передрягу, только из-за того, что у него хорошо заработала память. И он не
видел, что за ним спешат Ксения и профессор Минц.
-- Все время плачет? -- спрашивал на бегу ЛевХристофорович.
-- Сердится! -- отвечала Ксения.-- Не улыбнулся ни разу, на меня волком
смотрит, бешеный...
-- И статью не пишет?
--Поглядел на нее и зарыдал, буквально слезы полились...
-- Понятно.
Они настигли Удалова у реки Гусь.
Было такое впечатление, что он собрался топиться. Он быстро спускался
по косогору, расстегивая рубаху. В этот момент он видел перед собой лишь
поднимающуюся в мольбе голову Машеньки, слышал ее сдавленный крик -- вода
тогда была холодной и серой, и лодка, в которой она перебиралась с того
берега, перевернулась уже недалеко от Удалова, который ждал ее, и Машеньку
быстро понесло течением, и надо было сделать страшное усилие над собой,
чтобы вбежать вводу, холодную и злую,-- а он ведь плавал еле-еле и знал
заранее, что Машеньку ему не спасти, но надо было все равно нырять и утонуть
самому, потому что остаться на берегу тоже нельзя. И он тогда вошел в воду
по колено -- вода обожгла ноги и прижала брюки к икрам и начала толкать
вниз, вслед за Машенькой, и Корнелий все медлил, никак не мог заставить себя
сделать еще один шаг. А потом увидел, как совсем недалеко с берега в столбе
брызг, как торпеда, врезается в воду дядя Георгий --
почему он оказался тут? И он плывет, и они с Машенькой все уменьшаются,
растворяются в серой мгле... А потом дядя Георгий долго болел воспалением
легких, а Машенька ничего не сказала Удалову. Но это было потом.
Ксения успела забежать между водой и Удалевым и встала на его пути, как
танк.
-- Не пущу! -- кричала она.
-- Пусти,-- вяло сказал Удалов. Он понимал, что хоть сейчас, с
опозданием на много лет, он должен броситься в воду, чтобы искупить
тогдашний свой страх. Он никогда не думал, что это так ужасно -- вспомнить.
Минц нажал ладонью на плечо, заставив сесть на траву.
Выпейте,-- он протягивал желтую таблетку.
Ксения набрала в горсть воды из реки, и Удалов покорно запил таблетку.
--Что вы со мной сделали!-- тихо произнес он.
-- Простите,-- сказал Минц, который все уже понял.--Побочный эффект.
-- Я не хочу жить,-- сказал Удалов.
-- Мне надо было испытать средство на самом себе,-- сказал Лев
Христофорович.-- Но и то, что мы с вами сегодня узнали, хоть дорогой ценой,
послужит темой для серьезной и в целом оптимистической статьи. --
Оптимистической?-- спросила Ксения. -- Природа милосердна,--сказал Лев
Христофорович,--а я попытался лишить ее милосердия. Я не подумал о том, что
память человека гуманна и потому избирательна. Мы куда острее переживаем
горе, разочарование, потерю, чем радость или достижение, потому что жизнь
учит нас на наших ошибках. Но горе уходит -- с горем нельзя жить рядом. В
прошлом мы запоминаем хорошее. Дурное уходит в подсознание. Оно живет там
как бы за занавеской. Чтобы не мучить нас. Мы с улыбкой вспоминаемо том, как
мальчишкой потеряли двадцать копеек и как ужасно было остаться
безмороженого, потому что эти двадцать копеек ты копил целую неделю. Мы
снисходительны к ужасу, который вроде бы выветрился из памяти. А
представляете, каково было сегодня Корнелию пережить заново все такие
трагедии, которые в самом деле с высоты лет давно уже перестали быть
трагедиями. -- Нет,-- сказал Удалов.-- Там рубля два было, мне мать на
молоко дала. А они отобрали.-- Он вытер слезу. Он на глазах успокаивался.
Видно, желтая таблетка начинала действовать.-- Но ведь она утонуть могла.
Минц с Ксенией переглянулись. Они не поняли, они решили, что Удалов
заговаривается.
Поддерживая Корнелия под локти, они повели его обратно.
Удалов был мрачен и старался не глядеть по сторонам.
У поворота на Пушкинскую им встретился Миша Стендаль, который спешил в
редакцию. -- К двенадцати часам жду статью! -- весело крикнул он. -- Нет,--
вздохнул Удалов.-- Писателя из меня не вышло.
В этот момент его лицо исказила жалкая гримаса.
-- Вот здесь,-- произнес он с болью в голосе,-- я упал и разбил
коленку. Как я плакал? Мне тогда было полтора года...
Кир Булычев.
Шкаф неземной красоты
Знание-сила #10-1984
Лиза бы и не обратила внимания на этот шкаф. В комиссионный приходят не
любоваться вещами, а купить одну, нужную, подешевле. Лиза давно уж научила
себя не видеть соблазнов, которые так и лезут в глаза. "Ты как кассир,--
сказала как-то Тамара.-- Миллион рублей в руках, а для тебя -- как будто не
деньги. Хотела бы я так жить". Тамара так жить не хотела. Она жаждала
владеть всем -- вещами, путешествиями, машинами, квартирами, мужчинами, но
была нежадной, готова была поделиться желаемым с близкими. Особенно с Лизой.
-- Лизавета! -- крикнула Тамара трубным голосом,-- ты только погляди.
Лиза послушно оторвалась от кухонных гарнитуров и пробралась к Тамаре,
в узкий проход между буфетами и шкафами. Рядом с Тамарой она казалась
хрупкой и беззащитной.
-- Шкаф неземной красоты,-- сказала Тамара.-- Все в него поместится.
Внукам -- наследство. Теперь таких не делают.
--А я там присмотрела кухонный шкафчик от польского гарнитура.
-- Лизавета, не отвлекайся! Те шкафчики у всех, а этот -- уникум.
Лиза покорилась и стала разглядывать шкаф неземной красоты, который,
видно, сделали для богатого купца: по бокам двери до полу, посредине сверху
застекленный буфет, под ним полка с мрамором и выдвижные ящики, шкаф был
украшен богатой резьбой, со львами, гербами и на львиных ногах.
-- Наверх будешь ставить бокалы,--сказала Тамара.
-- Бокалов у нас нет.
-- А рюмки? На свадьбу тетя его принесла. А сбоку платья и костюмы --
во весь рост... а в ящики -- белье, и еще место останется. Это же мечта!
-- Пойдем, я тебе кухонный шкафчик покажу.
-- Ничего подобного. Молодой человек! Куда вы? Сообщите стоимость.
Вялый, развинченный продавец сделал одолжение, остановившись в устье
прохода. Синий сатиновый халат камнем давил его еще юные плечи.
-- Стоимость на нем написана. Мне отсюда не видно.
-- Здесь семьдесят рублей. Почему так дешево?
--А кто купит? В малогабаритную квартиру не влезет.
-- Это единственная причина? А он запирается? Ключи есть? Жуком не
поеден? Вот видишь, Лизавета, все в норме и по высоте в вашу комнату влезет.
Тем более красное дерево.
-- Дуб,-- сказал продавец.
-- Тем лучше. Выписываем.
-- Тамара...
-- Если львов отпилить и продавать отдельно, каждый как минимум по
пятидесяти рублей. Когда надо будет, я тебе устрою.
-- А Павел Николаевич...
-- Будет счастлив. Не сразу, но будет. Как только подсчитает.
-- Ну, вы берете или нет? -- спросил продавец.
В одной руке он держал тоненькую книжечку квитанций, в другой -- ручку.
-- Мы завтра вернемся,-- поспешила с ответом Лиза.
-- Завтра не гарантирую... Может уйти.
-- Берем,-- сказала Тамара, отталкивая Лизу и спеша к продавцу. А та
вспомнила, что денег с собой всего сорок три рубля, а еще масла и хлеба
купить надо. Наверно, у Тамары денег нет тоже, и тогда обойдется.
Деньги у Тамары нашлись. Включая двенадцать рублей за перевозку.
2
Павел Николаевич пришел домой поздно, может, лучше, что не видел, как
шкаф вторгался в комнату. Долго стоял перед шкафом, покачиваясь с носков на
пятки, поглаживая лысину, потом сказал коротко: "Дура".
И пошел на кухню, играть с соседом в шахматы.
Лиза ждала нотации, даже затвердила текст, наговоренный Тамарой про то,
что шкаф вечный, ценный, про львов, но нотация состоялась только утром.
Нагоняй без повышения голоса, даже со скукой.
Павел Николаевич сел за стол в пижаме, прикрылся газетой -- себя и
яичницу отделил от жены. Голос исходил из-за газеты, видны были только
крепкие пальцы с аккуратно срезанными ногтями, которые постукивали по краям
газетного листа.
-- Я выделял средства на приобретение кухонного шкафа,-- информировал
он Лизу.-- Желательно белого цвета. На какие шиши мы его теперь купим?
Погоди, я не кончил. Соображение второе: в конце года мне выделяют на
предприятии двухкомнатную квартиру. Прописывая тебя в прошлом году на
московской жилплощади, я рассчитывал на определенную отдачу в смысле
увеличения шансов на метраж. Однако в малогабаритной квартире, даже если
этот чурбан в нее влезет, он сожрет все увеличение площади. Ты об этом
подумала?
-- Но он почти вечный... И львы.
-- С тобой в магазине Тамарка была? Предупреждаю, что дальнейшего ее
пребывания в своем доме я не потерплю. Учти.
Павел Николаевич встал и пошел переодеваться. От большого волнения он
недопил чай с молоком.
Лизочка молчала как мышка.Она сама ничего не ела, да и не хотелось.
Павел Николаевич быстро собрался и ушел. А Лизочка достала с верхней полки
на кухне, из-за пачек с солью, сигареты, вернулась в комнату и закурила,
открыв форточку. Если Павел Николаевич узнает, что она себе позволяет,
наверно, подаст на развод. Лизочка глубоко затягивалась, из форточки тянуло
мокрым ветром, она думала, что Тамара все равно будет приходить, куда ей без
Тамары.
Убирая со стола, смотрела на шкаф, он ей нравился больше, чем вчера,
может, из-за нотации. Шкаф был нежеланным в этом доме -- большой, пузатый,
со львами, а нелюбимый.
Тамара прибежала без звонка, чтобы ехать на завод, а на самом деле
хотела полюбоваться шкафом и узнать, что Лизе за него было.
-- Гляжу,-- сказала с порога,-- что вещи не порушены, а у тебя синяка
под глазом нету. Что, обошлось?
-- Сердился,-- сказала Лиза. Конечно, Павел Николаевич ее ни разу и
пальцем не тронул. А вещи рушить при его бережливости даже смешно.
-- Что говорил?
-- Не велел тебя пускать.
-- Ты, конечно, все на меня свалила.
-- Сам догадался.
-- А я, значит, черный демон, дух изгнанья? Ну и шут с ним, с твоим
пузырем. Давно бы от него сбежала...
-- Тамара!
-- Не умоляй. Лучше пепельницу принеси. Где рюмки? Поставить надо. Они
сквозь стекло будут просвечивать, как во дворце.
-- Пойдем, пора уже.
В автобусе Тамара все рассуждала, отгородив Лизу грудью от публики.
-- Ну если бы ты рвалась в столицу, к цивилизации. А ты ведь и в своих
Кимрах жила не хуже-.
-- Не знаю.
-- А что ты здесь видишь? Он хоть в театр тебя водил? Ну не сейчас, а
когда ухаживал?
-- Ты же знаешь...
-- Знаю. И не ухаживал. Приехал к родным в Кимры, увидал, как ты у
тетки полы моешь, и увез.
-- Тома.
-- Только не утверждай, что ты этого борова любишь. Такая любовь не
имеет права на существование.
Лиза ждала остановки. Там им в разные стороны: Лиза -- аппаратчица, а
Тамара -- машинистка в заводоуправлении.
3
Вечером Лиза задержалась, собирала профсоюзные взносы, потом забежала в
магазин. Павел Николаевич уже был дома и не один. Привел своего знакомого
столяра. Они вместе простукивали шкаф, выясняли ценность, а Лизочка собрала
на стол, хорошо, что четвертинка нашлась. Павел Николаевич сам пьет редко,
только в компании, но на всякий случай держит запас.
Проводив гостя, Павел Николаевич встал против шкафа, сам -- как шкаф.
-- Настоящий дуб,-- сказал он, не глядя на Лизу.-- Ты его покрой
мебельным лаком, тонкий слой накладывай, а трещины замажешь коричневым
карандашом.
Потом он ушел к одному профессору, машину ему чинить, а Лиза занялась
шкафом. Вымыла, протерла лаком, трещины замазала. Внутри посыпала
