над скамейкой, на которой сидел, вытянув ноги, Александрийский. Он
беседовал с Александрийским, не замечая, что поучает его, хотя этого делать
не следовало. Александрийский, как уже поняла Лидочка, свято блюл табель о
рангах, в которой ему отводилось весьма высокое место.
- Передача энергии без проводов, о чем мы не раз беседовали с маэстро...
Тут Александрийский не выдержал:
- Вы что, у скрипача стажировались, Матвей Ипполитович? Что за
кафешантанная манера?
- Простите, Павел Андреевич, - мгновенно ощетинился Матя. - Я употребляю
те слова и обозначения, которые приняты в кругу итальянских физиков, и не
понимаю, что вас так раздражает?
- Продолжайте о ваших лучах, которые выжигают все вокруг и топят любой
военный флот, осмелившийся приблизиться к вашей таинственной базе!
Лидочка поняла, что Александрийский, конечно же, читал роман графа
Толстого.
- Пожалуй, пора по домам, .- сказал Матя. - Уже поздно, и вы наверняка
устали.
- Нет, с чего бы?
- И уж, конечно, устала Лидочка. По нашей милости ей пришлось сегодня
пережить неприятные минуты.
- Вы правы, - Александрийский тяжело оперся на трость, но весь вид его
исключал возможность помощи со стороны молодых спутников. Так что они с
Матей стояли и ждали, пока он поднимется.
Они медленно, сообразуясь со скоростью профессора, пошли по берегу
среднего пруда, мимо купальни, какие бывали в барских домах еще в прошлом
веке, чтобы посторонние взоры не могли увидеть купающихся господ, и вышли
на широкую, стекающую к пруду поляну, наверху которой гордо и красиво
раскинулся дом Трубецких.
Совершенно забыв о присутствии Лиды, физики постепенно углубились в
специальный разговор, в котором фигурировали неизвестные Лидочке, да и
подавляющему большинству людей того времени, слова "позитрон", "нейтрон",
"спин", "бета-распад" и "перспективы открытия бета-радиоактивности".
Наконец, совсем уж замерзнув, Лидочка сказала, что оставляет их, и только
тогда физики спохватились и пошли к дому. И вовремя, потому что как раз,
когда они снимали пальто под сердитым взглядом чучела медведя, раздался
гонг, означавший окончание дня. И сверху по лестнице деловито сбежал
президент Филиппов, чтобы лично запереть входную дверь.
- Успели, - радостно сказал он, - а вот кто не успел, переночует на
улице.
Президент Санузии наслаждался тем, что кому-то придется ночевать на
улице.
Александрийский жил на первом этаже - ему было слишком трудно подниматься
на второй, - потому он, попрощавшись, пошел коридором, соединявшим главный
корпус с правым флигелем. Матя поднялся с Лидочкой на второй этаж и
проводил ее до комнаты.
Он сказал:
- Глупо получилось, я же вас искал. И с вами хотел поговорить.
- О чем?
- Обо всем. О наших будущих отношениях. Но Александрийский всегда был
таким настырным. И вас от меня увел.
Матя взял Лидочку за руку и поднес ее пальцы к - губам. Это было
старомодно, так в Москве не делают, Лидочка вдруг смутилась и спросила,
заставляя себя не вырывать руку:
- Это так в Италии принято?
- Это принято у поклонников, - ответил Матя.
Лидочка вошла в комнату. Марта лежала на застеленной кровати и читала.
- Ты куда пропала? - спросила она,
- Мы гуляли с Александрийским, - сказала Лидочка. - А потом пришел Матвей
Ипполитович, и они стали спорить.
- Я думаю, что Александрийский ревнует, - сказала Марта. - Когда-то Матя
был его учеником, недолго, в начале двадцатых. И оказался более способным,
чем учитель.
- Так все считают? - спросила Лидочка.
Она взяла вафельное полотенце, сложенное на подушке, и стала искать в
сумке пакет с зубной щеткой и порошком.
- Это считает Миша Крафт, который для меня - высший авторитет, - сказала
Марта. - Но я думаю, что причина в несходстве характеров. Матя при первой
возможности ушел к Френкелю в Ленинград и работал в Физико-техническом
институте. А потом его отобрали для стажировки в Италии. То, что для
Александрийского - предмет планомерного многолетнего труда, Матя всегда
решал походя, между двумя бутербродами или тремя девицами. Александрийский
считал его предателем, но дело не в предательстве, а в сальеризме
Александрийского.
- Матвей Ипполитович совсем не похож на Моцарта.
- Ты же понимаешь, что дело не в простом сравнении.
Лидочка взяла полотенце и пошла в женскую туалетную комнату.
Лидочка пустила воду. Струя била косо, порциями, будто кран отплевывался.
Она не услышала, как открылась дверь и вошла подавальщица.
- Вы меня простите, - сказала она, закрыв за собой дверь. - Мне у вас
спросить надо.
Лидочка испугалась, будто имела дело с умалишенной, готовой к
иррациональным поступкам, но не обязательно намеренной их совершать.
Она так и осталась стоять с щеткой в приоткрытом рту, с измазанными
зубным порошком губами.
- Вы видели, что я смотрела на мужчину, - продолжала женщина. - Вы его
знаете, высокий с усиками, красивый такой.
Лидочка кивнула. Она чувствовала, как белая струйка слюны с порошком
течет по подбородку.
- Мне с ним поговорить надо, - сказала женщина ровным, скучным голосом. -
А мне их имя-отчество неизвестны. Вы уж помогите, подскажите мне,
гражданочка.
Женщина притворялась. Говорить простонародно она не умела, и дело было не
только и не столько в словах, а в том, как она их произносила - труднее
всего подделать интонацию. Если бы Лидочку спросили, кто та женщина по
происхождению, она сказала бы - горожанка, вернее всего москвичка из
образованной семьи.
Лидочка взяла стакан, прополоскала рот, сморщилась от ледяного холода.
- Вы не спешите, - сказала женщина, - мне не к спеху.
Лидочка не могла решить для себя - ответить на вопрос или сослаться на
неведение. Но потом поняла, что нет никаких оснований таиться.
- Этого мужчину зовут Матвеем Ипполитовичем Шавло, - сказала Лида. - Он
физик, больше я о нем ничего не знаю.
- Шавло? И хорошо, что Шавло. Его тогда все Матей звали.
Под яркой голой лампочкой, висевшей над головой, Лидочка могла разглядеть
женщину лучше, чем в столовой. На вид ей было лет тридцать, может, чуть
больше.
Она была высока ростом и стройна, каштановые волосы были убраны под
косынку, а без окаймляющих лоб волос лицо казалось более грубым и резким,
чем в действительности. Из таких женщин получаются террористки и
настоятельницы монастырей. И если у иной женщины в таком же возрасте все
еще впереди - и мужчины, и радости, и дети, - у этой жизнь окончена. И если
бы не неведомая Лиде, но обязательно существующая цель, эта женщина
спряталась бы уже в свой тихий полутемный угол - и доживала, не расцветши.
Кем бы эта женщина ни была - она не могла быть подавальщицей в
академической столовой.
- Спасибо, - сказала женщина, протянув руку, будто хотела дотронуться до
Лиды. - Спасибо вам. Мне не его имя нужно. Важно было, что вы меня не
оттолкнули...
Лидочка поглядела на ее протянутую руку. Пальцы были тонкими, некогда
холеными, изысканными в своей длине и форме, но распухшими в суставах и
огрубевшими.
- Вы знали его раньше? - спросила Лидочка.
- К сожалению, - ответила женщина.
Она сочла возможным скинуть маску подавальщицы, словно выказывая этим
доверие Лиде.
- К сожалению, - повторила она. - Я не ожидала когда-либо его увидеть,
как не ожидаешь повторения кошмара.
- Кошмара?
- Вы все равно не поверите. Вы еще молоды.
- Это так кажется.
Неожиданно подавальщица засмеялась. И лицо ее стало мягче, женственней и
добрее.
В этот момент дверь в умывальную медленно открылась. В дверях стояла
Альбиночка в шелковом китайском халате.
Она, видно, поняла, что при ее появлении женщины оборвали разговор,
- Я вам помешала? - спросила она высоким, чрезмерно нежным голоском.
- Чего уж, - сказала подавальщица, - я вот щетку куда-то положила, а куда
- не знаю. Извиняйте.
Она повернулась и, наклонив голову, быстро вышла из умывальной.
- Как наивно, - сказала Альбиночка ей вслед. - Я могу поклясться, что она
из бывших, а устроилась в прислуги и притворяется. Правда?
- Не знаю, - сказала Лидочка, спеша вытереть лицо и собирая свои
туалетные принадлежности.
- Спокойной ночи, - прощебетала вслед ей Альбиночка.
Глава третья
Утром Лидочка с трудом проснулась - за окном была такая дождливая мгла,
такая полутемная безнадежность, словно дом оказался на дне аквариума,
полного мутной воды.
Марта уже поднялась и приводила перед зеркалом в порядок прическу. В
комнате пахло одеколоном "Ландыш". Лидочка потянулась - кровать отчаянно
заскрипела. Марта резко обернулась:
- Ты меня испугала! Как себя чувствуешь?
Лидочка попыталась сесть - все тело ломило.
- Меня, по-моему, всю ночь палками били.
- А ты больше с физиками гуляй! Я удивлюсь, если ты не простудишься, -
сказала Марта. - Давай, вставай, скорей беги в умывалку. А то там очередь,
наверное, а гонг зазвенит - опоздаешь. Филиппов тебя уморит воспитательными
беседами.
- А я их не буду слушать.
- Значит, ты никуда не годная общественница. А ты знаешь, что у нас
делают с никуда не годными общественницами? Их отправляют на перевоспитание
трудом. Я знаю, что президент нашей республики уже разработал систему
трудовых наказаний - опоздавшие ко второму удару гонга сегодня направляются
на сбор опавших листьев. Под дождем.
- Откуда ты все это узнала?
- Я уже была в умывалке, все новости узнала, все сенсации.
- Даже сенсации?
Лидочка встала с постели и ее повело - так трещала голова. Она ухватилась
за спинку кровати.
- У тебя очень красивые ноги. - Марта критически осмотрела Лидочку.
Ночная рубашка была ей коротка, и Лидочке стало неловко, что ее так
рассматривают.
- Хороши по форме и щиколотки узкие - знаешь, я очень люблю, когда у
девушек узкие щиколотки. А вот грудь маловата.
Не выпуская расчески и продолжая лениво расчесывать кудри, Марта кошечкой
поднялась с табурета, подошла к Лидочке и поцеловала ее в щеку.
- И щека у тебя пушистенькая. На месте мужиков я бы на тебя бросалась,
как тигра.
- Не дай бог, - рассмеялась Лидочка. Она взяла со спинки кровати свой
халатик.
- Ты не знаешь главной сенсации, - сказала Марта, возвращаясь к зеркалу,
- сегодня ночью ктото взломал дверь в погреб. Знаешь погреб по дороге к
вышке, ну тот самый!
- И что?
- Больше ничего неизвестно.
- А в погребе что-нибудь лежит?
- В погребе пусто - какие-то доски, но ничего ценного. Замок сломали, а в
воде, там вода, нашли спички - видно, они уронили спички и не смогли зажечь
свечу.
- Кто они?
- Почти наверняка мальчишки из деревни.
- Здесь есть деревня?
- Это условное название - деревня Узкое. Я тебе потом покажу, пойдем
гулять и покажу - это флигеля для слуг и несколько домов - там жила
прислуга. Это в сторону Ясенева, напротив конюшни.
Ударил гонг.
- Да беги же! - закричала Марта, подталкивая Лиду к двери. - Даже мыться
не надо - пописай и сразу в столовую. Если не хочешь под дождем листья
собирать.
- Не хочу, - сказала Лида и побежала в туалетную комнату. Там, к счастью,
никого не было. Все уже ушли в столовую.
Кто-то залез в погреб. Лидочка знала, что это была подавальщица или ее
сообщники. У нее здесь есть сообщники? Наверное, это сама графиня
Трубецкая, которая пытается отыскать свои драгоценности. Разве так не
бывает?
Приведя себя в порядок, Лидочка побежала обратно в комнату. Марты уже не
было - она ушла в столовую. Лидочка натянула юбку и фуфайку - в доме было
прохладно.
Верный Ванюша-рабфаковец - как она могла забыть о его существовании -
ждал ее у входа в столовую, не входил, хотя уже прогремел второй гонг. Все
сидели за столами, мрачная погода и темное утро подействовали на всех так
уныло, что никто не стал хлопать в ладоши и изображать общественное
осуждение опоздавшим. Лидочка с Ванюшей прошли к своим местам, и тогда
президент Санузии поднялся во весь свой микроскопический росточек и натужно
воскликнул:
- Объявляю свою президентскую волю! Опоздавшие к завтраку, среди которых
