Бесцельно бредя по туннелю, я рассматривал керамические панно и
удивлялся, почему эти отвалившиеся плитки были убраны или выброшены, а не
установлены на место. Кончиками пальцев я ощупал каждую кромку выемки,
оставшейся от выпавшей плитки.
Кто-то должен был заниматься этим, как и прохудившимся куполом,
который я видел... или который приснился мне... Опять!.. Прикосновение к
плитке вызвало новые ассоциации!
Плитка под пальцами шевельнулась, я остановился, ожидая, что она
упадет. Но нет, изразец не упал. И все же я был уверен, что почувствовал
движение, - было ли оно от этой плитки или от предыдущей?
Предыдущей! Но она оставалась на месте. И вдруг целая секция плиток
начала медленно выдвигаться ко мне. Она оказалась дверью, за которой
скрывалась маленькая комната, голая, освещенная одной флюоресцентной
лампочкой. В ней стояли несколько простых стульев из пластика и один
специальный со спинкой, доходящей мне до плеча, вырезанный из глыбы
марсианского камня.
Мгновенно, как стартовавшая ракета, память вернулась назад, и я,
пораженный, остановился на пороге, пытаясь собрать воедино все возникшие
внезапно факты. Не помню, как долго я оставался прикованным к месту.
В комнате был человек. Центаврианин со знаками отличия майора. При
моем неожиданном вторжении он повернул свое лицо, и пока я был в
оцепенении, он схватил оружие, лежавшее на каменном стуле.
Нервно-парализующий хлыст.
- Войдите, инженер Мэлин, - проскрежетал он. - Закройте дверь за
собой!
Я продолжал стоять неподвижно. Майор крикнул:
- Шевелитесь, вы, дурак! Вы лучше всех знаете, как я могу
использовать эту штуку!
И, когда я по-прежнему не шелохнулся, он включил хлыст.
10
Дверь была полуоткрыта. В любой момент кто-нибудь мог пройти по
туннелю, например кто-нибудь из детей, которым надоело осматривать Старый
Храм, и они воспользовались удобным случаем, чтобы удрать пораньше.
Наверное, благодаря этому обстоятельству майор поставил регулятор хлыста в
среднее положение, а не на максимум, при котором можно свалить с ног быка,
не говоря уже о человеке. В среднем положении боль была достаточной, чтобы
заставить меня подчиниться и закрыть дверь; к тому же времени такая
процедура заняла бы меньше, чем если бы он сразу вывел меня из сознания: я
свалился бы по ту сторону порога, и ему пришлось бы затаскивать меня в
комнату, прежде чем закрыть дверь.
Я мог читать мысли майора так же легко, как напечатанную страницу. По
его открытому от неожиданности рту, изумленному выражению лица,
сменившемуся нерешительностью, я ясно представлял, что творилось в его
голове. Направив на меня хлыст, он ждал, что я сложусь вдвое, подобно
человеку, получившему жестокий удар в солнечное сплетение.
Вместо этого он сам получил удар в шею, не очень сильный удар, но
этим ударом и карлик мог лишить великана возможности двигаться - как раз
по адамову яблоку. Малорослый центаврианин, привыкший иметь дело с такими
же "карликами" (ростом шесть футов или около того), недооценил длину рук
марсианина. Подобно всем людям, осмотрительным при низкой гравитации, он к
тому же старался не делать быстрых движений из страха взлететь.
Удар был только частью моего рывка - я еще ухитрился отобрать у
майора хлыст.
Когда я открыл дверь и узнал комнату, ко мне вихрем вернулась память.
Я вспомнил прошедшие события, которые Тодер старался скрыть от меня.
Я понял, что потерял вчерашний день благодаря стараниям Тодера - именно он
передал меня в руки человека, устроившего невыносимые пытки.
Барьеры забвения, обусловленные простым прохождением времени,
разлетелись на осколки, так же как и искусственно созданные за прошедший
день. Все части учения Тодера, для которых я никогда не находил
применения, внезапно составили единое целое и помогли мне найти выход из
этой случайной ловушки. Раньше я постигал учение Тодера через детские
упражнения, теперь же я приобрел взрослый опыт его применения. Казалось, я
слышал голос учителя, говоривший, что боль и страдания являются сильным
подкрепляющим и стимулирующим фактором.
Поэтому я застраховался болью.
Представьте маленькую бусинку на шнурке. Глянув на нее, можно
подумать, что между отверстиями, высверленными в верхней и нижней частях,
существует прямая линия. В действительности же канал изгибался дугой.
Ослабишь шнурок, бусинка быстро скользнет вниз, натянешь - и бусинка
остановится.
Сначала я остановил ее, дав себе время проанализировать новую
информацию. Я услышал низкий растягивающий слова голос:
- И... инн... жее... нн... ее... ерр... Ммээ... элл... лл... иинн...
Инженер Мэлин... Звуки растягивались, словно эластичная резина.
Это, вероятно, был майор Хоуск, который разыскивал меня. Его
присутствие здесь подразумевало, что он находился среди моих мучителей в
предпоследнюю ночь. Неужели он был тем, кто так жестоко применял
нейрохлыст? Мне следовало бить противника его же оружием. Путь определился
сам.
Боль была стимулом. Я собрал всю свою энергию, чтобы воспользоваться
имевшимся у меня преимуществом - я знал, как надо действовать в этом
растянутом мире настоящего времени. Я был уверен, что не промахнусь, и
точно нашел чувствительную зону на его шее. Я приготовился ослабить
шнурок, и мгновенно появившаяся боль сообщила мне, что я сумел переключить
действие и мое "сейчас" было прыжком вперед на дюжину частиц нормального
времени. Я притуплял боль до подсознательного уровня, пока хлыст не
оказался у меня.
Конечно, я вернулся к нормальному состоянию восприятия раньше, чем он
смог прийти в себя. В противном случае я стал бы для него легкой добычей.
Возвратившись назад, мне пришлось испытать последствия от действия хлыста.
Я задыхался, перед глазами все плыло, но Хоуск был в гораздо худшем
состоянии. Я смог подойти к двери и закрыть ее, что оказалось как раз
вовремя. Туннель уже наполнился шумом громких шагов и высокими голосами
детей, возвращавшихся с экскурсии.
Я сел в огромное каменное кресло. Мы поменялись местами - теперь
допрашиваю я.
- Встать, - приказал я Хоуску, толкнув его носком сапога.
Он захрипел. Я поставил хлыст на минимум - уровень, который
большинство людей воспринимало как ожог от кипящей воды, - и дал майору
попробовать лечение по его же рецепту. Он поднялся на ноги.
- Все-таки ваше центаврианское высокомерие, - сказал я резко, - всего
лишь маска, скрывающая ненадежность. Никто не может чувствовать себя в
безопасности в вашем помешанном обществе, где провозглашен механический
труд. Ваше имя Хоуск?
Он угрюмо кивнул. Майор был коренастый мужчина, ростом около шести
футов и двух дюймов, с медными волосами, бледным лицом и серыми глазами.
- Зачем вы искали меня сегодня утром?
Молчание. Я дал ему еще один короткий разряд и, когда этого оказалось
недостаточно, еще несколько в чувствительное место в паху. Мне не
приходилось раньше делать ничего подобного, но я хорошо помнил, как он
действовал, когда допрашивал меня. Я был старательным учеником.
Майор с трудом вытолкнул из себя слова:
- Мы... мы хотели завладеть вами снова!
- Вы уже владели мной в течение нескольких часов. Полностью!
Пот струями бежал по его лицу.
- Мы не думали, что кто-нибудь сможет продержаться так долго. Мы
решили, что вы сказали все!
- Почему вы изменили мнение? - я покачал хлыстом, и он тотчас же
заговорил.
- Пришли распоряжения... - Майор сделал глоток и сжал руками свой
живот.
- Какие распоряжения? От кого?
- Из дома... - он закрыл глаза и покачнулся: очевидно, даже это
немногословие дорого ему обходилось. - Они сказали, что вы обязательно
должны владеть важной информацией. Мы же узнали, что вы были у Найзема и
что вы, оказывается, ученик Тодера...
Снова этот странный термин "ученик", Тодер называл нас только
"воспитанниками". Но я не собирался заниматься академическими
исследованиями различий в этих терминах.
- Вы тайно следили за мной?
- О, некоторое время! - Несколько быстрых глотков воздуха. - Мы не
знали, что вас подобрал Найзем, пока вы не были замечены по дороге к
геральдистам.
- Которые также замешаны в этой истории? Я знаю, когда вы начали
искать меня, вы представились им как мой дальний родственник и добились,
чтобы они дали вам мою родословную. Мы родственники?
- Братья, в пятом колене, - выдавил он.
- Кажется жестоким приветствовать своего родственника этим хлыстом, -
рассердился я. - И все-таки, что вам от меня надо было?
Майор сжал челюсти. Очевидно, дальше он уже не смел изменять
центаврианскому делу. Но я решил узнать секрет, которым он владел, и я его
узнаю.
Ладно, будем брать его не спеша.
- По некоторым причинам, связанным с моим пребыванием на борту
"Хипподамии", вы захотели найти меня. Геральдисты помогли вам найти Рэя
Мэлина, межзвездного инженера, представив информацию о моей личной жизни и
семейных связях. Затем вы пытали меня - вам нужны были сведения о
"Хипподамии". Решив, что я ничего не знаю, вы позволили мне уйти, но
пожалели об этом когда получили дополнительные инструкции из дома. Далее
вы обнаружили... Что? Возможно, те четверо центаврианских космонавтов,
которых я проводил к геральдистам, дали вам понять, что последнюю ночь я
не спал, как должен был после обработки нейрохлыстом, а занимался своими
делами. Прослеживая мой путь, вы обнаружили, что меня вытащили из песчаной
пыли, в которую вы же и бросили меня. Питер Найзем, хм! - я нахмурился. -
Вы, следовательно, наблюдали за ними. Он уверял меня, будто никто не
знает, что я нахожусь в его доме. - Уголком глаза я следил за мимикой
Хоуска, пытаясь определить точность своих выводов, но лицо его было
слишком напряженным от боли. - Скажите, зачем вы допрашивали меня?
Ответа нет. Я повернул регулятор к середине и нацелил хлыст на его
ноги. Майор пошатнулся, лицо его побледнело, но он продолжал молчать.
Я поступил так же, как и он позавчера, - я поразил его половые
органы. Произошел взрыв откровений, подобных взрыву космического корабля,
слова выкрикивались с пронзительным визгом.
- Я не знаю! Черт вас побери, я не знаю! Все, что мне сказано
сделать, это найти вас, допросить о вашем последнем путешествии, доложить
домой - это все, я клянусь, это все!
Я был разочарован. Его признание показалось мне правдивым.
Центавриане прослыли очень послушными исполнителями. Кроме того, по
крайней мере три группы, не считая меня самого, проявляли интерес к моему
последнему полету: Хоуск и его компания; Питер, Лилит и те, кого они
представляли; и, очевидно, Тодер, хотя я не мог предположить почему.
Наверное, тайна "Хипподамии" была такой важной, что центавриане не хотели
открывать ее всякой мелюзге, подобной Хоуску.
Этот вид допроса мне был не по душе. Хотя тошнота, появившаяся после
краткого удара хлыстом, который я получил на пороге этой комнаты, исчезла,
но ныло все тело. Тем не менее, прежде чем прекратить допрашивать, мне
нужно было задать еще один вопрос:
- Что вы хотели узнать от меня теперь? Они должны были сказать вам об
этом! Отвечайте или отправитесь в ад!
Он тряхнул головой, снова плотно сжав челюсти.
Я поднял хлыст.
- Пропади ты пропадом! - раздался пронзительный крик. - Не спрашивай
меня ни о чем! Ты и так много знаешь! Если они обнаружат, что я рассказал
