удержать, больше, чем можно использовать, но все-таки он понял,
что плачет от жадности, от невыносимого желания иметь больше.
Он думал, говорил или пел: "Я переполнен, я и не знал, что был
так пуст".
Леди Амальтея была там, где упала, хотя теперь она
пыталась подняться, и Принц Лир все еще охранял ее, простирая
безоружные руки к нависающему над ним колоссу. Принц прикусил
кончик языка, что делало его похожим на разбирающего игрушку
мальчишку. Много лет спустя, когда имя Шмендрика затмило Никоса
и существа пострашнее ифритов сдавались, едва услышав его, он
никогда не мог ничего сделать, не представив себе лица Принца
Лира с высунутым кончиком языка и зажмуренными от яркого света
глазами.
Красный Бык топнул, Принц Лир упал лицом вперед и, весь в
крови, поднялся. Бык загрохотал вновь, его слепая непомерно
раздутая голова стала медленно опускаться вниз, как чаша
погибели на весах судьбы. Еще немного, и храброе сердце Принца
Лира повиснет кровавой каплей между бледными рогами, а сам он
будет сломан и растоптан, но пока он стоял как вкопанный, лишь
немного кривя рот. Рев Быка становился все громче, рога его
опускались все ниже. Тогда Шмендрик выступил вперед и произнес
несколько слов. Это были короткие слова, и не мелодичные и не
резкие. Сам Шмендрик не слышал их за ужасающим ревом. Но он
знал их смысл, знал, как произнести их, знал, что если захочет,
сможет вновь сделать это так или чуть иначе. Он произносил их
тогда, переполненный добротой и счастьем, чувствуя, так, словно
броня или оболочка, спадает с него бессмертие.
При первых звуках заклинания Леди Амальтея тонко и горько
вскрикнула. Она вновь рванулась к Принцу Лиру, но он стоял к
ней спиной, защищая от Красного Быка, и он не слышал.
Несчастная Молли схватила Шмендрика за руку, но тот продолжал
говорить. И даже когда на том месте, где только что была она,
уже расцветало снежно-белое белопенное чудо, столь же безмерно
прекрасное, сколь безгранично могуч был Бык, даже тогда Леди
Амальтея еще пыталась удержать себя. Ее уже не было, но лицо ее
дуновением всколыхнуло холодный дымящийся свет.
Было бы лучше, если бы Принц Лир не оборачивался, пока не
закончилось превращение, но он обернулся. Он увидел единорога,
и ее свет отразился в нем, словно в зеркале, но звал он не ее--
исчезающую Леди Амальтею. Выкрикнув имя, он словно петух
рассеял то, что еще удерживало ее, и она исчезла.
Все произошло сразу и быстро и медленно, как во сне, где и
то и другое нераздельно. Она стояла очень смирно, глядя на них
потерянными нездешними глазами. Она была еще более прекрасна,
чем в памяти Шмендрика, -- ведь никто не может надолго
запомнить единорога, и все же ни он, ни она не были прежними. С
ласковыми и глупыми словами устремилась к ней Молли Отрава, но
Она не захотела узнать ее. Чудесный рог оставался тусклым как
дождь.
С ревом, от которого со звоном полопались стены логова,
Красный Бык рванулся вперед. Одним прыжком Она исчезла во тьме.
Принц Лир слегка повернулся, чтобы отступить, но прежде чем он
успел это сделать, преследующий единорога Бык отбросил в
сторону его оцепеневшее тело.
Молли кинулась было к нему, но Шмендрик схватил ее и
потащил за Быком и единорогом. Их не было видно, но проход еще
гремел от их отчаянного бега. Потрясенная и возбужденная,
ковыляла Молли рядом с новым неистовым Шмендриком, который не,
давал ей упасть и не замедлял шага. Над ее головой стонал и
потрескивал замок, качавшийся в скале, как выпадающий зуб.
Вновь и вновь в ее голове звучало заклятие ведьмы:
Будет замок сокрушен Тем, кто в Хагсгейте рожден.
Внезапно ее ноги охватил песок, легкие наполнил запах моря
-- холодный, как запах логова, но такой добрый и чистый, что
оба они остановились и громко рассмеялись. На вершине утеса над
ними на серо-зеленом утреннем небе кренился замок Короля
Хаггарда. Молли была уверена, что сам Король следит за всем с
одной из дрожащих башен, но не видела его В тяжелом синем небе
над водой еще трепетали звезды. Был отлив, и на обнаженном
берегу серо и влажно поблескивали лужицы медуз, но вдали у края
отмели море натягивалось, словно тетива, и Молли поняла, что
отлив окончился.
Единорог и Красный Бык стояли лицом к лицу на луке, дугой
уходившей в водную гладь, Она стояла спиной к морю. Бык
наступал медленно, не угрожая, не притрагиваясь, почти ласково
загоняя ее в воду Она не сопротивлялась. Ее рог был темен,
голова опущена вниз, и Бык повелевал ею, как на равнине у
Хагсгсйта в ту ночь, когда Она стала Леди Амальтеей. Если бы не
море, это мог быть все тот же безнадежный рассвет.
И все же Она еще не совсем сдалась. Она пятилась, пока ее
задняя нога не ступила в воду. Тогда Она проскочила мимо мрачно
горящего Красного Быка и побежала вдоль кромки воды так быстро
и легко, что ветер, вздымаемый ею, заметал ее следы на песке.
Бык преследовал ее.
-- Сделай что-нибудь, -- повторил в ушах Шмендрика хриплый
голос то, что когда-то сказала Молли. Сзади него с
окровавленным лицом и безумными глазами стоял Принц Лир. Он был
похож на Короля Хаггарда.
-- Сделай что-нибудь, -- сказал он. -- У тебя есть сила.
Ты превратил ее в единорога -- спаси ее теперь. Я убью тебя,
если ты откажешься. -- И он угрожающе протянул руки к
волшебнику.
-- Я не могу, -- спокойно отвечал Шмендрик. -- вся магия в
мире теперь не в силах ей помочь. Если она не станет с ним
биться, она должна быть в море вместе с остальными. И магия и
смерть здесь бессильны,
Молли слышала, как на песок набегают небольшие волны, --
вода начала прибывать. Она пригляделась к воде: единорогов
нигде не было видно. Не слишком ли поздно? Что если последний
отлив унес их далеко в открытое море, куда, опасаясь кракенов и
морских змей, не заплывают корабли, где царят плавучие джунгли
водорослей, опасные даже для этих чудовищ? Она никогда не
найдет их. Захочет ли она остаться со мной?
-- Для чего же тогда магия?! -- свирепо выкрикнул Принц
Лир. -- Для чего же тогда магия, если она не в силах спасти
единорога? -- Чтобы не упасть, он крепко ухватился за плечо
волшебника.
Шмендрик не повернул головы. С печальной усмешкой в голосе
он сказал: -- Для этого на свете существуют герои. Громада Быка
скрывала единорога, но внезапно Она повернула обратно и
пустилась по берегу к ним. Слепой и терпеливый, как само море,
преследовал ее Красный Бык. Копыта его оставляли в мокром песке
громадные ямы. Они неслись вместе, не удаляясь и не сближаясь,
словно огонь и дым, волна и пена. Принц Лир тихо и понимающе
хмыкнул.
-- Да, конечно, -- согласился он. -- Именно для этого и
созданы герои. Когда даже волшебники ничего не могут сделать,
тогда должны гибнуть герои. -- Улыбаясь, он отпустил плечо
Шмендрика.
-- Ваше рассуждение несправедливо в своей основе... --
негодующе начал Шмендрик, но Принц так и не услышал, в чем он
был неправ. Она промелькнула мимо них, словно молния, из
ноздрей били сине-белые струи, голова ее была слишком высоко
поднята, -- и Принц Лир преградил дорогу Красному Быку. На
мгновение он пропал, словно перышко в огне. Бык пронесся мимо,
сбив Принца на землю.
Он упал, не издав ни звука, Шмендрик и Молли застыли столь
же безмолвно, но Она обернулась. Красный Бык остановился вслед
за ней и вновь попытался оттеснить ее в море. На этот раз на
приплясывающий тягучий натиск Она обращала не больше внимания,
чем на токование тетерева. Не двигаясь, взирала Она на
изувеченное тело Принца Лира.
Прибой набирал силу, и полоска пляжа уже чуть сузилась.
Набегавшие волны вскидывали в предрассветном свете белые
гребни. Молли не видела в них ни одного единорога. Небо над
замком было алым. отчетливо и ясно, словно безлистный стол,
чернел на самой высокой башне силуэт Короля Хаггарда. Молли
видела прямой шрам рта и потемневшие от напряжения ногти на
охвативших парапет пальцах. Но замок теперь не может пасть.
Лишь Лир мог повергнуть его:
И тут Она крикнула. Это был не тот вызывающий трубный
звук, с которым Она встретила в первый раз Красного Быка; это
был уродливый, квакающий стон, полный печали, потери и
ненависти, стон, который не может вырваться из бессмертных уст.
Замок пошатнулся, закрыв лицо рукой. Король Хаггард отпрянул от
парапета. Красный Бык колебался, переминаясь с ноги на ногу и
клоня голову.
Она крикнула снова и саблей откинулась назад. Это было так
прекрасно, что Молли закрыла глаза. Открыв их снова, она
увидела, как Бык увернулся от ее удара. Рог единорога вновь
светился, и свет его трепетал, словно крылья бабочки.
Она ударила снова, и Бык опять отступил. Он был тяжел, но
движения его были легки, как у рыбы в воде. Его рога напоминали
молнии, и малейший поворот его головы заставлял ее уклоняться,
но он отступал, отступал вниз к воде, как только что отступала
она. Она бросилась на него, пытаясь убить, но не могла. С тем
же успехом она могла бы пытаться убить тень или память.
Так без битвы отступал Красный Бык, пока Она не загнала
его в воду. Там он встал, прибой бился о его копыта, вымывая
из-под них песок. Он не наступал и не спасался бегством, и
теперь Она знала, что не может убить его. И все же, пока в
горле Быка что-то удивленно клокотало, Она готовилась к новому
броску.
В глазах Молли Отравы в этот момент мир застыл неподвижной
картиной. Словно бы с башни, более высокой, чем башни замка,
она глядела на бледное взморье, где две куклы, мужчина и
женщина, как прикованные не отрывали глаз от глиняного бычка и
крошечного единорога из слоновой кости. Брошенные игрушки... А
рядом еще одна, полузатоптанная в песок, вблизи высится
песочный замок со щепкой-королем, воткнутой в одну из кривых
башен. Сейчас все поглотит прилив, и не останется ничего, кроме
вяло кружащих над пляжем птиц.
Тогда Шмендрик рывком прижал ее к себе: -- Смотри, Молли!
Издалека, от горизонта набегали тяжелые волны, вздымая
белопенные гребни над зеленым стеклом, вдребезги разбивавшимся
о песчаные отмели и покрытые слизью скалы, волны, терзавшие
берег со свирепостью огня. Стаями с берега взлетали птицы, и
полные внезапной ярости крики их тонули в реве волн.
А в снежной пене из белизны разодранной в клочья воды, из
струящегося зеленого с белым прожилками мрамора -- их гривы,
хвосты, изящные бородки самцов в лучах солнца... темные и
глубокие, как само море, драгоценные камни глаз... и сияние...
перламутровое сияние рогов. Рога приближались, словно радужные
мачты серебряных кораблей.
Но выбраться на землю, пока там был Бык, они не
осмеливались. Они бились на мелководье, будто перепуганные
рыбы, когда сеть поднимает их из воды, -- еще не оставившие
море, но уже теряющие с ним связь. Каждая волна приносила все
новые сотни единорогов и бросала их к тем, кто уже боролся с
потоками воды, выносящими их на берег. Они толкались, вставали
на дыбы, спотыкались, откидывали назад длинные молочно-белые
шеи.
В последний раз Она опустила голову и бросилась на
Красного Быка. И существо из плоти и крови, и беплотный дух от
этого удара лопнуло бы, как перезрелый арбуз. Даже не заметив
удара, он повернулся и медленно вошел в море. Давая ему дорогу,
единороги заметались в воде, разбивая прибой в мелкие брызги,
встававшие у берега стеной тумана, который их рога превращали в
радугу; но и песок, и скалы, и все королевство Хаггарда, и вся
земля вздохнули, когда Бык ступил в море. Чтобы пуститься
вплавь, ему пришлось зайти далеко. Самые большие волны
