кем-нибудь из центавриан так скоро.
- Думаю, тебя придется сделать это снова, - хихикнул Гэс. - Я слышал,
ты позволил им раз или два пригладить свои волосы, или нет? Мне казалось,
ты всегда нейтрально относился и к ним, и к медведианам. Во всяком случае,
я сказал, что тебя нет дома, и он ушел, оставив адрес для встречи. Нужен?
- Он сказал зачем? - Я был озадачен.
- Нет. - Острые глаза Гэса всматривались в мое лицо. - Ты не знаешь
его?
- Хоуск? Думаю, нет. И если он майор, я сомневаюсь, что захочу
познакомиться с ним.
Гэс усмехнулся и собрался уходить. Я остановил его вопросом.
- Скажи одну вещь, Гэс! Как я попал домой прошлой ночью?
- Ты не помнишь? Что ты делал, напился?
Я стоял молча, понурив голову. Он пожал плечами:
- Откуда я знаю? Я что, был здесь? Я сдал дежурство вечером, а ты еще
не вернулся к тому времени. Я думал, ты подцепил девочку и остался у нее
снова.
9
Смысл этого последнего маленького "снова" дошел до меня только тогда,
когда несколькими минутами позднее и несколькими сотнями футов дальше от
места, где оно было произнесено, я взглянул на циферблат часов с датой.
Я с иронией подумал о старом глупом анекдоте о велоуэрах,
барахтавшихся в грязи на Голдстар, жирных, почти полностью покрытых жидкой
грязью, смываемой только раз в год в сезон спаривания.
- Какой сегодня день? - спросил один велоуэр другого.
Прошло несколько часов.
- Вторник.
Прошло немного меньше.
- Смешно! Я придерживаюсь мысли, что сегодня среда...
И Гэс сказал: "Остался у нее снова".
Где угодно, исключая Дарис, я мог позволить себе двухдневный кутеж,
но не на Марсе. Вне дома, в местах повышенной гравитации я тратил половину
времени на сон. Я был предусмотрительным: никогда не носил с собой денег
больше, чем мог позволить украсть, если придется быть мертвецки пьяным. Да
и в большинстве кварталов удовольствий в мирах медведианского сектора
время дня едва ли имело значение вообще.
Но на Марсе такого себе не позволишь. Здесь нет средств содержать
подобные заведения - источники недомоганий посещавших их космонавтов.
На Марсе я как марсианин никогда не делал этого. Я чувствовал, что
это было неприлично, хотя, будучи местным, я мог, вероятно, организовать
дело получше, чем иностранец. Я любил быть дома, где мог не думать о
деньгах. Марсианин никогда не ограбит бесчувственного человека; по крайней
мере, я не хотел иметь доказательства, что это прекрасное утверждение не
правильно, или убедиться в том, что такое могло случиться благодаря
какому-нибудь грязному иммигранту или туристу, не знакомому с правилами
Марсианской Чести.
Тогда... где же я был, что делал после того, как ушел в город
предпоследней ночью?
Не прошлой, а предпоследней ночью.
Я остановился, повернул к ближайшему бару, который заметил, и сел за
столик. Я вспотел и, конечно, по более серьезной причине, чем слишком
высокие температура и влажность в моей квартире. Кто-то усыпил меня, но
это было неполным объяснением, особенно учитывая то, что все вещи, которые
мог взять грабитель, сохранились. Я коснулся кончиками пальцев бумаг во
внутреннем кармане, чтобы убедиться, что ничего не потерял.
Я нашел стилограф и составил список фактов, сохранившихся в моей
памяти. В результате я совсем перестал что-либо понимать. Что общего имеют
Старый Храм, девушка с миндалевидными глазами и золотистой кожей и кровать
с нулевой гравитацией? Какая связь между медведианами, центаврианами и
мной? Где я видел песчаные струйки, что текли из прохудившейся крыши?
Я колебался, записывая последний вопрос. Наверняка, троих игравших
детей я увидел во сне, и они появились из воспоминаний детства.
Я имел возможность положить конец этой путанице. Гэс сказал, что
центаврианин майор Хоуск искал меня, и он оставил адрес, по которому я мог
найти его. Я глупец! Надо пойти назад и забрать адрес!
Это казалось стоящей идеей. Было странно слышать, что один из
центавриан, отличающихся неимоверным самодовольством, захотел встретиться
со мной; я мог объяснить этот факт только тем, что старший офицер, который
хвастался своими родственными связями с Тираном и с которым я был груб,
отправил кого-нибудь для полного урегулирования конфликта.
Все остальное было скрыто в тумане. Я не верил собственным
умозаключениям, но при этом я не имел ничего лучшего.
Несколькими минутами позднее Гэс в замешательстве глядел на меня. Он
сказал:
- Рэй, ты говорил, что не хочешь иметь никакого дела с этим парнем!
Поэтому я отправил карточку в утилизатор!
- Ах так! - Я удержался от ругательства; он был совершенно прав, я
действительно утверждал, что не хочу встречаться с каким-то центаврианским
майором. - Можешь вспомнить, что там было написано?
- Что стряслось с тобой? - спросил Гэс. - Только что ты жаждал
послать всех центавриан в ад, а теперь ты...
- Гэс! - взорвался я.
Он вздрогнул и хмуро произнес:
- Там был номер сети связи, попытаюсь вспомнить его. О! Он имел
двойную пятерку.
- Это все?
- Рэй, я едва взглянул на него! Только взял бумажку и сунул в карман.
Я не думал, что ты заинтересуешься.
- Все хорошо, забудь, - ответил я и повернулся, чтобы уйти.
- Рэй! Если тебе это так важно, попробуй обратиться в центаврианское
посольство. Они, вероятно, знают, где останавливаются их офицеры. Ты
знаешь, на какой оно улице?
- Да, - согласился я мрачно. - Спасибо за совет. Я, возможно, именно
так и сделаю.
И когда после часа размышлений не появилось лучшего решения, я так и
сделал.
Я был окончательно подавлен, когда садился в такси, чтобы ехать в
центаврианское посольство. Раньше я думал, что моя память такая же хорошая
и спокойно действующая, как и у большинства людей, а зрение еще и лучше. К
тому же я имел некоторые преимущества: я был знаком с учением Тодера, даже
если и не считался его первым учеником... то есть воспитанником. Мне
казалось, что я достаточно взял у учителя, чтобы иметь преимущество перед
менее счастливыми людьми.
Здесь, сейчас ситуация подвергла проверке мои знания и умение. И я
запутался и растерялся, как какой-нибудь центаврианин, заблудившийся в
незнакомом городе. Я решил, что не буду вести себя по-центавриански, если
хочу распутать этот клубок мыслей. Центаврианин может выйти из
затруднительного положения, только если "унизится" и попросит помощи у
местного населения. Я сделаю личное обещание и буду придерживаться его: я
разыщу Тодера и попытаюсь вспомнить психологические приемы, которыми я
пренебрегал слишком долго, и потому был в серьезной опасности.
Ждать.
В моей памяти продолжали появляться отдельные кадры, никак не
связанные ни с прошлым, ни с будущим временем. Я вспомнил четырех
растерявшихся центавриан, которые не могли найти нужную им дорогу.
Наверное, эта картина выплыла из глубин моей памяти, когда я сравнивал
себя, запутавшегося в собственных мыслях, с заблудившимися в незнакомом
городе центаврианином. Однако я помнил все подробности этой сцены. Неужели
она опять из того сна, которому я легко приписывал все другие
невероятности?
А может быть, это настоящее воспоминание, прорвавшееся через
забвение?
Я посмотрел в переднее стекло, определяя, далеко ли еще до
центаврианского посольства. Прямо передо мной изгибался канал. Почему нет
светящихся знаков?
А почему они должны быть в середине дня? С чего мне пришло в голову,
что они должны быть?
Подобно ветру, несущему поднятую пыль, скрывая ландшафт марсианской
пустыни и иногда открывая его для обозрения, мое забвение время от времени
рассеивалось, показывая образы, которые, может быть, лежали в основе
разгадки. По некоторым, пока неопределенным причинам, я понимал, что было
бы ошибочно, даже опасно идти в посольство. Я остановил такси, расплатился
и направился к ближайшему шлюзу пешеходного туннеля.
Прежде чем войти в него, я остановился и некоторое время смотрел на
посольство. В последний раз я видел его украшенным большими безвкусными
светящимися знаками и, что интересно, кажется, с этого же угла. Когда я
приходил сюда?
Что-то опять ускользнуло от меня. Я открыл шлюз, но снова задержался.
Я не воспользовался тогда пешеходным туннелем, а шел по улице, поскольку
была ночь. Уличный транспорт на Марсе ходил редко по сравнению с другими
мирами, но днем все же его было достаточно, чтобы пешеходная прогулка по
улицам города показалась опасным развлечением.
Отсюда, вероятно, я шел к Старому Храму. Мой ночной поход к символу
Марса был для меня очевидным.
В Старом Храме отсутствовали любого рода окна и двери.
Археологи проникли в него сверху, применив приставную лестницу.
Песчаные бури, конечно быстро засыпали расчищенную поверхность пола. Когда
строили город Зонд, под улицей прорыли туннель с выходом в центре
таинственного здания. Я пользовался раньше туннелем, большим, светлым,
украшенным красивыми картинами и фресками марсианских художников,
написанными яркой минеральной глазурью по необожженной глине.
Сейчас я обнаружил под ногами песок в дюйм толщиной, половина
флюоресцентных светильников не работали, кое-где отвалились изразцы - не
видно было даже следов попыток восстановить их, только серели пустые
квадраты из шершавого цемента, на котором раньше держались плитки.
Волнение охватило меня. Что стало с моим родным миром, пока я слонялся
среди звезд? В конце туннеля я поднялся по ступенькам наверх. Там я увидел
гида, пожилую женщину, равнодушно читавшую лекцию об открытии Храма группе
молодых землян от семи до восьми лет - тринадцать - четырнадцать по
земному стилю. Судя по замечаниям, услышанным мной, дети были больше
обеспокоены тем фактом, что их экскурсию проводит человек, а не
запрограммированный автоматический гид, транслирующий объяснения через
наушники, как в земных музеях. Похоже, их совсем не интересовал рассказ о
главной достопримечательности Марса.
Правда, среди экскурсантов не оказалось марсиан, даже гидом была
землянка. В числе посетителей я разглядел пару медведиан, как будто
учителей, прилетевших в воскресный отпуск. Приходил ли теперь кто-нибудь
из марсиан в эту громадную гробницу?
Широкими шагами я прошел в дальний конец зала и занялся изучением
пятнадцати экспонатов, помещенных в наполненных аргоном витринах. Время до
неузнаваемости изменило эти предметы. Трудно было предположить, что в
прошлом их назначение было понятным для разумных существ. Когда-то я с
благоговением смотрел на их фотографии, продававшиеся в автоматах. Тогда я
был ребенком и не мог себе позволить купить дорогую стереокопию.
Сейчас экспонаты походили на бесформенные спекшиеся комки из
алюминия, стали, сложных пластмасс, стекла, потемневшего или от радиации,
или от времени. Я взглянул на пояснительный текст: "Обнаружен первым.
Размеры 34x107 мм, синевато-серый, неправильной формы, главным образом
сталь. Имеет пять стержней из стекла, диаметры на правом конце 2; 4,1;
1,6; 1,9; 2,8 мм. Масса..."
Вот и все, что мы знали о них. Эти находки не могли быть
естественными образованиями, поскольку были слишком правильными и имели
определенный химический состав.
- Извините! - промычала экскурсовод где-то около моего левого локтя,
давая понять, чтобы я отошел от витрины - ей нужно скорее закончить
рассказ о выставке и избавиться от скучных детей.
Я ушел. По пути к туннелю я почувствовал себя разбитым.
