Кларк". Понимаешь, я заключаю контракты на всю работу от начала до конца,
затем плачу кому-нибудь за печатание и за переплеты, а сам занимаюсь
только набором. И я требую, чтобы мне предоставили абсолютно точные
оригиналы, тщательно оформленные. А если нужны какие-либо исправления, я
сдаю это в подряд другому наборщику. Вот так-то я обжулил Этаоина Шрдлу.
Ну как, идет?
- Нет, - сказал я.
Пока он разглагольствовал, мы выехали на шоссе, и, когда я отверг его
предложение, он чуть не опрокинул нас в кювет. Он свернул к обочине,
остановил машину и с изумлением воззрился на меня.
- Но почему, Уолтер? Твоя доля составит больше двух тысяч в неделю!
Чего не тебе...
- Джордж, - сказал я ему. - У меня много причин для отказа, но
главная состоит в том, что я просто не хочу. Я отошел от дел. На жизнь мне
денег хватает. Я получаю не три сотни, а скорее три доллара в день, но что
я стану делать с тремя сотнями? Я погублю свое здоровье... как ты губишь
свое, работая по двенадцать часов в сутки, и... Короче говоря, нет. Я
доволен тем, что имею.
- Ты шутишь, Уолтер! Каждому охота разбогатеть. И заметь, во что
превратятся две тысячи в неделю года через два! Больше полумиллиона
долларов! А у тебя два взрослых сына, которым совсем не помешает...
- Спасибо, они и так живут неплохо. Хорошие ребята, оба прочно стоят
ногами на земле. Если бы я оставил им состояние, это принесло бы им больше
вреда, чем пользы. И потом, разве на мне свет клином сошелся? Кто угодно
будет тебе работать на линотипе, который набирает с любой скоростью, точно
повторяет оригинал и не делает ошибок! Бог мой, старина, да ведь есть
сотни людей, которые будут рады работать за гораздо меньшую долю, нежели
три сотни в день. Намного меньшую. Если уж ты решился нажиться на этой
штуке, найми трех работников, чтобы работали сменами по восемь часов, а
себе оставь только деловые вопросы. А так ты только сам себя вгонишь в
гроб.
Он беспомощно развел руками.
- Я не могу, Уолтер. Не могу нанять никого другого. Разве ты не
видишь, что все это нужно держать в секрете? Во-первых, на меня немедленно
навалятся профсоюзы... Нет, ты - единственный человек, на которого я могу
положиться, потому как ты...
- Потому как я все равно уже знаю об этом? - Я усмехнулся. - И тебе
волей-неволей приходится положиться на меня. Но я так и так отказываюсь. Я
ушел от дел, и тебе меня не соблазнить. И вот мой совет: возьми кувалду и
разбей вдребезги эту... эту штуку.
- Бог мой, почему?
- Черт подери, я знаю только, что я бы на твоем месте сделал так.
Во-первых, я готов спорить, что, если ты по-прежнему будешь жадничать и не
перейдешь на нормальный рабочий день, ты убьешь себя. А во-вторых, не
исключено, что это воздействие еще только начинается. Почем ты знаешь, что
будет дальше?
Он вздохнул, и я понял, что он не слышал ни слова из того, что я ему
говорил.
- Уолтер, - умоляюще произнес он. - Я дам тебе пятьсот в день.
Я решительно покачал головой.
- Не соглашусь даже за пять тысяч и за пятьсот тысяч.
Должно быть, он понял, что мое решение твердо, потому что завел
двигатель, и мы поехали дальше. Он сказал:
- Ну что ж, если деньги действительно ничего для тебя не значат...
- Честное слово, ничего, - заверил я его. - Конечно, другое дело,
если бы их у меня не было. Но у меня есть постоянный источник дохода, и
хоть удесятери этот доход, счастливее я не стану. А уж когда мне
предлагают работать на... на...
- На Этаоине Шрдлу? Я думаю, ты бы в конце концов привык к нему.
Знаешь, Уолтер, клянусь, что эта штука превращается в личность. Хочешь,
заедем в типографию?
- Не сейчас, - сказал я. - Мне нужно помыться и поспать. Но завтра я
к тебе загляну. Да, кстати, когда мы виделись в последний раз, я забыл
спросить тебя насчет шлака. Что ты имел в виду, когда сказал, что никакого
шлака не получается?
Он не сводил глаз с дороги.
- Я так и сказал? Что-то не помню...
- Джордж, послушай, перестань мне голову морочить. Ты отлично знаешь,
что именно так и сказал, и не пытайся увильнуть. Что там со шлаком?
Выкладывай.
- Понимаешь... - начал он и замолчал, и молчал долго-долго, а потом
сказал: - Ну, ладно. Что тут скрывать? С тех пор... С тех самых пор я
больше не покупаю типографский сплав. И тем не менее у меня его на
несколько тонн больше, чем было, и это не считая того, что я рассылаю по
типографиям наборы. Понял?
- Нет. Если только это не...
Он кивнул.
- Он занимается трансмутацией, Уолтер. Я узнал об этом на второй
день, когда он стал работать так быстро, что у меня вышли все слитки. Я
пристроил к металлоподавателю засыпную воронку и так осатанел, что
принялся совать туда непромытые старые наборы. Потом решил снять шлак с
поверхности расплава... А никакого шлака не оказалось. Поверхность
расплава была гладкая и сияла... ну, как твоя лысина, Уолтер.
- Но... - пробормотал я. - Как же...
- Не знаю, Уолтер. Какие-то химические процессы. Что-то вроде серой
жидкости. Она внизу, на дне металлоподавателя. Я ее видел однажды, когда
металл почти кончился. Эта жидкость действует вроде желудочного сока и
переваривает в чистый типографский сплав все, что я загружаю в воронку.
Я провел тыльной стороной ладони по лбу, обнаружил, что лоб у меня
мокрый, и сказал слабым голосом:
- Все, что ты бросаешь...
- Да, все. Когда у меня вышли слитки, обрезки, зола и сорная бумага,
я принялся... Ладно, ты увидишь, какую ямищу я вырыл на заднем дворе.
Несколько минут мы молчали. Когда машина затормозила у дверей моего
отеля, я сказал:
- Джордж, если ты хоть сколько-нибудь ценишь мои советы, разбей эту
машину вдребезги, пока не поздно. Если это тебе удастся. Она опасна. Она
может...
- Что она может?
- Не знаю. Тем-то она и ужасна.
Он завел мотор, снова выключил его и задумчиво поглядел на меня.
- Я... Что ж, может быть, ты и прав, Уолтер. Но я получаю такую
прибыль... ведь из-за нового металла она еще больше, чем я тебе сказал...
и у меня просто духу не хватает остановиться. А она становится все умнее.
Я... я не говорил тебе, Уолтер, что теперь она сама чистит свои потроха?
Она выделяет графит.
- До свидания, - сказал я и так и стоял на краю тротуара, пока его
машина не скрылась из виду.
Я собрался с духом и зашел в типографию Ронсона только к вечеру
следующего дня. Дурные предчувствия овладели мною прежде, чем я открыл
дверь.
Джордж сидел в своей конторе за столом, уткнувшись лицом в сгиб
локтя. Когда я вошел, он поднял голову и уставился на меня налитыми кровью
глазами.
- Ну? - спросил я.
- Я попробовал, - сказал он.
- Разбить его?
Он кивнул.
- Ты был прав, Уолтер. А я очень долго тянул и вот теперь дождался.
Он слишком умен для нас. Смотри! - Он выставил вперед левую руку, и я
увидел, что она обмотана бинтом. - Он плюнул в меня расплавом.
Я тихонько присвистнул.
- Слушай, Джордж, надо отсоединить его от сети...
- Это я уже сделал, - сказал он. - Обесточил снаружи, для
безопасности. Но ничего из этого не вышло. Он начал генерировать ток
внутри себя.
Я шагнул к двери, ведущей в типографию. Жутко было даже заглянуть
туда. Заколебавшись, я спросил:
- Что, если я...
Он кивнул.
- Все будет в порядке, если не делать лишних движений, Уолтер.
Главное - не хвататься за кувалду или что-нибудь в этом роде, понял?
Я решил, что отвечать на это не стоит. Скорее бы я напал на
королевскую кобру с зубочисткой в руках. Всей моей смелости хватило лишь
на то, чтобы приоткрыть дверь и заглянуть в типографию. То, что я там
увидел, заставило меня немедленно нырнуть обратно в контору. Когда я
заговорил, мой голос звучал как-то странно даже для моих собственных ушей.
- Джордж, это ты передвинул машину? Она теперь шага на четыре ближе
к...
- Нет, - сказал он. - Я ее не двигал. Пойдем выпьем, Уолтер.
Я перевел дух.
- Ладно, - сказал я. - Только скажи сначала, какой у тебя теперь
распорядок. Почему ты не...
- Нынче суббота, - сказал он. - Я... он перешел на пятидневную
сорока-часовую рабочую неделю. Вчера я дал маху - взялся набирать на нем
книгу о рабочем законодательстве. Видимо... Ты понимаешь...
Он полез в верхний ящик стола.
- Одним словом, вот тебе гранки манифеста, который он выпустил нынче
утром: здесь он требует прав. Может, это и к лучшему; как бы то ни было,
он разрешил вопрос насчет переработки, понимаешь? Сорока-часовая неделя
означает, что отныне я буду брать не так много работы, но все равно получу
свои пятьдесят долларов в час, и это еще не считая прибыли от превращения
навоза в типографский сплав, это очень неплохо, но...
Я взял из его рук гранки и поднес к свету. Текст начинался словами:
Я, ЭТАОИН ШРДЛУ...
- Это он сам написал? - спросил я.
Он кивнул.
- Джордж, - сказал я. - Ты говорил насчет выпивки...
Видимо, выпивка прочистила-таки нам мозги, потому что после пятого
круга все стало очень хорошо. Так хорошо, что Джордж поразился, как же он
не додумался до этого раньше. Он объявил, что с него довольно, более чем
довольно. Уж не знаю, то ли манифест Этаоина притушил в нем жадность, то
ли его доконало то, что машина сама передвигается, то ли еще что-нибудь,
но теперь он считал, что больше ничем не обязан машине.
Мне удалось втолковать ему, что от него требуется только держаться от
машины подальше. Мы могли прекратить издание газеты и вернуть заказы, на
которые он заключил контракты. За некоторые из них ему придется платить
неустойку, но теперь, после периода его невиданного процветания, у него
был изрядный куш в банке, и после всех выплат останется чистыми круглая
сумма в двадцать тысяч. С такими деньгами он может запросто начать выпуск
новой газеты или по-прежнему выпускать существующую в другом месте,
продолжая выплачивать ренту за прежнюю типографию, и пусть Этаоин Шрдлу
подавится своим презренным металлом.
Разумеется, все было очень просто. Нам в голову не приходило, что
Этаоину это могло не понравиться или что он может что-либо предпринять.
Да, все казалось простым и окончательным. По этому случаю мы надрались.
Надрались мы как следует, и ночью в понедельник я все еще был в
больнице. Но к этому времени я уже немного оправился и попытался
дозвониться до Джорджа. Он не отзывался. Значит, это был уже вторник.
Вечером в среду доктор прочел мне наставление на тему о том, сколько
можно пить в моем возрасте, и объявил, что я могу идти, но если я снова
так напьюсь...
Я отправился к Джорджу. Дверь мне открыл изможденный человек с тощей
физиономией. Только когда он заговорил, я узнал Джорджа Ронсона. Он сказал
только:
- Привет, Уолтер. Заходи.
В его голосе не было ни радости, ни надежды. Он напоминал ожившего
покойника.
Я последовал за ним в контору и сказал:
- Джордж, подтянись. Что еще произошло? Скажи мне.
- Все напрасно, Уолтер, - сказал он. - Я сдался. Он... он приставил
мне нож к горлу. Теперь я должен отрабатывать на нем эту сорока-часовую
неделю, хочу я этого или нет. Он... он обращается со мной как со слугой,
Уолтер.
Я заставил его сесть и спокойно рассказать все по порядку. Он
пустился в объяснения. В понедельник утром, как обычно, он явился к себе в
контору, чтобы оформить кое-какие финансовые дела. Он не собирался
заглядывать в типографию. И вдруг в восемь часов он услыхал, что там
что-то движется.
Охваченный страхом, он заглянул в дверь. Линотип (Джордж рассказывал
