Майк. Но дайте-ка мне с собой бутылочку этого виски.
- "Тартанового пледа"? Большую?
- Большую. И побыстрее. Мне нужно поговорить с одним человеком про
собачью звезду.
- Вы это серьезно, профессор?
Доктор Хейл испустил вздох.
- Это вы виноваты, Майк. Собачьей звездой называют Сириус. И зачем
только я пришел сюда, Майк! В первый раз за три месяца удалось вырваться,
и надо же вам было все испортить.
Он взял такси, отправился в университет, отпер свой кабинет и зажег
лампы там и в библиотеке. Потом сделал хороший глоток "Тартанового пледа"
и взялся за работу.
Для начала после некоторых пререканий с дежурным по коммутатору ему
удалось добиться, чтобы его соединили с директором Коулской обсерватории.
- Это Хейл, - сказал он. - Армбрестер, у меня есть идея. Но прежде,
чем заняться ею, я хотел бы уточнить данные. Насколько мне известно, новое
собственное движение продемонстрировали четыреста шестьдесят восемь звезд.
Это число по-прежнему верно?
- Да, Милтон. Движутся только они.
- Отлично. У меня есть их список. А скорость движения остается
неизменной?
- Да. Как это ни невероятно, она постоянна. А в чем заключается ваша
идея?
- Сначала я хочу ее проверить. Если что-нибудь получится, я вам
позвоню.
Но позвонить он забыл.
Это была долгая и кропотливая работа. Взяв карту звездного неба с
участком между Большой Медведицей и Львом, он нанес на нее 468 линий,
которые обозначили траектории взбесившихся звезд. На полях карты у начала
каждой линии он записал видимую скорость звезды, но не в световых годах в
час, а в градусах в час с точностью до пятого знака.
Потом он принялся рассуждать.
- Исходя из предпосылки, что эти звезды начали двигаться
одновременно, - бормотал он себе под нос, - предположим, что и остановятся
они одновременно. Когда? Скажем, завтра в десять вечера.
Он проверил это предположение, нанеся на карту соответствующие
позиции звезд. Нет, не то!
Час ночи? Уже что-то похожее на дело.
Полночь?
Вот оно! Во всяком случае, достаточно близко. Несколько минут разницы
в ту или иную сторону значения не имели, так что тратить время на точные
вычисления не стоило. Теперь он знает все. Невероятно, но факт!
Профессор Хейл еще раз приложился к бутылке и мрачно уставился на
карту. Потом прошел в библиотеку, взял справочник и получил нужную
информацию. Адрес.
С этого момента начинается эпопея странствий профессора Хейла.
Правда, как оказалось, бесполезных, но все же в чем-то сравнимых со
странствиями Одиссея.
Начал он с того, что сделал еще глоток. Затем ограбил сейф в кабинете
ректора, благо комбинация цифр была ему известна. Записка, которую он
оставил в сейфе, могла служить образцом лаконичности:
"Взял деньги. Объясню потом".
После этого он сделал еще глоток, сунул бутылку в карман, вышел на
улицу и подозвал такси.
- Куда, сэр? - спросил шофер, когда пассажир сел.
Профессор Хейл назвал адрес.
- Фремонт-стрит? Простите, сэр, но я не знаю, где эта улица.
- В Бостоне, - сказал Хейл. - Ах да! Я же вам этого не сказал! В
Бостоне.
- Это что - в штате Массачусетс? Пожалуй, далековато отсюда.
- Тем более нет оснований тратить время на пустые пререкания, -
рассудительно сказал профессор Хейл.
Короткие переговоры под шуршание бумажек, изъятых из ректорского
сейфа, рассеяли опасения шофера, и они покатили.
Ночь для марта выдалась на редкость холодная, а обогреватель в такси
работал не слишком хорошо. Зато "Тартановый плед" отлично согревал и
профессора, и шофера, так что через Нью-Хейвен они промчались, распевая
старинные ковбойские песни:
- "Мы несемся, мы несемся в дикий голубой простор!"
По слухам, которые, впрочем, могут и не соответствовать
действительности, в Хартфорде профессор Хейл якобы одарил сияющей улыбкой
даму, которая ждала последнего трамвая, и осведомился, не в Бостон ли ей
надо. Но, по-видимому, она ехала не в Бостон, потому что в пять часов
утра, когда такси остановилось перед домом номер 614 по Фремонт-стрит в
Бостоне, в нем сидели только профессор Хейл и шофер.
Профессор Хейл вылез и поглядел на дом. Это был типичный особняк
миллионера, окруженный высокой чугунной оградой с колючей проволокой
поверху. Ворота и калитка были заперты, а звонка, во-видимому, не имелось.
Но дом находился от тротуара не дальше чем на бросок камня, и
профессор Хейл не преминул воспользоваться этим обстоятельством. Он бросил
камень. Потом еще один. В конце концов ему удалось разбить окно.
Вскоре в образовавшуюся дыру просунулась чья-то голова. Дворецкий,
решил профессор Хейл.
- Я профессор Милтон Хейл! - крикнул он. - Мне нужно немедленно
увидеть мистера Резерфорда Снивели. По крайне важному делу!
- Мистер Снивели в отъезде, сэр, - сказал дворецкий. - А вот окно...
- К черту окно! - объяснил профессор Хейл. - Где Снивели?
- Ловит рыбу.
- Где?
- Я получил распоряжение не давать этих сведений.
Быть может, профессор Хейл был несколько навеселе.
- Нет, вы их дадите! - крикнул он. - По приказу президента
Соединенных Штатов!
Дворецкий засмеялся.
- Я его что-то не вижу.
- Так увидите! - сказал Хейл и снова влез в такси. Шофер спал, и
профессор потряс его за плечо.
- В Белый дом, - сказал профессор Хейл.
- А?
- В Белый дом в Вашингтоне, - пояснил профессор Хейл. - И поживее!
Он вытащил стодолларовую бумажку. Шофер посмотрел на нее и испустил
стон. Но сунул ее в карман и включил мотор.
Пошел легкий снег.
Когда такси скрылось за углом, Резерфорд Р.Снивели, ухмыляясь, втянул
голову в комнату. Мистер Снивели не держал дворецкого.
Если бы профессор Хейл был блике знаком с привычками эксцентричного
мистера Снивели, он знал бы, что вся прислуга в доме номер 614 по
Фремонт-стрит приходящая и уже в двенадцать часов дня покидает особняк,
куда приходит в десять. Если не считать этих двух часов, мистер Снивели
постоянно пребывал в величественном одиночестве. Ни друзей, ни светских
знакомых у него не было. Все свободное время, которое у него оставалось от
управления делами одной из ведущих галантерейных фирм страны, он проводил
в своей домашней мастерской за изготовлением всевозможных занятных
приспособлений и аппаратов.
У Снивели была пепельница, которая услужливо подавала ему зажженную
сигарету всякий раз, когда он протягивал к ней руку, и радиокомбайн,
который автоматически включался на программах, оплачиваемых фирмой
"Снивели", и выключался, едва они подходили к концу. Его ванна мелодично
аккомпанировала ему, когда он затягивал песню, плескаясь в воде, и еще у
него была машина, которая читала ему на сон грядущий вставленную в нее
книгу.
Пусть жизнь Снивели была одинокой, но ее, несомненно, скрашивал
некоторый комфорт. Конечно, он был чудаком, но человеку с ежегодным
доходом в четыре миллиона это вполне по карману. А уж если ты начал жизнь
сыном кассира в мелком пароходстве, то это и совсем неплохо.
Мистер Снивели проводил такси самодовольным смешком, возвратился в
постель и уснул сном праведника.
"Значит, кто-то разобрался, в чем дело, на девятнадцать часов раньше
срока, - подумал он, засыпая. - Ну и на здоровье!"
Ни один уголовный кодекс не предусматривал наказания за то, что он
сделал...
В этот день астрономические отделы книжных магазинов стремительно
опустели. У широкой публики вдруг проснулся горячий интерес к небесным
явлениям, и даже древние пропыленные тома ньютоновской "Principia" шли
нарасхват по бешеным ценам.
Эфир заполнили сообщения о новых небесных чудесах. Однако в них было
очень мало не только науки, но и просто здравого смысла, ибо почти все
астрономы в этот день крепко спали. Двое суток они не смыкали глаз, но на
третьи, измученные душой и телом, махнули рукой на звезды, считая, что им
(астрономам, а не звездам) следует немного соснуть, а небесные светила
могут сами о себе позаботиться.
Баснословные гонорары, предложенные телевизионными и радиокомпаниями,
соблазнили двух-трех из них, и они попробовали выступить с лекциями, но
чем меньше будет сказано об этих плачевных попытках, тем лучше. Профессор
Карвер Блейк, объясняя многочисленным телезрителям разницу между апогеем и
перигеем, впал в каталептическое состояние.
Большой спрос был и на физиков. Однако попытки связаться с самым
именитым из них оказались тщетными. Краткая записка: "Взял деньги. Объясню
потом", - единственный ключ к исчезновению профессора Милтона Хейла -
ничего не дала. Его сестра Агата опасалась худшего.
Впервые за всю историю человечества астрономические новости
печатались в газетах под аршинными заголовками.
Снегопад, начавшийся утром на Атлантическом побережье, все
усиливался. Перед въездом в Уотербери (штат Коннектикут) шофер профессора
Хейла почувствовал, что всему есть предел. Что он, железный, что ли, чтобы
без передышки гонять то в Бостон, то в Вашингтон? Разве можно требовать
такого от человека хоть бы и за сто долларов?
И уж, во всяком случае, не в такой буран. Видимости никакой, даже
когда удается разлепить веки.. А пассажир храпит себе на заднем сиденье.
Почему бы не съехать на обочину и не подремать часок? Всего часок!
Пассажир ведь и не заметит ничего. И вообще, псих какой-то - кажется, мог
бы сесть на поезд или на самолет.
Бесспорно, профессор Хейл мог бы воспользоваться этими видами
транспорта, если бы вспомнил про них. Но он мало куда ездил, да и
"Тартановый плед" сыграл свою роль. Профессор Хейл привык пользоваться
такси - ни тебе билетов, ни пересадок. В деньгах он не был стеснен, голова
его, окутанная "Тартановым пледом", не сработала, и он не подумал о том,
что при длительной поездке на такси имеет дело с человеческим фактором.
Но когда он, совсем оледенев, проснулся в неподвижной машине, ему
пришлось-таки об этом подумать. Шофер спал богатырским сном и, сколько
ученый его ни тряс, продолжал храпеть. В довершение всего часы профессора
Хейла остановились, и он не имел ни малейшего представления ни о времени,
ни о том, где он может находиться.
К несчастью, он так и не научился водить автомобиль, а потому, сделав
энергичный глоток, чтобы немного согреться, вылез из такси, но тут рядом с
ним остановился другой автомобиль.
Это была полицейская машина, а за рулем сидел замечательный
полицейский - один полицейский на миллион.
Хейл замахал руками.
- Я профессор Хейл, - завопил он, перекрикивая вой ветра. - Мы
заблудились. Где я нахожусь?
- Влезайте скорей ко мне, пока совсем не замерзли, - распорядился
полицейский. - Уж не вы ли профессор Милтон Хейл?
- Да.
- Я читал все ваши книги, профессор, - сказал полицейский. - Обожаю
физику и всегда мечтал познакомиться с вами. Мне хотелось бы узнать ваше
мнение о пересмотренной величине кванта.
- Речь идет о жизни и смерти! - сказал профессор Хейл. - Не могли бы
вы меня доставить на ближайший аэродром?
- Само собой, профессор.
- Но послушайте... а как же шофер такси? Ведь, если мы не примем
каких-нибудь мер, он замерзнет.
- Я перетащу его в кузов моей машины, а такси отгоню подальше на
обочину. Остальным можно будет заняться позже.
- Поторопитесь, если нетрудно.
Услужливый полицейский поторопился. Потом сел за руль, и они
тронулись.
- Так, значит, о величине кванта, профессор, - начал он и осекся;
профессор Хейл спал непробудным сном.
