочка во всех деталях увидела любовную сцену, которая происходила на
койке Марты. Правда, потом Марта упорно утверждала, что дверь была закрыта
на крючок и лишь дьявольская хитрость и коварство Лидочки, которая хотела
скомпрометировать Марту в глазах общественности, и в частности ее мужа Миши
Крафта, позволили этот крючок откинуть не повредив. На самом же деле ни
Максиму Исаевичу, ни Марте не пришло в голову закрывать дверь на
несуществующий крючок, так как они не намеревались грешить. Максим Исаевич
заглянул к Марте, чтобы дать ей последний номер журнала "Огонек", который
обещал ей еще за завтраком. А уж потом, слово за слово... Ведь не секрет,
что санатории и дома отдыха обладают странным и еще не до конца изученным
порочным свойством снижать уровень сопротивляемости порядочных женщин перед
поползновениями развратников мужского пола.
- Ой!-сказала Лидочка и отступила к двери, правда, к сожалению для всех,
не успела уйти. Марта, придя в себя, воскликнула;
- Ты что здесь делаешь?
Приземистый Максим Исаевич не стал даже оглядываться - он ловким
движением отыскал на полу возле кровати свои брюки, сделал шаг к окну и
быстро стал их натягивать.
- Ой, простите! - сказала Лидочка.
- Шпионка! Диверсантка! - вдруг закричала Марта, натягивая на себя
покрывало. Ее черные глаза сверкали ненавистью, и Лидочка поняла, что ей
лучше ретироваться.
Так и получилось, что Лидочка оказалась одна в коридоре в половине
четвертого пополудни, когда весь санаторий погрузился в послеобеденный сон.
Она спустилась вниз, прошла в гостиную. В гостиной никого не было, а
библиотека была закрыта. По стеклам окон текли струйки воды, ели подступали
к окнам, чтобы было еще темнее и сумрачней.
И зачем я согласилась поехать в санаторий в это мертвое время? Я же не
увижу ни капельки солнца, я буду ходить по этим скрипучим лестницам и
мрачным, недометенным залам, откуда даже привидения эмигрировали в Западную
Европу, я буду избегать Матю, чтобы он меня не соблазнил, и Алмазова, чтобы
не прижал в углу, за что ангельского вида Альбиночка ночью выцарапает мне
глазки. А теперь еще осложнятся отношения с Мартой, которая на меня обижена
за то, что я не стучусь, входя в дверь, не говоря уж о президенте
Филиппове, который меня не выносит...
Пребывая в таком печальном настроении, Лидочка прошла в альков гостиной,
где под портретом молодой женщины, заморенной Петром Великим, стояли
павловский диван и два кресла. Возле них торшер. Лидочка решила, что
посидит здесь, и хотела зажечь торшер, чтобы не мучиться в полутьме, но
торшер, конечно, не зажегся, и Лидочка уселась просто так. Никого ей не
хотелось видеть. Ни с кем не хотелось разговаривать.
В тот момент она услышала нежный шепот:
- А я вас искала.
Темная тень скользнула из-за киноаппарата, который стоял перед диваном, и
уселась на диван рядом с Лидой.
Лида сразу узнала Альбину, спутницу Алмазова, из-за которой вчера и
разгорелся весь сыр-бор. Меньше всего ей хотелось общаться с этой ласковой
кошечкой.
- Я как раз собиралась к себе пойти, - сказала Лидочка.
- Ой, не надо врать,- прошептала Альбиночка.- Я же за вами от биллиардной
следила. Вы у себя в комнате были, а там Марта Ильинична с администратором
из мюзик-холла, правда?
Альбина засмеялась почти беззвучно. Но без желания кого-то обидеть, ей
показалось смешным, как Лида стала свидетелем такой сцены.
- Я все замечаю,- сочла нужным пояснить она.- Я даже не хочу, а вижу. Как
будто меня кто-то за руку подводит к разным событиям. Вы не думайте, что
это Ян Янович, он даже и не знает иногда, как я все замечаю. А зачем ему
знать?
Лидочка не стала возражать. Пускай говорит, потерпим.
Но намерение Лидочки отсидеться, пока Альбина кончит свой монолог,
оказалось тщетным, потому что уже следующей своей фразой Альбина удивила
