ну, ты знаешь, о чем я.
К этому времени бутылка перед нами была уже, должно быть, не та, что
вначале, потому что эта была полной на две трети, а та была полной только
на одну треть. Я к ней приложился.
- И чшто он хговорит о нем?
- Кхто?
- ЧШ... СЧ... Ну, этот парень, который написал письмо.
- Кхкакое псьмо? - спросил Джордж.
На следующий день я проснулся около полудня. Чувствовал я себя
ужасно. Мне понадобилось два часа, чтобы принять душ, побриться, собраться
с духом и выйти из дому, но когда я наконец вышел, то прямиком направился
в типографию Джорджа.
Он работал на печатном станке и-выглядел почти так же скверно, как и
я. Я взял один экземпляр газеты прямо из станка и проглядел его. У Джорджа
четырехполосная газета, и две внутренние полосы представляют собой
настоящий винегрет, но первая и четвертая посвящены местным новостям.
Я прочел несколько заметок, в том числе и ту, где говорилось о
"свадбе Х.М.Клэфлина и мисс Марджори", взглянул на замерший в углу
линотип, затем перевел взгляд на Джорджа и снова на неподвижную массу из
чугуна и стали.
Чтобы перекрыть грохот печатного станка, мне пришлось кричать:
- Слушай, Джордж... Я насчет линотипа... - Мне как-то не хотелось
орать на весь свет о том, что звучит глупо, и я пошел на компромисс. - Ты
его исправил? - спросил я.
Он покачал головой и выключил станок.
- Порядок, - сказал он. - Теперь остается только сложить.
- Да черт с ними, с твоими газетами, - сказал я. - Мне хотелось бы
знать, как ты вообще умудрился сегодня все это допечатать. Ведь я был
здесь вчера, и у тебя была готова едва половина набора, а потом мы
напились... и я не понимаю, когда ты успел набрать вторую половину.
Он ухмыльнулся.
- Очень просто, - сказал он. - Можешь попробовать сам. Пьяный ты или
трезвый - все, что от тебя требуется, это сесть за машину, положить
рукопись на пюпитр, побарабанить по клавишам наугад, и набор готов. Да, со
всеми ошибками... но теперь я буду исправлять ошибки в рукописях перед
работой. Вчера-то я был слишком на взводе, и машина набрала рукописи в их
первозданном виде. Уолтер, эта машина начинает мне нравиться. Впервые в
этом году я закончил печатать газету вовремя.
- Ага, - сказал я. - Но...
- Что - но?
- Но... - Меня так и подмывало сказать, что я до сих пор не верю
всему этому, только вот язык не поворачивался. Что ни говори, а вчера,
когда я возился с этой машиной, я был трезв как стеклышко.
Я подошел к ней поближе и снова оглядел ее. На вид это был самый
обыкновенный одномагазинный линотип. Я знал его наизусть до последнего
винтика.
- Джордж, - произнес я неуверенно. - У меня такое ощущение, будто эта
проклятая штука глядит на меня. У тебя нет такого ощущения?
Он кивнул. Я повернулся и снова посмотрел на машину. На этот раз
сомнений не было. Я закрыл глаза - странное ощущение усилилось. Знаете,
как иногда чувствуешь на себе чей-то взгляд? Так вот, здесь это было еще
сильнее. Я бы не сказал, что взгляд был враждебный. Нет, скорее, просто
какой-то безличный, равнодушный. И напугал он меня до дрожи.
- Джордж, - сказал я, - давай-ка пойдем отсюда.
- Зачем?
- Я... Джордж, мне надо с тобой поговорить. А говорить здесь как-то
не хочется.
Он взглянул на меня, потом на кипу газет, которые складывал вручную.
- Ты не бойся, Уолтер, - сказал он спокойно. - Она не обидит. Она нам
не враг.
- Да ты... - Я хотел сказать "с ума сошел", но ведь если сошел с ума
он, то сошел с ума и я сам, а потому я замолчал. Я подумал с минуту и
сказал: - Джордж, вчера ты мне начал рассказывать о письме от... от ЧСШ.
Что в нем было?
- Ах, вот ты о чем! Слушай, Уолтер, сперва ты должен дать мне
обещание. Обещай, что сохранишь все в строжайшей тайне. То есть ни единой
живой душе...
- Ни единой живой душе, - отозвался я. - Я не желаю попасть в
сумасшедший дом. Не такой я дурак. Неужели ты полагаешь, что мне бы
поверили? Я бы и сам не поверил, если бы не... Так что там насчет письма?
- Но ты обещаешь?
- Разумеется.
- Ладно, - сказал он. - Кажется, я тебе уже говорил, что письмо было
какое-то смутное, а помню его я еще более смутно. Там говорилось, что он
воспользовался моим линотипом для того, чтобы набрать... э...
метафизическую формулу. Набрать, значит, эту формулу и увезти с собой.
- Куда увезти, Джордж?
- Куда? Он написал... То есть, он не написал - куда. Просто туда,
куда он возвращается, понимаешь? Но он написал, что формула эта могла
как-то воздействовать на машину, и если так и случилось, то ему очень
жаль, но он не в силах что-нибудь изменить. Ничего определенного ему еще
не было известно, потому что это воздействие проявляется не сразу.
- Какое еще воздействие?
- Понимаешь, - сказал Джордж, - для меня это был набор пышных фраз,
да к тому же еще и заумных. - Он смотрел вниз, на газеты, которые
продолжал складывать. - Честно говоря, все это показалось мне бредятиной,
и письмо я выбросил. Но теперь после того, как это случилось... Например,
я запомнил слово "псевдожизнь". По-моему, это была инструкция, как
наделять псевдожизнью неодушевленные предметы. Он сказал, что они
применяют ее на своих... на своих роботах.
- Они? Кто они?
- Он не написал.
Я набил трубку и в задумчивости стал ее раскуривать.
- Джордж, - произнес я через некоторое время. - Разломай-ка ты ее ко
всем чертям.
Ронсон уставился на меня, широко раскрыв глаза.
- Разломать? Уолтер, ты с ума сошел! Убить курицу, которая несет
золотые яйца? Да ведь эта штука - целое состояние! Ты знаешь, сколько
времени я набирал этот выпуск - и это еще навеселе! Всего около часа! Вот
потому-то я успел сегодня вовремя отпечатать выпуск...
Я посмотрел на него с подозрением.
- Брось, - сказал я. - Одушевленный он там или неодушевленный, а
только линотип устроен так, что на нем можно дать лишь шесть строк в
минуту. И не больше, если ты в нем чего-нибудь не переделал. Ну, может
быть, десять строк, если подтянуть валик. Ты хочешь сказать, что подтянул
валик?
- Ничего я не подтягивал, - ответил Джордж. - Эта штука сама работает
с такой быстротой, что не успеваешь поворачиваться! И взгляни на форму,
Уолтер, на литейную форму. На ту, что в рабочей позиции.
Я неохотно приблизился к линотипу. Спокойно жужжал мотор, и я вновь
готов был поклясться, что проклятая штука меня разглядывает. Но я взял и
себя, и рычаги крепко в руки, откинул крышку и взглянул на формодержатель.
Мне сразу стало понятно, что имел в виду Джордж: литейная форма была
ярко-голубого цвета. Это была не голубизна пистолетного ствола, но ажурная
синь, какую я никогда не видел у металлов. И остальные три формы тоже
наливались этим же цветом.
Я захлопнул крышку и посмотрел на Джорджа. Он сказал:
- Я тоже ничего не понимаю. Знаю только, что это случилось, когда
перегрелась форма и застряла отливка. Думаю, здесь какая-то
термообработка. Теперь машина запросто отливает до ста строк в минуту без
всяких остановок и...
- Погоди, - сказал я. - Осади назад. На такой скорости ты не поспевал
бы подавать в нее металл...
Он улыбнулся. Улыбка у него была испуганная, но торжествующая.
- Погляди вон туда, Уолтер. Я пристроил к металлоподавателю засыпную
воронку. Другого выхода не было, слитки у меня кончились через десять
минут. Теперь я просто заваливаю в воронку старые наборы и обрезки
металла...
Я покачал головой.
- Сумасшедший! Кто же вываливает в металлоподаватель непромытый набор
и обрезки? Тебе придется обдирать шлак чаще, чем засыпать металл. Шлаком
забьет поршень, и...
- Уолтер, - сказал он тихо - слишком тихо, пожалуй. - Никакого шлака
не получается.
Я просто тупо глядел на него, и он, должно быть, решил, что сказал
больше, нежели собирался, потому что вдруг подхватил кипу сложенных газет
- тащить к себе в контору - и сказал:
- До встречи, Уолтер. Мне еще нужно отнести вот это...
То обстоятельство, что в нескольких сотнях миль от нас моя невестка
тяжело захворала воспалением легких, не имеет никакого отношения к делу с
линотипом Ронсона, но из-за этого мне пришлось отлучиться на три недели.
Именно столько времени я не виделся с моим приятелем Джорджем.
На третьей неделе я получил от него две отчаянные телеграммы; из них
можно было понять только, что он умоляет меня немедленно вернуться. Вторую
телеграмму он закончил словами: ТОРОПИСЬ ТЧК НЕ ЖАЛЕЙ ДЕНЕГ ТЧК ЛЕТИ
САМОЛЕТОМ ТЧК.
Вместе с этим посланием он перевел мне сто долларов. Я задумался. "Не
жалей денег" - странная фраза для издателя провинциальной газетенки. И
вообще, с тех пор, как я познакомился с Джорджем - а это было очень много
лет назад, - я ни разу не видел, чтобы у него оказалась целая сотня
долларов наличными.
Но семья прежде всего, и я телеграфировал ему, что вернусь лишь после
того, как Элла окажется вне опасности, ни минутой раньше, а о том, чтоб
жалеть деньги, не может быть и речи, так как билет на самолет стоит всего
десятку, а такие траты я могу себе позволить.
Через два дня кризис миновал, и я телеграфировал ему, что вылетаю. Он
встретил меня в аэропорту.
Он казался постаревшим и совершенно измотанным, и глаза у него были
такие, словно он не спал несколько суток. Но на нем был новехонький
костюм, и он прикатил на новехоньком автомобиле, бесшумный ход которого
наводил на мысли о бешеной цене.
Джордж сказал:
- Слава богу, что ты вернулся, Уолтер... Я готов уплатить тебе любые
деньги за...
- Эй, - сказал я. - Сбавь темп. Ты тараторишь так быстро, что я
ничего не понимаю. Начинай с самого начала и спокойней. Что случилось?
- Ничего не случилось. Все идет великолепно, Уолтер. Но у меня
столько дел, что прямо рук не хватает, понимаешь? Я работаю по двадцать
часов в сутки и делаю деньги с такой быстротой, что каждый час, который я
не работаю, я теряю пятьдесят долларов, и я не могу позволить себе
отдыхать за пятьдесят долларов в час, Уолтер, и...
- Брось, - сказал я. - Почему это ты не можешь позволить себе
отдыхать? Если ты выколачиваешь по пятьдесят долларов в час, устрой себе
десятичасовой рабочий день и... Клянусь всеми святыми, это же получится
пятьсот долларов в день! Чего тебе еще нужно?
- Да? И терять остальные семьсот долларов в сутки? Нет, Уолтер, это
слишком хорошо, чтобы это продолжалось долго. Как ты не понимаешь? Что-то
обязательно случится, а я впервые в жизни получил возможность разбогатеть,
и ты должен мне помочь, таким манером ты и сам разбогатеешь! Слушай, мы
сможем работать на Этаоине посменно по двенадцать часов.
- На чем?
- На Этаоине Шрдлу. Так я его назвал, Уолтер. А печатный станок я
сдаю в аренду, чтобы отдавать все время набору. Слушай, мы с тобой будем
работать по две смены, по двенадцать часов, понимаешь? Временно, пока мы
не разбогатеем. Я... я даю тебе четверть прибыли, хотя это мой линотип и
моя типография. Это составит около трехсот долларов в день; две тысячи сто
долларов за семидневную неделю! При расценках за наборные работы, которые
я установил, в моих руках будут все заказы, которые мы сможем...
- Еще раз сбавь темп, - сказал я. - Кому это ты установил?
Центервилль не даст и десятой доли таких заказов.
- Не Центервилль, Уолтер. Нью-Йорк! Я получаю заказы от крупнейших
книжных издателей. От Бергстрома, например. Или вот "Хэйз энд Хэйз"
перебросили на меня все свои переиздания, и "Уилер Хауз", и "Уиллет энд
