возмущался в соседней квартире Иванов.-- А я марку, оказывается, возвращал
не человеку, а жулику!
-- Жулику? А ну, бери свои слова обратно! Пинцетом проткну за такое
оскорбление!-- Руки Ложкина тряслись, в уголках рта появилась пена.
-- Моя марка и твоя марка -- копии или не копии?
-- Похожие марки, и все тут! Совпадение!
-- Совпадение в луже не валяется. Рассказывайте все, а то созову
филателистическую общественность. Ни перед чем не остановлюсь!
-- Ничего не знаю,-- сказал Ложкин, отводя взор в сторону, к комоду.
-- Ладно,-- сказал устало Иванов. Он подобрал со стола свою марку, к
которой уже не испытывал никакого душевного расположения, и отступил в
переднюю, откуда объявил:-- Первым делом поднимаю Гинзбурга.
С ним идем к Смоленскому, оттуда прямым ходом к Штормилле -- нашей
совести и контролю.
Ложкин упрямо молчал.
-- Вам больше нечего сказать?-- спросил на прощание Иванов.
-- За всю мою долгую жизнь...-- начал было Ложкин, но голос его
сорвался.
В иной ситуации Иванов пожалел бы старика. Но дело шло о серьезном.
Если в Великом Гусляре кто-то научился подделывать такие марки, как "перелет
Леваневского", значит, в будущем коллекционеру просто некуда деваться.
Иванов решительно спустился по лестнице, вышел во двор, кинул последний
взгляд на освещенные окна Ложкина. Дождь не ослабел, капли были мелкие,
острые и холодные. Иванов пошел к воротам.
-- Стой!-- раздался крик сзади. Ложкин, как был, в халате, выбежал из
дверей шатучим привидением.
-- Не губи!-- закричал он.
-- Нет, пойду,-- упрямо откликнулся Ипполит Иванов.
-- Не пойдешь, а то убью!-- закричал Ложкин.-- Вернись, я все объясню!
Клянусь тебе памятью о маме!
Эти слова заставили Иванова остановиться. Вид Ложкина был жалок и
нелеп. Халат сразу промок и тяжело обвис, Ложкнн стоял в глубокой луже, не
замечав этого, и Иванов понял, что, если не вернуть старика в дом, тот
обязательно и опасно простудится.
-- Хорошо,-- сказал он.-- Только без лжи.
-- Какая уж тут ложь!-- ответил Ложкин, отступая в дверь.-- Это все
Коко виноват, крокодил недоношенный!
6
-- Слышишь, как тебя называют?-- спросил Удалов.
Он стоял у окна и наблюдал сцену, происходившую под дождем.
Коко скользнул со стола, ловко вскарабкался по стене на подоконник и
высунул длинное лицо в приоткрытое окно.
-- Слышу,-- сказал он.-- Но не обижаюсь. Хотя мог бы и обидеться.
-- С крокодилом сравнение не понравилось?
-- При чем тут крокодил? Неблагодарность человеческая не нравится.
Внизу собеседники скрылись под навесом подъезда, и сквозь шум дождя до
Удалова доносились быстрые, сбивчивые слова старика.
-- Этот крокодил мне Леваневского хвостом смял, понимаешь? Прилетел,
извините с другой планеты, напросился в гости, весь чай дома выпил, чуть ли
не нагадил...
-- Вот именно, что чуть ли не...-- согласился обиженно Коко.--
Варвары...
-- Ну, я его прижал,-- слышен был голос Ложкина.-- Я ему сказал кое-что
о космической дружбе. Он у меня закрутился, как черт на сковороде...
-- Он в самом деле на крокодила похож?-- спросил Иванов.
-- Хуже.
-- Крокодилов не встречал,-- заметил негромко Коко.-- Но теперь
обязательно познакомлюсь.
-- Нет смысла,-- ответил Удалов.-- Хищники эти крокодилы.
-- На, говорит он мне,-- слышен был голос Ложкина,-- возьми копирку. И
дает мне машинку. Небольшую. Заложи, говорит, в нее любой листок бумаги и
свою попорченную марку. Через минуту будешь иметь точную копию. До атома.
Починишь марку, говорит, вернешь мне машинку. Понимаешь?
-- И починил?-- спросил Ипполит Иванов.
-- Точно такую сделал. Без обмана. У них там, в космическом
пространстве, какой только техники нет, страшно подумать! Они ею буквально
кидаются.
-- Лучше бы с нами поделились,-- сказал Иванов.-- Мы с такими машинками
замечательное бы производство наладили.
-- Не хотят,-- сказал Ложкин.-- Невмешательство у них. Желают, чтобы мы
сами. А в самом деле скопидомничают.
Коко обиделся.
-- Какое он имеет моральное право судить...
-- Погоди,-- перебил его Удалов.
-- Значит, починил и вернул?-- спросил Иванов.
-- Грех попутал,-- признался Ложкин.-- Я одну марку сделал. А потом еще
одну захотел. Так, на случай обмена. Понимаешь, у Гинзбурга в обмене
антивоенная серия лежит, ты ведь знаешь.
-- Знаю,-- вздохнул Ипполит.
-- Пойми меня правильно. Сделаю, решил я, еще одну марку, для
Гинзбурга. И ему приятно, и мне польза. Марка ведь не поддельная. Марка
настоящая, скопированная на уровне космических стандартов.
-- Стыдно,-- сказал Иванов.
-- Еще как стыдно. Но удержаться невозможно.
-- А я вот под дождем пошел к вам марку возвращать.
-- И не говори... Ну ладно, сделал я еще одну, а потом вспомнил о
Штормилле. Помнишь, что у Штормиллы в обмене лежит? Забыл? Беззубцовый
Дзержинский у него лежит!
-- Помню,-- сказал Иванов.
-- Ну, ради этого стоило еще одного Леваневского сделать?
-- Погодите,-- сказал Иванов.-- Сколько же вы Леваневских отшлепали?
-- Уже все, уже остановился,-- сказал Ложкин.-- Что, разве я не понимаю
всей глубины моего морального падения?
-- Так завтра же Гинзбург своего Леваневского Штормилле покажет. И все,
и где ваша честь?
-- Вот именно,-- сказал Коко.-- Где честь?
-- Я только Штормилле отнес,-- сказал Ложкин.-- А гинзбурговскую марку
я по дороге потерял. Тебе она на глаза и попалась.
-- Ваше счастье, что попалась,-- сказал Иванов твердо.-- Все равно надо
было остановиться.
-- Да я и остановился! Я же сегодня приборчик Коке возвращаю.
-- И все?
-- И все...
-- Ну и возвращайте. Немедленно! А Леваневского мы разорвем!
-- Вот молодец, нравится мне этот Иванов,-- сказал Корнелий.
-- Погоди с выводами,-- ответил Коко.
-- Верну. А Леваневского, может, рвать не будем?-- спросил Ложкин
заискивающим голосом.-- Беззубцового Дзержинского я уже в коллекцию положил.
Когда еще попадется! Да и ты себе оставь. Марка хорошая, настоящая. До
атома.
-- Нет,-- сказал Иванов уже не так уверенно.-- Все равно я обязан
проинформировать Штормиллу.
-- И расстроишь его смертельно. Он же сейчас живет в наслаждении, что
выгодный обмен со мной совершил. А как узнает, что ему делать? Оставаться
без Леваневского?
-- Конечно, так...
-- Постой-ка,-- сказал Ложкнн.-- Может, ты хочешь на эту машинку
взглянуть? Может, тебе еще какая из моих марок нужна? Я быстренько копию
сделаю. Задаром. И нет в том обмана и жульничества. Помню, ты консульской
почтой интересовался. Интересовался, да?
-- Нет, не буду я в этом участвовать,-- сказал Иванов.
-- А ты и не будешь,-- ответил Ложкин.-- Только подымемся ко мне,
поглядишь на машинку, чайку попьем. Ладно, а? Я совсем промок. Заработаю
из-за тебя воспаление легких, помру еще...
-- Если так, то поднимемся,-- сказал Иванов.
Хлопнула входная дверь.
7
-- Нам бы тоже не мешало чайку вылить,-- сказал Коко Удалову.
В мгновение ока галактическая ящерица перемахнула на стол.
Удалов был задумчив. Он несколько раз подходил к окну, прислушивался,
не хлопнет ли дверь, а Коко откровенно над ним посмеивался.
-- Не спеши,-- говорил он.-- Твой Иванов уже совращен.
-- В каком смысле?
-- Изготавливает марки честным способом.
-- Он не такой человек,-- сказал Удалов.-- Он под дождем чужую вещь
хозяину понес.
-- Это была для него понятная ситуация. Он знал, что в таком случае
положено делать. А в ситуации сомнительной он легко поддался уговорам
Ложкина, который чувствует, что морально погиб, я сейчас идет на все, только
бы нейтрализовать свидетеля.
-- Ты рассуждаешь будто про уголовников,-- обиделся Удалов.
-- Да какие они уголовники! Обыкновенныелюди. Пока соблазн невелик, они
честные, а как соблазн перейдет через допустимые пределы, они уже начинают
шататься, как тростник на ветру.
-- Грустно мне, что ты такого низкого мнения о землянах,-- сказал
Удалов.
-- Почему низкого? Нормального мнения... Кстати, уже одиннадцатый час,
спать пора. Послушай, Корнелий, ты мне сделаешь личное одолжение?
-- А что?
Зайди к Ложкину, возьми копирку. Мне ее уничтожить надо. Сам понимаешь.
-- Может, ты сам сходишь.
-- Могу, конечно, ты не думай, что я тебя принуждаю. Только вот что-то
спина побаливает, радикулит опять одолел...
И пришлось Удалову идти к соседу за машинкой, понимая при том, что
хитрец Коко сделал это не случайно: хочет он, чтобы Удалов собственными
глазами убедился, насколько моральный облик отдельных жителей нашей планеты
оставляет желать лучшего... И Удалов пересек лестничную площадку, злой на
Коко, злой тем более на Ложкина с Ивановым. И он, хоть и надеялся в глубине
души, что коллекционеры мирно пьют чай, сам себе не верил и потому, как
только Ложкин приоткрыл дверь, Корнелий отстранил его, метнулся в комнату и
увидел, как Иванов пытается прикрыть телом машинку, кляссеры, марки, все
орудия преступления.
-- Не старайся, Ипполит,-- сказал Удалов голосом Командора, который
застукал дон Жуана, хотя никакого морального удовлетворения от этого не
получил.-- Я в курсе.
-- Он в курсе,-- сказал за его спиной Ложкин.-- Этот Коко у него
остановился.
-- Сдавайте копирку,-- сказал Удалов.-- Нельзя вам доверять...
-- Мы только испытывали,-- сказал Ипполит, красный, как свекла,
хватаясь за сердце.
-- Солидно наиспытывали,-- сказал Удалов.-- Если вам машинку еще на час
оставить, вы за деньги возьметесь, или как?
-- Деньги в нее не поместятся,-- сказал Ложкнн. И Удалов понял, что
даже такая отвратительная мысль уже посещала его соседа. Человека, которого
он знал много лет, не очень любил, но не сомневался в его порядочности...
Удалов подобрал со стола машинку, хотел было порвать марки, но не знал,
какие из них настоящие, а какие -- копии. И ему ли судить этих людей?.. Они
сами себя осудят.
Удалов без единого слова вышел на лестничную площадку, закрыл за собой
дверь. И остановился. Машинка, плоская, похожая на портсигар, лежала на
ладони. Что хочешь можно сунуть в нее. Ну хоть автобусный билет. Интересно,
а что будет? Удалов достал автобусный билет из кармана. На лестничной
площадке было не очень светло -- одна лампочка в двадцать пять свечей.
Удалов оглянулся -- никто не наблюдает? Никто за ним не наблюдал. Удалов
вложил автобусный билет в щель на торце портсигара. Ага, нужна еще бумажка,
чтобы из нее сделать копию. Бумажку он вырвал из записной книжки. Сунул туда
же. Машинка тихо зажужжала. Потом с другого конца выскочили две одинаковые
бумажки. Две странички из записной книжки, совершенно одинаковые. Видно,
Удалов в чем-то ошибся, и машинка скопировала не билет, а наоборот. И тут
Корнелий словно проснулся.
Понятно, подумал он мрачно, комкая в кулаке листочки. Все понятно. Как
же я сразу не сообразил! Тоже мне, называется галактический друг! Как же я
мимо ушей пропустил, что он монографию пишет о чести и честности?
Испытываешь? Старика Ложкина испытал. Иванова испытал. А потом меня, друга
своего, послал на испытание. И почудилось Удалову, что электрическая
лампочка в двадцать пять вольт над головой подозрительно пощелкивает. Может
быть, снимает его действия на пленку, чтобы сделать из него, Удалова,
иллюстрацию к тридцатитомному труду.
Удалов распахнул дверь к себе в квартиру.
Коко метнулся от двери, прыгнул на диван.
