никакой связи с развалинами городов, но в то же время какие-то
инстинкты тянули их к кладовым. Больше того, по скоплениям стай
амляков можно было отыскивать кладовые.
Видно, гибель человечества на Ар-А, хоть и была относительно
быстрой и необратимой, случилась не мгновенно. Последние
разумные жители планеты - вернее, наименее пораженного
среднего континента - не только успели спрятать в пещерах
наиболее ценные, с их точки зрения, вещи и оружие (никто из них
так до конца и не осознал, что они последние свидетели
самоубийства целой планеты), но и вели до последнего момента за-
писи, фиксировали события. И ждали. Ждали, когда все это
кончится, и, как ни странно, представляли себе окончание смертей и
бедствий как победу над врагом. Обе стороны. Возможно, жертвы,
принесенные всеми в той бессмысленной войне, были столь велики и
непостижимы, что тщетность их оскорбляла сознание более, чем
страх всеобщей смерти.
Всеобщая смерть слишком абстрактна. Она даже более абстрактна,
чем собственная смерть. Могут погибнуть многие, но не я, могут
погибнуть многие, но не все. Так уж устроен человек, в какой части
Галактики он бы ни жил.
Средства генетической войны предусматривали полное
уничтожение врага. Именно врага. И как всегда бывает на войне,
когда средства нападения обгоняют средства защиты, с
противоядиями просчитались. Чтобы сделать их эффективными,
потребовалось бы еще несколько лет работы. Но ученые и стратеги
так спешили уничтожать, что и сами погибли раньше, чем можно
было найти спасение. По-настоящему работы над поисками
противоядия начали, когда уже было поздно. И какими бы
отчаянными ни были эти попытки, они были обречены на неудачу
хотя бы потому, что средств на постановку эксперимента не было, да
и людей уже не хватало. И с каждым днем ручьи усилий по борьбе с
джинном, вырвавшимся из бутылки, становились все слабее. И тогда
начали лететь головы тех, кто не мог найти противоядия, ибо
генералы подозревали тающую армию ученых в нежелании работать
и даже в том, что те уже знают о противоядии, но скрывают его.
В документах, найденных археологами, были отражены эти
последние вспышки активности, последние погромы, лишь
ускорившие всеобщую гибель.
Те, кто выжил, лишились рассудка и превратились в
человекообразных тварей и сами уже забыли, что когда-то были
гигантами.
Это был великолепный пример торжества изобретений, приведших
к гибели изобретателей и системы, породившей изобретателей.
Очевидно, в том была определенная высшая справедливость, ибо
изобретение было сделано с целью убивать людей. Убивать "чужих".
Но как всегда бывает на войне - не хватило времени для того, чтобы
как следует подумать. И убили всех.
Начальник археологической экспедиции Тимофей Браун был,
разумеется, обеспокоен отсутствием связи, но серьезных оснований
для тревоги не было, потому что "Шквал", как им сообщили раньше,
должен был прибыть еще только через два дня. Поэтому в тот день
работали как обычно. С утра начали обследовать подземелье в
мертвом городе, которое, судя по всему, обещало интересные
находки. Во время последней войны там находился штаб фронта и
арсенал.
К обеду археологи вернулись к себе в купол. Эльза, жена Тимофея,
принялась готовить обед, а механик Львин решил наконец починить
археоробота Гермеса, который в своей восьмой экспедиции что-то
начал барахлить. Сам Тимофей принялся разбирать бумаги,
привезенные из подземелья. Именно в это время в трех километрах
от купола и опустился "Шквал". Опустился беззвучно, мягко, словно
подкрался. Браун ощутил, как вздрогнула земля, и решил, что это
толчок землетрясения. Он не удивился, потому что эта область была
сейсмичной.
- Ты слышал, Тима? - спросила Эльза из камбуза. - У меня чуть
чашка не упала.
- Здесь нам ничто не грозит, - отозвался Тимофей.
Пруг не хотел терять время даром. Как только "Шквал" опустился
на поляну, где всегда опускались посадочные катера, и локаторы
определили, что их никто не встречает, он приказал выкатить
вездеход, взять на него Фотия ван Куна и десять воинов. Вездеход
должен был первым делом захватить жилище археологов, а затем, не
теряя время, направиться к арсеналам. Командовать экспедицией он
решил сам.
И все прошло бы, как того хотел Пруг, если бы не неожиданный
поступок Фотия ван Куна. Его вывели к открытому люку. Воины
стояли у входа, тихо переговариваясь. Тишина, владевшая миром,
приказывала им быть осторожными, как охотникам в незнакомом
лесу. Пустошь, покрытая редкой травой, уходила к низкому серому
лесу, за которым поднимались тоже серые, голубоватые холмы.
Странная тишина, безветрие, низкие облака, сгущавшиеся перед
дождем, - все это наполняло пейзаж тревогой.
Фотий ван Кун стоял в стороне, в полутьме, на расстоянии
вытянутой руки от крайнего воина. Он тоже смотрел наружу, но
видел совсем иное. Он видел знакомую уже поляну, за которой будет
пригорок, поросший корявыми колючими деревьями, затем, если
обогнуть пригорок узкой дорожкой, будет другая поляна у скал. Там
купол и служебные помещения экспедиции, где домовитая Эльза
Браун, неразговорчивый Тимофей ждут его, где Львин сейчас
напевает неразборчивую для европейского уха бирманскую песню и
что-нибудь, как всегда, мастерит и не подозревает, что корабль, кото-
рого ждут с таким нетерпением, - оборотень, таящий внутри себя
смертоносные микробы вражды. И эти существа, которые вполголоса
разговаривают рядом, через минуту могут обернуться жестокими
чудовищами...
Один из воинов вдруг сказал что-то громче. Остальные после
паузы засмеялись. Фотий ван Кун глядел на их босые ноги. Смех
показался ему зловещим. Он неправильно понял причину смеха.
ДрокУ, старший воин, из благородных, желтоволосый исполин с
тщательно завитыми и смазанными жиром усами, сказал, что хорошо
бы, если гиганты вымерли, но их женщины остались. Над этой
шуткой и засмеялись воины.
Разумеется, если писать о представителе великой и мудрой
галактической цивилизации, то приятней полагать, что такого
человека не могут сломить побои и пытки. Что истинная
интеллигентность воспитывает внутреннее презрение к боли и
мучениям. Разумеется, этот идеал вряд ли достижим. Фотий ван Кун
был напуган, унижение и боль жили в его теле. Но в то же время в
нем росла ненависть к тем, кого он предпочитал называть
существами, так как был приучен с детства к определенным
правилам, признакам, отличающим людей от иных неразумных су-
ществ. Ненависть была бесплодной, она питалась озлобленными
мечтами выпоротого мальчика. Планы мести были грандиозны и
невыполнимы. Фотий ван Кун старался верить, что наступит момент,
когда он властно заговорит с мучителями, раскидает их,
беспомощных и испуганных, в разные стороны...
А пока что его использовали как приманку, и все произошло так
быстро, и вот, никому не нужный, он стоит за спинами здоровенных
горцев, которые смеются над ним.
Он понимал, что три археолога - последние свободные люди на
планете. В ван Куне росло нетерпение, обязательность действия.
Неизвестно, как остановить пиратов, но и бездеятельность была
невыносима.
Начался мелкий занудный дождик. Капли взбивали пыль на
пандусе и затягивали туманной сеткой недалекий лес и холмы.
Вездеход стоял совсем близко от пандуса, в нескольких метрах.
Фотий ван Кун смотрел на вездеход и удивлялся: как же они не
сообразили, что вездеход нужно охранять? Ведь кто-нибудь может
добежать до него, влезть внутрь и умчаться в лагерь. И тут же он
спохватился: а кто сможет это сделать? Пилоты заперты по каютам.
И тогда он понял, что когда рассуждает о "ком-то", то имеет в виду
себя самого. Это он может добежать до вездехода, прыгнуть в
открытый боковой люк и помчаться к лагерю...
Он мысленно добежал до вездехода, пригибаясь и виляя по полю,
чтобы в него не могли попасть из духовых трубок, прыгнул внутрь и
даже мысленно закрыл люк. Он вздохнул с облегчением и только
тогда понял, что в самом деле он никуда не бежал, а по-прежнему
стоит рядом с воинами.
За спиной археолога в глубине коридора послышались голоса - к
выходу спешили горцы, чтобы отправиться в лагерь экспедиции. И
этот шум как бы ударил Фотия ван Куна в спину. Он отчаянно
оттолкнул ДрокУ, чуть не свалил с ног другого воина и кинулся вниз
по пандусу. Он забыл о том, что надо вилять и пригибаться, потому
что оказалось, что до вездехода куда дальше, чем казалось. И все
силы ван Куна ушли на то, чтобы добежать.
От неожиданности воины не сразу начали стрелять. И не сразу
погнались за археологом.
Ван Кун уже карабкался в открытый люк, когда одна из стрел
настигла его, но, к счастью, лишь пронзила рукав. Фотию показалось,
что кто-то держит его, и он закричал, вырываясь, и рванулся так
отчаянно, что разорвал крепкую ткань и упал внутрь машины,
расцарапав щеку. Через несколько секунд Фотий ван Кун настолько
пришел в себя, что закрыл и задраил люк. Тут же по люку ударил
боевой топор ДрокУ.
Фотий ван Кун перебрался на сиденье водителя и включил
двигатель. Стрела влетела в приоткрытое окно вездехода, ударилась
о стенку над головой ван Куна и упала рядом с ним. Пригнувшись,
ван Кун рванул машину вперед, вездеход подпрыгнул. Он не был
приучен к такому обращению. Но вездеход был прочной машиной.
Он выпрямился и шустро пополз, отбрасывая гусеницами траву и
прибитую начавшимся дождем пыль.
ДрокУ пробежал несколько шагов за вездеходом, потрясая
кулаком, затем уже бесцельно пустил стрелу вслед и остановился.
Вездеход мчался к деревьям. Еще через две минуты он скрылся в
чаще.
ВосеньУ включил интерком и сказал Пругу Брендийскому, что
археолог убежал. Он говорил быстро, повторив несколько раз, что
это случилось до того, как он подошел к выходу.
- Я тебя убью, - сказал Пруг. - Как его догнать?
- Я выведу второй вездеход с корабля.
- Я сам поеду.
Пругом Брендийским владело холодное бешенство, которое не
мешало ему трезво думать. То, что случилось, могло провалить все
как раз в тот момент, когда он был близок к цели. Обратного пути
нет. Он поставил на карту все, и проигрыш означал смерть и
бесчестье. Бешенство поддерживалось еще и сознанием того, что его
помощники ненадежны. ВосеньУ, хоть и привязан к нему общей
судьбой, принадлежит к другому клану. Он всегда докажет, что был
жертвой... хотя и трудно будет доказать, если у него такой кровник,
как агент Космофлота ДрейЮ. Это хорошо, что ДрейЮ кровник
ВосеньУ. Это хорошо... ДрокУ, старший над воинами, хоть и
надежнее, чем ВосеньУ, потому что он горец, тоже опасен. Где он
был эти годы? В городе. Что делал? Кому служил?
Стена транспортного отсека медленно сдвинулась с места и
отъехала в сторону. ВосеньУ добился своего.
- Садись, повелитель, - сказал ВосеньУ хрипло.
Как он меня ненавидит, подумал Пруг. Лучше не поворачиваться к
нему спиной.
- Прости меня, ВосеньУ, - сказал Пруг, хотя и не должен был
так говорить с низким человеком. - Сейчас решается все. Если мы
не успеем, мы с тобой погибли. Если мы возьмем их, то мы с тобой
господа всей Пэ-У.
- Слушаюсь, господин, - сказал ВосеньУ, открывая люк
вездехода.
Тимофей, выглянув в окно, увидел, как к станции несется вездеход.
Вездеход был незнакомый, взяться ему было неоткуда.
- Львин, Эльза, - сказал Тимофей. - У нас гости. Он отложил
пленку и быстро направился к двери.
- Как же мы не увидели корабль? - всполошилась Эльза. - А у
меня обед не готов. Фотий, наверно, голодный.
Они выбежали наружу, когда откинулся боковой люк и из
вездехода вывалился Фотий ван Кун. Он был странно одет. Без
куртки, в рваной фуфайке, босиком. Лицо его было в крови.
Поняв, что Фотий один, Тимофей подбежал к нему. За ним Львин.
Эльза, которая тоже успела к дверям, увидела, как они подхватили
Фотия ван Куна и тот начал быстро и невнятно бормотать:
- Скорее, они за мной... скорей же, я говорю! Чего же вы, да
отпустите меня...
Тимофей и Львин повели Фотия к станции, Эльза подбежала к
вездеходу и заглянула внутрь - ей показалось, что там кто-то
