Так или иначе, все обстояло прекрасно, если бы не проклятый грипп.
Хотя когда еще можно вот так, ни о чем не беспокоиться, просто лежать,
забывая о времени? Хочешь держаться на стремнине - греби изо всех сил,
таков удел современного человека и грипп здесь при всех своих неприят-
ностях еще и разрядка. За окном давно смерклось, в доме было тихо, не
хотелось даже читать, я лежал, безучастно глядя на тусклые пятна обоев,
и вялый ход мыслей так меня убаюкал, что я не расслышал шагов Мартина за
дверью.
- Да-да, - встрепенулся я на стук. - Входите!
Сначала в проеме двери возник поднос с графином и мелко дребезжащим о
стекло стаканом. Как и в прежние свои посещения, Мартин кинул украдкой
взгляд, в котором читалась надежда увидеть меня молодцом, а когда эта
надежда не оправдалась, его лицо сразу стало сокрушенным. Подозреваю,
что добрую душу моего хозяина томило сознание невольной вины, ибо захво-
рал я в его доме, значит, он, хозяин, чего-то не предусмотрел, о чем-то
не позаботился, ведь, что ни говори, свалился я один, а вот у соседей
все постояльцы здоровы и вообще в городе никто не слышал ни о какой эпи-
демии. Допускаю даже, что в причинах моей болезни Мартин усматривал коз-
ни привидения, которое, почему-то не решаясь действовать в открытую,
прибегло к окольному маневру.
- Вот, - сказал он, ставя графин с лимонадом. - Как вы себя чувствуе-
те?
- Нормально...
Брови Мартина чуть-чуть приподнялись.
- Нормально, - повторил я. - А что? Вирус - честный противник. Сразу
дает о себе знать, организм тут же на него врукопашную, так и ломаем
друг друга.
- Все смеетесь... Хоть бы аспирин приняли, еще лучше - антибиотик.
- Дорогой Мартин, вы ужасно нелогичны! По-вашему, все в руке божьей,
так какая разница - глотаю я таблетки или нет?
- Извините, но нелогичны вы. Бог дал человеку разум, разум создал ле-
карства, значит, ими надо пользоваться. А вы, человек науки, и пренебре-
гаете... Он осудительно покачал головой.
- Наука, - возразил я со вздохом, - не смирению учит. Но и не горды-
не. Пониманию. С лекарствами, знаете ли, как с автомобилем; доставит
быстрее, но можно разучиться ходить пешком. Всему свое время, согласны?
- Ну, как знаете... Может, еще чего надо?
- Нет. Спасибо за питье, больше ничего не надо. Повода задерживаться
у Мартина больше не было. Однако он остался в кресле. Вид у него был
весьма смущенный, чем-то он сейчас напоминал неловкого торговца из-под
полы, даже волосы встопорщились больше обычного, а руки растерянно ело-
зили по коленям, округлые глаза смотрели мимо и часто мигали.
- Не беспокойтесь, все будет хорошо, - сказал я. - Подумаешь, грипп!
- Нет, нет, я не о том... Сейчас, понимаете ли, полнолуние...
- Да? Ну и что?
- Самое беспокойное время... Вы опять будете смеяться, но...
- А-а! Привидение. Полно, Мартин, ничего со мной не случится.
- Да, да... Но, знаете, на всякий случай... Вам же все равно? А мне
как-то спокойней...
- Спасибо, Мартин, только зачем мне куда-то переходить? И вас стесню,
и мне неудобно. Оставим это,
- Нет, нет, вы не так меня поняли! Оно, конечно, самое святое дело
вам было бы перейти, но, простите, наука, как я погляжу, всетаки учит
гордыне... Ах, я не о том! Но... Вы не рассердитесь, если я над вами по-
вешу... Все-таки может оно поостережется.
С этими словами откуда-то из глубин своих одежд Мартин извлек изящное
костяное распятие.
Я чуть было не рассмеялся. Мне хотелось сказать, что распятие навер-
няка уже здесь висело и ничуть не помогло (еще бы!), но выражение глаз
Мартина было таким просительным, его забота обо мне была такой трога-
тельной, что я поспешно кивнул.
- Вот и хорошо, вот и славно, - обрадовался Мартин. - Так и на душе
как-то спокойней... Ваше право все это отрицать, но опыт отцов, уверяю
вас, чего-то стоит... А ведь я вам гожусь в отцы!
- Нельзя отрицать того, чего нельзя отрицать, - ответил я (спорить
мне уже не хотелось). - Спокойной ночи.
- Минутку. - Мартин перегнулся, чтобы повесить распятие, и надо мной
заколыхался его животик. - Ну вот... Спокойной ночи, спокойной ночи!
Высоко приподнимая пятки в заштопанных носках, он мягко, как на лы-
жах, заскользил шлепанцами к двери и тщательно прикрыл ее за собой.
Я нехотя встал, повернул ключ, разделся, выключил ночник, натянул на
себя одеяло повыше. Теплая пещерка постели показалась мне самым уютным
на земле местом. Туманные обрывки мыслей продолжали свое вялое круговра-
щение, я не сомневался, что засну тотчас. Но это ожидание не сбылось,
видимо, я слишком много продремал днем.
Впрочем, это не имело значения, при высокой температуре мало что име-
ет значение. Где-то далеко соборные часы пробили полночь. Услышав их, я
приоткрыл глаза. Комната мне представилась чужой, ибо в окно успела заг-
лянуть луна. Ровный свет далекого шара серебрил ковер, косо перечеркну-
тый тенью рамы, белизной глазури покрывал в ногах крахмальные простыни,
льдистыми сколами преломлялся у изголовья в стекле графина, а за преде-
лами этого минерального сияния и блеска все было провалом мрака, столь
глухого и черного, словно комната переместилась в инопланетное измерение
и воздух в ней утерял свою способность смягчать контраст.
Таково вообще свойство лунного света, есть в нем что-то нездешнее,
недаром он льется с черных космических равнин до безнадежности мертвен-
ного шара. Поддаваясь его гипнозу, я вяло подумал, что привидению самое
время явиться. Полночь в старинном (ну, не старинном - старом) доме,
страхи хозяина, таинственный блеск Луны - что еще надо? Все было по
классике, правда, слегка уцененной, так как полагалось быть замку, а не
комнате за рубль в сутки, и не полагалось быть электричеству, чей проза-
ический свет я мог вызвать движением пальца. Вдобавок призраки - явление
скорей западноевропейское, чем русское. У нас все было как-то более
по-домашнему - ну, там лешие, кикиморы, домовые, все без особых страс-
тей-мордастей и прочих романтических переживаний. То ли дело Европа! Там
не один век выходили наставления, как надлежит говорить с призраками -
вежливо и обязательно по-латыни, что, несомненно, указывало на аристок-
ратическую природу как самих привидений, так и тех, кто с ними общался.
Куда уж мне, плебею... Устроившись поуютней, я продолжал разглядывать
наплывы лунного света и тьмы. Все, решительно все способствовало галлю-
цинациям, и это было даже интересно, потому что галлюцинации со мной ни-
когда не случались. Не то чтобы я их жаждал изведать, но почему бы и
нет? Грипп не совсем притушил исследовательское любопытство, обстоя-
тельства благоприятствовали, здравый смысл ослабил свою рутинную хватку,
словом, я ждал неизвестно чего в том вялом и отрешенном состоянии нездо-
ровья, когда человек одинаково способен погладить и кошку, и мурлыкающую
тигрицу.
И я дождался. Девушка возникла в косом сиянии, возникла сразу, без
всяких там промежуточных стадий материализации. Но если это было приви-
дение, то весьма нестандартное. Никакой мистической полупрозрачности,
никаких туманных хламид и горящих глаз; вид у девушки был сосредоточен-
ный, как у гимнастки перед выходом к спортивным снарядам; ее стройную,
вполне телесную фигуру облегал переливчатый купальник, который наверняка
поверг бы в смятение любого сочинителя готических романов.
Легкое нетерпеливое движение ног еще резче обозначило гибкий перелив
мускулов моей гостьи. Никогда не думал, что галлюцинация может явить
столь прелестный образ! Нисколько не сомневаясь в его природе, я все же
для чистоты опыта надавил на веки глаз. Но, увы, гриппозная лихорадка
начисто вышибла из памяти, что именно должно было раздвоиться - видение
или реальные предметы. Вдобавок, что совсем непростительно, я переста-
рался в усилии и на мгновение просто ослеп. А когда зрение восстанови-
лось, то уже никакого раздвоения не было ни в чем. Белесый глаз луны
по-прежнему заглядывал в окно, ничто не изменилось в комнате, кроме позы
самой девушки. Пригнувшись, как перед броском, отведя назад тонкие лок-
ти, она медленно двигалась на меня. Ход ее ног был беззвучен и мягок,
глаза смотрели куда-то поверх кровати, я отчетливо видел каждую западин-
ку облитого лунным сиянием тела девушки, в ней не было ничего от нежити,
кроме...
Ее движущаяся тень падала не в ту сторону! И глаза взблескивали не
тогда, когда на них падал свет... На меня летел призрак!
Сердце бухнуло, как набатный колокол. Не стало голоса, я хотел и не
мог вскрикнуть, а только что есть силы зажмурился, ожидая, что меня
вот-вот заденет, тронет притворившийся человеком дух.
Ничего не произошло, даже воздух не шевельнулся. Когда же я обморочко
раскрыл глаза, то никакой девушки не было. Было другое: прямо перед пос-
телью, спиной ко мне возвышалась темная мужская фигура, чьи напряженно
движущиеся плечи выдавали какую-то сосредоточенную работу рук.
Тень от фигуры падала в полном согласии с законами оптики. Такая сме-
на видений логична для сна, не для яви, ибо только во сне возможно прев-
ращение чего угодно во что угодно. Однако врут те романы, в которых ут-
верждается, будто человек неспособен отличить кошмар от бодрствования.
Мы прекрасно различаем эти состояния, но тут в моем разгоряченном уме
все смешалось, я не знал, чему верить, ибо при гриппе вполне возможен и
бред,
Как ни странно, эта мысль меня успокоила и деловитая поза очередного
призрака тут же подсказала единственно верное сейчас движение. Я метнул
руку к выключателю, но промахнулся, и об пол со звоном грохнулся стакан.
Эффект это дало потрясающий. Фигура в черном подпрыгнула, как вспуг-
нутый выстрелом олень, живо обернула ко мне бледное пятно лица и с
чувством выругалась:
- Нейтрид оверсан! Это еще что такое??
Столь откровенный испуг придал мне решимости.
- Брысь... - сказал я тихо, но тут же поправился. - Изыди!
- Слушайте, не будьте мистиком! - последовал раздраженный ответ. - Вы
что, грабителей не видали?
- Бросьте, - сказал я твердо. - Сядьте, господин призрак, поговорим.
- Позвольте, я...
- Не врите. Оверсан, нейтрид". Грабители так не изъясняются.
- Верно. - Незнакомец как будто усмехнулся. - Допущен прокол, так
это, кажется, называется? Придется кое-что объяснить...
Он сел.
- Зажгите свет.
Я поспешно нажал выключатель.
М-да... Передо мной, спокойно сложив руки, сидел молодой человек в
довольно своеобразном черном комбинезоне, широкий пояс которого спереди
был усеян кнопками, разноцветными сегментами переключателей и другими
совсем уж непонятными атрибутами переносного пульта. Еще примечательней
было лицо незнакомца. Ничего вроде особенного, человек как человек, но
его умные, прелестные своей открытостью глаза словно светились изнутри.
При этом трудно было сказать, кто кого разглядывает с большим интересом;
я - его или он - меня.
- Понял, - сказал он вдруг. - Вы не заснули, потому что больны.
Его голос теперь звучал мягко, в нем исчезли нарочитые грубоватые но-
ты, зато стал уловимей акцент, хотя я был готов поклясться, и некоторые
обороты речи подтверждали мою уверенность, что передо мной соотечествен-
ник. Или подделка под него.
Впечатление раздваивалось. Озаренное изнутри духовным светом лицо
незнакомца, чудесные умные глаза, которые не лгали, не умели лгать, все
вызывало доверие. Но остальное! Поддельный голос. Дурацкая роль, которую
незнакомец пытался сыграть... Меня, самого обычного человека, он разгля-
дывает, будто люди ему в новинку, - это как понимать?!
Но хуже всего комбинезон. Такой не мог быть изделием человеческих
рук, ибо ткань... Она поглощала свет! Ни мерцания, ни отлива, ни одна
складка не западала тенью, тем не менее этот саван тьмы каким-то не-
