древних памятников и не кидать в траву консервные банки. Но когда это
касается именно тебя, когда ты совершенно один и никто не видит и не может
схватить тебя за руку - почему ты кидаешь консервную банку и глушишь рыбу
динамитом? Почему?
Мирон Иванович держал в руке окурок, который он намеревался бросить в
кусты. Окурок жег пальцы, но бросить его было как-то неловко.
- Рыбу я не глушу, - сказал он, поджимая, чтобы не обжечь, пальцы. Он
понял, что надо спешить. Таня уйдет. В любой момент. Ей Мирон не нужен.
Добьется своего и уйдет. - Мне надо узнать, я никому не скажу. Пожалуйста,
в виде исключения. Я, конечно, понимаю, что заводоуправление сто лет не
продержится. Материалы оставляют желать лучшего. Но ведь в будущем я
перейду на монолит. У меня есть кое-какие задумки. Мне очень важно знать,
что я осуществлю. Скажи, пожалуйста.
Сигарета обожгла пальцы, и Мирон Иванович кинул ее в кусты.
- Я только знаю, что заводоуправление снесут. Это еще до меня
случится. А больше я ничего не знаю.
- Жалко, - сказал Мирон Иванович. - Впрочем, архитекторов везде
забывают. А часовню будем беречь.
- Хорошо, - сказала Таня. - На той неделе вы вступите в общество
охраны памятников. Не формально, а как его активный член.
- Разумеется, - сказал Мирон Иванович. - Можно личный вопрос?
- Я не замужем.
- Нет, я про часовню. Понимаете, я здесь человек относительно новый,
и мне, скажем, не всегда легко вжиться, здесь уже свои отношения... -
Мирону Ивановичу показалось, что наверху приоткрылось окно. Может, кто-то
подслушивал. Он опять перешел на шепот. - Вот вы мне показали фотографии,
и это означает, что часовня обязательно сохранится. И доживет до ваших
дней. Мне лично это очень приятно. Но если в этом есть уже определенность,
как бы закон вечности, - можно мне в этом не участвовать?
- Как так?
- Лично не участвовать. Представьте себе, мы сегодня так хорошо
посидели с моими заказчиками, с ними мне и дальше придется работать: завод
в городе - это сила. А если я завтра приду и скажу им, что я отказываюсь,
потому что ко мне пришла одна девушка из будущего...
- Этого вы никогда не скажете. Вам не поверят и правильно сделают. Вы
объясните, что как городской архитектор...
- Погоди, Танюш, пойми - если все равно эта проклятая сапожная
мастерская сохранится, то, значит, мне можно ничего им не говорить?
- Ах вот вы о чем! - Таня так громко это сказала, что Мирону
Ивановичу захотелось зажать ладонью ее пухлые губы. - Значит, я в принципе
за, но сам ради этого пальцем не пошевельну.
- Ну зачем так грубо! Ты здесь чужой человек - пришла-ушла, а мне
жить. Они же мне не простят, я лишусь их доверия.
- А ведь нет доверия.
- Есть. Есть добрые человеческие отношения. Я буду совершенно
откровенен - мы сдаем заводской дом. Улучшенной планировки. В нем они дают
мне двухкомнатную квартиру. Это не аргумент для такого светлого будущего -
там у вас проблем, может, и нет - сколько у тебя комнат?
- Не скажу. Я тебе больше ничего не скажу.
- Но ведь часовня все равно будет стоять! Значит, кто-то другой
примет меры. Кто-то более высокостоящий.
- Архитектор, - и тут Мирон увидел, как глаза Тани зажигаются
голубоватым, ослепительным прожигающим светом, - ты ничего не понял.
Часовня будет спасена, именно потому что ты ее спасешь.
- Нет. - Мирон покачал головой. - Не я.
- И если ты не спасешь ее добром, мы перейдем к действиям.
- К каким же, простите, вы приступите действиям в чужом веке? Вы
здесь, мадам, простите, не прописаны.
- Слушайте. Я сейчас ухожу. И больше тратить времени на вас не буду.
Я все объяснила. Я сказала, что мы идем в прошлое, чтобы спасти свое
настоящее - и ваше будущее. Мы знаем, кто конкретно виновен в том или ином
проступке против земли, воздуха планеты, людей. Мы идем к этим людям. Мы
говорим с ними добром. Но бывают случаи, когда нам попадается темный
эгоист, себялюбец, преступник.
- Таня!
- И тогда мы принимаем другие меры. Неужели ты полагаешь, что ради
будущего всей Земли мы пощадим нескольких подонков?
- Я тебе не давал повода!
- Я виновата. Я подумала - ах, какой милый человек! Он все поймет.
- Я все понимаю - ты не хочешь понять меня!
- Ты завтра же скажешь, что часовня остается. Даже если рискуешь
потерять новую квартиру и собутыльников.
- А если нет, убьете?
Мирон Иванович сказал это роковое слово будто в шутку, но глаза
Татьяны были колючими как обломки льдинок.
- Да, - сказала она.
- Мы для вас... так... Ничто?
- Я пошутила. Но подумай о судьбе Степанцева.
- Кого?
- Заведующего свинофермой.
Таня быстро поднялась, словно взлетела над скамейкой.
И побежала прочь.
Мирон Иванович ринулся было за ней, но понял, что бессмысленно
бегать. Ему было обидно. Он не хотел ничего дурного - хотел только, чтобы
его поняли, - каждый человек хочет, чтобы его понимали.
Вдали за кустами светлячком мелькнул голубой огонь.
Мирон Иванович поднялся к себе в малогабаритную однокомнатную
квартиру - иной не будет, - лег спать и сразу заснул, хотя полагал, что
будет всю ночь думать.
Ему казалось, что он только прилег, как раздался телефонный звонок.
Он гремел, как колокол, - заставил вскочить, кинуться к телефону, еще не
вспомнив о вчерашнем.
- Что? Кто?
- Спишь? Прости, старичок. - Это был голос заместителя директора
завода. - Я думал, ты уже во дворе стоишь с рюкзачком.
- Здравствуйте. А сколько времени?
- Скоро семь.
- Я сейчас. Сейчас выйду.
- Не спеши, отдыхай. Отменяется путешествие. И шашлыки тоже.
- А что?
- Через час дамбу прорвет.
- Какую дамбу? - Мирон Иванович уже проснулся, но никак не мог
вспомнить никакой дамбы в Великом Гусляре.
- Не знаешь ты еще нашей специфики, Мироша, - сказал заместитель и
вздохнул. - Дамба у Степанцева на свиноферме, где пруд с отходами. Все
никак не наладит вывоз на поля - вот этот пруд каждый год переполняется и
- уух! - прорывает! Черт знает что-надо же, чтобы сегодня!
- Куда прорывает?
- В реку - куда же. Каждый год. Так что до завтрашнего дня к реке не
подходи. А какая рыба сбежит от этого навоза, ей надо недели две, чтобы
вернуться. Усек? Вся рыбалка прикрывается. И к реке не подходи!
- Надо же принять меры.
- Какие?
- Всех мобилизовать - молодежь, школьников, чтобы дамбу укрепить.
- Во-первых, там вонь - с мобилизацией не выйдет. Во-вторых, зачем ее
укреплять? Ее укрепишь - через две недели все равно прорвет - еще хуже.
Нет - стихийное бедствие должно быть ограничено. Ты спи, отдыхай, только к
реке сегодня не ходи.
Заместитель хихикнул, но как-то невесело, и повесил трубку. Мирон
Иванович отдыхать не стал. Он уже окончательно проснулся и все вспомнил. И
вчерашнюю Таню, и сомнительную - теперь ярким утром она казалась
сомнительной - историю с фотографиями. Почему он поверил ей? Это же
чепуха. Может, потому, что светилось платье?
Ему захотелось выйти к реке. Пока еще можно.
Он оделся и пошел. У скамейки остановился - как будто там мог
остаться след Тани. Никакого следа не было. Потом он пошел вниз к реке.
Сапожная мастерская еще была закрыта, но за забором на стройке шумела
машина - стройку гнали в две смены. Он поглядел на сапожную мастерскую, но
угадать в ней той часовни с фотографии не смог. И это еще более укрепило
его в мысли о том, что он оказался объектом злого розыгрыша, и стало
стыдно, что он унижался перед этой студенткой.
Он остановился на высоком берегу реки. Далеко справа была видна
баржа-ресторан. Если прорвет, подумал он, то на баржу тоже не поедешь. И
он начал раздражаться против этого заведующего - как его фамилия -
Степанцев? А что говорила Таня - подумай о судьбе Степанцева. Она знала о
нем. Значит, она имела в виду прорыв дамбы. И штраф, который тот Степанцев
заплатит рыбоохране. И Мирон Иванович снисходительно улыбнулся, потому что
Степанцев каждый год платит эти штрафы - привык. Наверное, субъективно,
подумал Мирон Иванович, Степанцеву как рыбаку горько сознавать, сколько
рыбы гибнет, - но что поделаешь? Через час прорвет? Час уже прошел. Может,
пойти поглядеть на дамбу, что-то придумать - он же главный архитектор
города. Но тут Мирон Иванович подумал об отвратительном запахе, который
исходит от того пруда. Нет, туда он не пойдет.
Река текла чистая, только ближе к берегу тянулась, как всегда, полоса
рыжей воды - от кожевенного завода. Мы можем быть жестокими, говорила
Татьяна, или ему померещилось? Интересно, эту дамбу прорывает сразу, с
шумом, или она просто расползается?
Стоять на берегу и ждать стихийного бедствия надоело.
Мирон Иванович пошел домой - все равно день получался какой-то
неустроенный. Куда же девалась эта Таня? Кого-нибудь еще пугает? Нет,
голубушка из так называемого будущего, нас не запугаешь! Вам нужны великие
потрясения - нам нужна Великая Россия!
Ему понравилась последняя фраза. Как будто сам ее сочинил. Но. будучи
честным человеком. Мирон понимал, что фразу сочинили раньше - кто-то из
классиков. Может быть, сам Маркс.
Дома он позавтракал - холостяцкая яичница да простокваша из скисшего
молока. Скромно жил Мирон Иванович, да и не бегал за богатством.
Тут снова зазвонил телефон. Снова на проводе был заместитель
директора завода.
- Ты не спишь. Мирон? - спросил он.
- Нет, не сплю.
- А тут такое дело...
Голос заместителя Мирону не понравился. Беспокойный был голос.
- Говорите, - потребовал Мирон.
И уже заранее знал - что-то связанное с этой Татьяной, принесла ее
нелегкая в наше время. Хотя, вернее всего, она и не из будущего, а из-за
самого элементарного кордона. Враг.
- Прорвало дамбу. Слышишь?
- Так вы же предупреждали.
- Предупреждал, но не в той форме.
- Говорите же!
- Понимаешь, не в ту сторону прорвало. Должно было в речку прорвать,
как всегда, а прорвало наверх, к лесу, такого и быть не может.
- Ну и слава Богу, - сказал с чувством Мирон, - значит, едем?
- Куда?
- На рыбалку.
- Чудак-человек. Дослушай сначала, а потом говори. В том направлении
дом Степанцева стоит. У самого леса, со стороны господствующего ветра,
чтобы амбрэ не достигало...
- И пострадал?
- Степанцев?
- Дом пострадал?
- Дом затопило, говорю! До второго этажа. И ковры, и мебель, и
картину в раме. Степанцев как увидел, что на него девятый вал от фермы
идет, успел пожарную команду вызвать, но те остановились, не доехали,
издали смотрели.
- А Степанцев?
- Степанцев? Что Степанцев... тело достали, тело вынесло на лужайку.
Но откачать не смогли. В противогазах откачивали, а не смогли.
- Что? Утонул?
- Царство ему небесное... Несчастный случай. Во цвете лет... Ты чего
замолчал?
- Так... думаю.
- Чего думать? Мы его не возвратим. Хороший хозяйственник был,
смелый. И человек хороший. Бутылку из горла за минуту выпивал. По часам.
- А там никого не заметили посторонних?
- Думаешь, акция?
- Не знаю...
- Погоди, не вешай трубку. Я тебе что звоню: ты насчет сапожной
мастерской придумал аргументы? Ты не тяни, думай. В понедельник
общественность ломать будем. Какой-то мерзавец Елену Сергеевну из отпуска
вызвал. Телеграммой. Она завтра приезжает. Молнию нам отбила: <Иду на вы!>
Эх, не люблю я некоторых... Бой будет, как под Полтавой. Чтобы порох был
сухим, понял?
Мирон молчал... Полминуты молчал и его собеседник, слушал его частое
