почувствовал ужас, гнездящийся в ее глазах. -- Нет, -- сказала
она. -- Нет, мы недостаточно сильны. Он превратит меня в
единорога, и что бы ни случилось потом, мы с тобой навсегда
потеряем друг друга. И я перестану любить тебя, а ты будешь
любить меня только потому, что не сможешь справиться с любовью.
Я буду прекраснее всего на свете и буду жить вечно.
Шмендрик заговорил, от звука его голоса она дрогнула, как
пламя свечи: -- Скорей всего все будет не так. Она смотрела то
на Принца, то на волшебника, как края раны стягивая свой голос.
-- Если потом во мне останется хоть капля любви, --
сказала она, -- ты узнаешь об этом. Я дам Красному Быку загнать
меня в море ко всем остальным. По крайней мере тогда я буду
возле тебя.
-- В этом нет нужды, -- с поддельной легкостью, заставляя
себя смеяться, сказал Шмендрик. -- Едва ли я смогу вновь
превратить вас в единорога, даже если вы захотите этого. Сам
Никос так и не смог превратить человека обратно в единорога, а
вы сейчас самый настоящий человек. Вы можете любить, бояться,
видеть вещи не такими, каковы они на самом деле, и терять
чувство меры. И пусть все окончится здесь, пусть наши поиски
завершатся. Станет ли мир без единорогов хуже и будет ли он
лучше, если они вновь окажутся на свободе? Одной хорошей
женщиной на свете больше -- ну, не стоит ли это любого
единорога. Пусть все кончится. Выходите замуж за Принца и
живите счастливо.
Проход, казалось, становился светлее, и Шмендрику
представился крадущийся к ним Красный Бык, гротескно
осторожный, как цапля ставящий ноги. Тонкое сияние щеки Молли
Отравы погасло, когда она отвернулась.
-- Да, -- сказала Леди Амальтея. -- Я так хочу. Но в тот
же момент Принц Лир сказал: -- Нет. -- В этом внезапно
вырвавшемся словно чих или кашель слове слышался удивленный
визг глупого юнца, ошеломленного драгоценным и ужасным даром,
-- Нет, -- повторил он, на этот раз другим голосом, голосом
короля, -- не Хаггарда, нет, короля, который горевал не о том,
чего не может иметь, а о том, чего не в силах дать.
-- Миледи, -- сказал он. -- Я герой. Это всего лишь
профессия, как у портного или у пивовара; и в ней тоже есть
свои маленькие тайны, фокусы и секреты. Нужно уметь распознать
ведьму, понять, ядовита ли вода в ручье; у всех драконов есть
некоторые слабые места... незнакомцы в плащах с капюшонами
предлагают вполне определенные загадки. Свинопаса нельзя
обвенчать с принцессой, едва он отправится на поиски
приключений; мальчик не может постучаться к ведьме в дверь,
если она уехала отдыхать. Злого дядюшку нельзя вывести на
чистую воду, пока он не назлодействует вволю. Словом, все
должно происходить вовремя. Поиски нельзя просто прекратить;
пророчества не могут гнить на корню; единороги могут оставаться
в плену долго, но не вечно. История не может прийти к
счастливой развязке в самой середине.
Леди Амальтея не ответила ему. Шмендрик спросил;
-- Ну почему же? Разве кто-нибудь против? -- Герои, --
печально ответил Принц Лир, -- герои знают порядок, знают,
когда должен наступить счастливый конец, знают, что лучше, а
что хуже. А плотники умеют различать древесину и знают, как
обтесать доску. -- Протянув руки, он сделал шаг к Леди
Амальтее. Она не повернулась к нему и не отодвинулась, только
еще выше подняла голову, и Принц отвел глаза.
-- Вы научили меня этому, -- сказал он. -- Я никогда не
мог взглянуть на вас, не почувствовав или всей сладости и
согласия мира, или всей глубины его греховности. Я стал героем,
чтобы служить вам и всему, что похоже на вас. И еще -- чтобы
заговорить с вами.
Но Леди Амальтея не произнесла ни слова. По пещере
разливалось бледное песочное сияние. Теперь они отчетливо
видели друг друга -- бледные и странные от страха фигуры. Даже
красота Леди Амальтеи поблекла в этом нудном холодном свете.
Она казалась самой смертной изо всех четверых.
-- Бык близок, -- сказал Принц Лир. Он повернулся и
широкими смелыми шагами, шагами героя направился вниз по
коридору. Леди Амальтея шла за ним легкой и гордой походкой,
которой принцессы лишь пытаются подражать. Молли Отрава жалась
к волшебнику, прикасаясь к его руке, как раньше, когда ей было
одиноко, к единорогу. С высоты своего роста он удовлетворенно
улыбнулся ей. Молли сказала: -- Пусть она останется такой, как
есть. Ну, пусть. -- Скажи это Лиру, -- приветливо ответил он.
-- Разве это я сказал, что порядок превыше всего? Разве я
сказал, что она должна выйти на бой с Красным. Быком, потому
что так и правильнее и достойнее. Спасение героев и счастливый
конец -- это не мое дело.. Это дело Лира.
-- Но это же ты заставил его поступить именно так, --
ответила она. -- Ведь ты знаешь, что он хочет только одного:
чтобы она бросила все и осталась с ним. И он не смог бы
преодолеть себя, но ты напомнил ему, что он герой, и ему
пришлось поступить, как следует герою. Он любит ее, и ты его
одурачил.
-- Нет, что ты, -- возразил Шмендрик. -- Тихо, не то он
услышит.
У Молли от близости Быка кружилась голова и таял разум;
запах Быка и бледный свет слились в вязкое море, и она
колыхалась в нем, вечная и лишенная надежды, как единороги.
Дорога спускалась вниз, к источнику сияния, далеко впереди как
две свечи догорали жизни Принца Лира и Леди Амальтеи. Молли
Отрава фыркнула:
-- Я понимаю, почему ты сделал это. Ты не станешь
смертным, если не вернешь ей прежний облик. Не так ли? И тебе
все равно, что случится с нею, со всеми -- ведь ты-то, наконец,
станешь истинным магом. Не так ли? Ну, ты никогда не станешь
настоящим волшебником, даже если превратишь Быка в жаркое --
ведь тебе и это трудно. Ты не думаешь ни о чем, кроме магии, ну
каким же ты можешь быть волшебником? Шмендрик, мне что-то
нехорошо. Я хочу сесть.
Должно быть, Шмендрик какое-то время нес ее, она не
чувствовала ни земли, ни ног, и взгляд его зеленых глаз звоном
отдавался у нее в голове.
-- Это правда. Кроме магии мне ничего не нужно. Если бы
это помогло мне, я бы сам загонял единорогов для Хаггарда. Это
верно. У меня нет ни симпатий, ни привязанностей, -- голос его
звучал твердо и устало.
-- В самом деле? -- сонно покачиваясь в поглотившем ее
ужасе, сквозь наплывающее сияние спросила она. -- Это ужасно.
-- Она была потрясена. -- Неужели ты действительно такой? --
Нет, -- ответил он тогда или чуть позже. -- Ну разве могу я
быть таким, пережив все это? -- Потом добавил: -- Молли, теперь
тебе придется идти. Он рядом. Он здесь.
Сперва Молли увидела рога. Их свет заставил ее прикрыть
лицо руками, но бледные острия рогов пронзили и ладони, и
ресницы, и мозг. Перед рогами стояли Принц Лир и Леди Амальтея,
и пламя плясало по стенам пещеры, взвиваясь кверху, в
бесконечную тьму. Принц Лир обнажил меч, тут же вспыхнувший в
его руке. Меч переломился, словно сосулька. Красный Бык топнул
ногой, и все упали. Шмендрик думал, что Бык будет ждать в
логове или на просторе, где можно биться. Но он вышел им
навстречу и стоял теперь впереди, не только закрывая проход
между пылающих стен, но и, казалось, продолжаясь в самих скалах
и за ними. И все же это был не призрак, а сам Красный Бык,
сопящий, дымящийся, потрясающий слепой головой. Тяжкое дыхание
терялось в ужасающем скрежете зубов.
Вот оно. Вот оно. Пришло время, или я сотворю великое
добро, или все погибнет. Настал конец. Волшебник, не глядя на
Быка, поднялся на ноги, прислушиваясь лишь к глубине
собственного я, словно к морской раковине. Но сила молчала в
нем; он слышал лишь тонкое завывание пустоты, какое, наверно,
каждодневно, засыпая и просыпаясь, слышал старый Король
Хаггард. Она не придет ко мне. Никос ошибался. Я таков, каким
кажусь.
Леди Амальтея отступила от Быка на шаг, не больше, и
спокойно смотрела, как тот бил передними ногами и испускал из
огромных ноздрей громовые вздохи. Он казался озадаченным и
несколько глуповатым. Он не ревел. В этом леденящем сиянии Леди
Амальтея откинула назад голову, чтобы видеть всего Быка, Не
оборачиваясь, она потянулась к руке Принца Лира.
Хорошо, хорошо. Я не могу сделать ничего, и я рад этому.
Бык пропустит ее, и она уйдет с Лиром. И этот исход столь же
справедлив, как и любой другой. Жаль только единорогов. Принц
еще не заметил протянутой руки, но он вот-вот обернется, увидит
и в первый раз прикоснется к ней. Он никогда не узнает, что она
отдала ему, впрочем, сама она тоже. Красный Бык нагнул голову и
без предупреждения, молча рванулся вперед.
Если бы он захотел, этот молчаливый натиск оказался бы
последним для всех четверых. Но он позволил им рассыпаться
поодиночке и вжаться в стены; он промчался, не задев их, хотя
мог бы легко сорвать их, как стебли вьюнка со стены. Легкий,
словно огонь, он повернулся там, где для этого не было места,
вновь грозя им рогами, опустив морду к самой земле. Шея его
вздымалась чудовищной волной. И тогда он взревел.
Они побежали, Бык следовал за ними, не торопясь настичь,
но так, чтобы каждый оставался один в дикой тьме. Земля
лопалась у ног беглецов, они кричали, но не слышали
собственного крика. От рева Красного Быка со стен и потолка
срывались потоки камней и земли; словно полураздавленные
насекомые, они карабкались вперед, и он гнал их все дальше. За
диким мычанием терялся другой звук: слабое повизгивание
сотрясавшегося до самых основ замка, бьющегося в буре бычьего
гнева, словно флаг на ветру. В проходе еле слышно запахло
морем.
Он знает, он знает! Я обманул его однажды, второй раз это
не удастся. Женщина она или единорог, он, как приказано,
загонит ее теперь в море, и никакая магия не поможет. Хаггард
победил.
Так думал волшебник на бегу, впервые за всю его долгую
странную жизнь магия оставила его. Путь внезапно расширился, и
они попали в какой-то зал, должно быть, служивший логовом Быку.
Застарелая вонь была здесь настолько густой, что становилась
даже отвратительно-приятной; пещера в этом месте раздавалась
кровавой глоткой, как будто бы исходящий от быка жуткий свет
застрял в трещинах и расселинах ее стен. За выходом из логова,
почти рядом, тускло блестела вода.
Леди Амальтея упала столь же беспомощно, как
переламывается стебель цветка. Шмендрик отпрыгнул в сторону,
пытаясь прихватить с собой Молли Отраву. Сжавшись за расколотым
камнем, они пытались скрыться от надвигающегося Быка. Но он
остановился, не завершив шага. Внезапная тишина, прерываемая
лишь дыханием Быка и отдаленным гулом моря, была бы непонятна,
если бы не ее причина.
Она лежала на боку, подогнув ногу, слегка шевелясь, но не
издавая ни звука. Безоружный Принц Лир простер руки, словно в
них были меч и щит, преграждая путь Быку. И в этой бесконечной
ночи Принц еще раз сказал: -- Нет.
Это было очень глупо, еще мгновенье -- и Бык растоптал бы
его, даже не заметив в своей слепоте, что тот преграждает ему
путь. Любовь, изумление и великая печаль пронзили тогда
Шмендрика Мага и слились в нем, переполняя его чем-то, что не
было ни тем, ни другим, ни третьим. Он не поверил, но она
все-таки пришла к нему, пришла так, как приходила дважды,
оставляя его всякий раз еще более опустошенным. На этот раз ее
было больше, чем он мог удержать: она просачивалась сквозь кожу
и истекала через пальцы на руках и ногах, сверкала в очах и
вздымала волосы. Ее было слишком много, больше, чем можно
