Подобрал из мусора и без ума влюбился.
- А вот это?
- Кончай, Деми. Ты что, вознамерилась изучить всю мою прошлую жизнь?
- Нет, но ты все равно скажи. Такая странная штука.
- Это - слезка из Башни Драгоценностей, которая на Ганимеде, в куполе
Бурма.
- Башня Драгоценностей?
- Они делают синтетические драгоценные камни ровно тем же способом,
как столетья назад в дроболитейных башнях делали дробь. В тот раз отливали
красные рубины, эта капелька не получилась сферической, вот ее и отдали
мне.
- Такая интересная, внутри словно цветок.
- Да, это и есть изъян. Хочешь, подарю?
- Нет, благодарствую. Я намерена получить с тебя нечто большее, чем
порченные рубины.
- Вот уже и агрессивность появляется, - сообщил Уинтер стенам своей
гостиной. - Загнала меня в угол и решила, что теперь можно не скрывать
истинное свое лицо.
Начав задолго до Потопа вздохи,
И вы могли бы целые эпохи
То поощрять, то отвергать меня -
Как вам угодно будет - вплоть до дня
Всеобщего крещенья иудеев!
- А чем понравился тебе я, когда ты увидела меня в "Солар"?
- Как ты двигаешься.
- Это что - язык на плечо и едва волочу ноги?
- Господи, да ты что! Твой ритм.
- В действительности я - негр, у нас врожденное чувство ритма.
- Какой ты там негр, ты даже не настоящий маори. - Деми чуть тронула
его щеку кончиками пальцев. - Я знаю, откуда эти шрамы.
Роуг чуть опустил свои очки.
- Ты все делаешь как-то четко, размеренно. - Она несколько раз
качнула рукой. - Словно ритм-секция оркестра. И двигаешься, и говоришь, и
шутишь...
- А ты что, никак на музыке задвинутая?
- Вот я и захотела попасть тебе в такт.
Уинтер замер, не донеся рубиновую слезку до шкатулки; лучи вечернего
солнца осветили Деми под неожиданным углом, и на мгновение она стала
похожей на Рэйчел Штраус из "Солар Медиа", с которой у него были когда-то
весьма сложные и запутанные отношения.
Любовь свою, как семечко, посеяв,
Я терпеливо был бы ждать готов
Ростка, ствола, цветенья и плодов.
Уинтер начинал чувствовать себя несколько неуютно, с прежними
девушками такого не бывало.
- Невнятное у нас какое-то начало получается, - пожаловался он.
- С чего это ты решил? А по моему - сплошные игры и веселье.
- Кто тут веселится?
- Я.
- А я что должен делать?
- Лови мелодию и подыгрывай.
- Каким ухом, левым или правым?
- Средним. Там, кажется, пребывает твоя душа?
- В жизни не встречал таких бредовых и наглых девиц.
- Если хотите знать, сэр, мне приходилось выслушивать оскорбления от
людей и получше вас.
- Это от кого же?
- От тех, кому я отказывала.
- Оставляешь меня в неведении?
- Да, с тобой по-другому нельзя.
- Черт побери, меня переиграли, - пробормотал Уинтер. - Силы явно не
равны.
Столетие ушло б на воспеванье
Очей; еще одно - на созерцанье
Чела; сто лет - на общий силуэт,
На груди - каждую! - по двести лет,
И вечность, коль простите святотатца,
Чтобы душою вашей любоваться.
- Вот уж последнее, чего я от тебя ожидала, - улыбнулась Деми.
- Что последнее?
- Что ты окажешься таким стеснительным.
- Я? - возмутился Роуг. - Стеснительный?
- Да, и мне это очень нравится. Глазами уже все ощупал, а в остальном
- никаких поползновений.
- С негодованием отрицаю.
- Скажи мне, что ты видишь?
- Калейдоскоп какой-то идиотский.
- Ты бы объяснил попонятнее.
- Я... - он замялся. - Я не могу. Я... ты все время становишься
другой.
- Каким образом?
- Ну... Волосы, например. Они то прямые, то волнистые, то светлые, то
темные...
- А, да это новая краска для волос, "Призма". Она реагирует на длину
световой волны. Посмотрел бы ты, что делает со мной телепрограмма АРВ, я
превращаюсь чуть не в северное сияние.
- И глаза - иногда темные и узкие, как у моей бывшей жены, а иногда
раскрываются, как огромные опалы... В точности как у одной старой знакомой
из Фламандского купола.
- Элементарный фокус, - рассмеялась Деми. - Это умеют все девушки.
Мужчины падают, как громом пораженные - во всяком случае так считается.
Она сняла с Уинтера очки и нацепила их себе на нос.
- Ну что, теперь не так страшно?
- И... И груди. - Уинтер почти заикался. - Когда ты впервые появилась
в агентстве, я еще подумал, что они... ну, такие трогательные крохотные
бугорки. А теперь... теперь они... Ты что, наращивала их, пока я бегал по
заданиям?
- Попробуем выяснить, - сказала Деми и начала расстегивать кофточку.
Но за моей спиной, я слышу, мчится
Крылатая мгновений колесница;
А перед нами - мрак небытия,
Пустынные, печальные края.
Поверьте, красота не возродится,
И стих мой стихнет в каменной гробнице;
И девственность, столь дорогая вам,
Достанется бесчувственным червям.
Там сделается ваша плоть землею,
Как и желанье, что владеет мною.
- Не надо, - сказал Уинтер. - Пожалуйста, не надо.
- Почему не надо? Ты что, все еще стесняешься?
- Нет, просто я... я не этого ожидал.
- Конечно, не этого. Ты же маори, дикарь, настоящий мужчина. А вот на
этот раз я сама буду к тебе приставать. - Кофточка улетела в сторону. -
Сколько, по твоему мнению, может ждать девушка? До самой смерти, что ли?
- Ни себе хрена! - восхищенно воскликнул Уинтер. - Да тебя хоть на
нос парусника приколачивай!
- Да, - серьезно согласилась Деми. - У меня даже прозвище такое -
Чайный Клиппер.
- Ты что, террористка из организации "Свободу девственницам"?
- А чего спрашивать, - рассмеялась она. - Лучше взять да выяснить.
Давай, Роуг.
Деми рывком подняла Уинтера с дивана и потащила в спальню, на ходу
сдирая с него одежду.
Всю силу, юность, пыл неудержимый
Сплетем в один клубок нерасторжимый
И продеремся в ярости борьбы
Через железные врата судьбы.
И пусть мы солнце в небе не стреножим -
Зато пустить его галопом сможем!
Но ей оказалось под силу и это - остановить солнце над лишенном
времени чистилище любви. Она казалась сотней женщин с сотнями рук и ртов.
Она была негритянкой с толстыми губами, которые обхватывали, поглощали
его, с высокими, крепкими ягодицами, которые сжимали его, как клещи. Она
была девственницей из Новой Англии - тоненькой, белокурой и беспомощной,
но дрожащей от счастья.
Она наполняла его уши жадным, ненасытным воркованием - и в то же
время ее рты извлекали арпеджио из его кожи и пили их. Она была дикой, из
какого-то иного мира тварью, гортанно вопившей, когда он по-зверски же
овладевал ею. В какое-то мгновение она стала надувной пластиковой куклой,
то пищавшей, то гудевшей, наподобие игрового автомата. Она была жесткой и
нежной, требовательной и бесконечно покорной и всегда - неожиданной.
И она вызывала у него странные, чудовищные видения. Его словно
стегали кнутом, распинали, рвали на дыбе и четвертовали, клеймили добела
раскаленным железом. Ему казалось, что он видит ее и себя - невероятно
сплетенных - в увеличивающих зеркалах. Он пришел в ужас, услышав громкий
стук в дверь и той же дверью приглушенные голоса, выкрикивавшие непонятные
угрозы. Его чресла превратились в бесконечно извергающийся вулкан. И все
это время ему казалось, что они ведут с ней легкую, блестящую беседу за
икрой и шампанским - в качестве эротической прелюдии, чтобы возлечь потом
перед зажженным камином и впервые предаться любви.
ЭНЕРГИЯ
Я все больше и больше прихожу к убеждению,
что человек - существо опасное и что власть
болезненно увлекает своих обладателей, без
различия - принадлежит она многим или немногим.
Эбигайл Адамс
Уинтер поднялся с японской кровати, бесшумно прошел в гостиную и
уселся на диван, закинув ноги на кофейный столик. Он напряженно думал,
стараясь разобраться в структуре событий.
Получасом позднее появилась Деми - вновь стройная, белокурая и чуть
раскосая. Одернув на себе одну из рубашек хозяина дома, выполнявшую роль
кургузого домашнего халата, девушка уселась по другую сторону кофейного
столика прямо на пол и посмотрела на Роуга снизу вверх.
- Я тебя люблю, - прошептала она. - Я тебя люблю, я тебя люблю, я
тебя люблю.
Некоторое время Уинтер молчал, затем судорожно вздохнул.
- Ты - титанианка. - Он не спрашивал, а констатировал факт.
Деми помолчала, примерно столько же, сколько и он, а затем кивнула.
- Разве это что-нибудь меняет?
- Не знаю. Я... Ты первая титанианка, с которой я встретился.
- В постели?
- Вообще, где угодно.
- Ты уверен?
- Н-нет. Пожалуй, я не могу быть уверен. Никто не может.
- Не может.
- А ты сама способна уверенно распознать своих?
- Ты имеешь в виду всякие там таинственные приметы вроде секретных
масонских знаков? Нет, но...
- Но что?
- Но мы можем узнать друг друга, если начнем говорить на своем языке.
- А как звучит титанианский? Я его слышал когда-нибудь?
- Возможно. Тут не так все просто. Понимаешь, титанианцы общаются
совсем иначе, чем остальные.
- Иначе?
- Не звуками и не жестами.
- А как же? Телепатия?
- Нет, мы говорим химически.
- Что?
- У нас химический язык - запахи, вкусовые ощущения, ощущения на
поверхности кожи и в глубине тела.
- Что-то ты мне плетешь.
- Ни в коем случае. Это - очень исхищренный язык, где все выражается
вариациями интенсивности и сочетаниями.
- Знаешь, я что-то даже не верю.
- Тебе это чуждо, вот и не веришь. Сейчас я буду говорить химически.
Готов воспринимать?
- Давай.
- Так что? - спросила Деми после нескольких секунд полного молчания.
- Ничего.
- Чувствуешь какой-нибудь запах? вкус? Вообще что-нибудь?
- Ничего.
- Вообще никаких ощущений?
- Только растущее убеждение, что все это просто жульническая уловка,
смысл которой... Нет. Подожди. Надо по-честному. На какой-то момент мне
показалось, что я вижу нечто вроде солнечного диска, вроде этих моих
шрамов,
- Ну вот! - широко улыбнулась Деми. - Ты все-таки слышал меня, однако
все это настолько чуждо тебе и незнакомо, что мозгу приходится переводить
принимаемый сигнал на язык привычных символов.
- Ты действительно сказала мне нечто, чему соответствует зрительный
образ солнечного диска?
Деми кивнула.
- Так что ты там говорила на своем химическом?
- Что ты - психованный, в конец запутавшийся маорийский мужчина, и я
люблю тебя, люблю всего, вплоть до этих самых шрамов.
- И ты все это сказала?
- Не только сказала, но так и думаю, особенно насчет шрамов. А ты,
дурачок, чего-то стесняешься...
- Кончай сострадание, я ненавижу такие штуки, - прорычал Уинтер. -
Так что же, - добавил он, - вы, титанианцы, так вот и вещаете все время на
своем химическом языке?
- Нет.
- А много вас среди людей?
- Не знаю, да, собственно, и не очень интересуюсь. Я интересуюсь
