пятнадцать лет, он уже знал все комбинации букв, сопровождавшие ту или иную
картинку в маленьком букваре и в двух книжках для начального чтения.
Разумеется, он имел лишь самое туманное представление о значении и
употреблении союзов, глаголов, местоимений, наречий и предлогов.
Как-то раз (ему было тогда около двенадцати лет) в одном из ящиков
стола он нашел несколько карандашей. Случайно проведя концом одного из них
по столу, он с восхищением увидел, что карандаш оставляет за собой черный
след.
Тарзан так усердно занялся этой новой игрушкой, что поверхность стола
очень скоро покрылась линиями, зигзагами и кривыми петлями, а кончик
карандаша стерся до дерева. Тогда Тарзан принялся за новый карандаш. Но на
этот раз он уже имел в виду определенную цель.
Ему пришло в голову самому изобразить некоторые из маленьких букашек,
которые ползали на страницах его книг.
Это было трудное дело, прежде всего уже потому, что он держал карандаш
так, как привык держать рукоять кинжала, что далеко не способствовало
облегчению письма или разборчивости написанного.
Однако, Тарзан не бросил своей затеи. Он занимался письмом всякий раз,
когда приходил в хижину, и в конце концов практический опыт указал ему такое
положение карандаша, при котором ему легче было направлять и водить его. И
тогда он получил возможность воспроизвести некоторые из маленьких букашек.
Таким путем он стал писать.
Срисовывая букашки, он научился и другой вещи -- их числу. И хотя он не
мог считать в нашем смысле этого слова, он все же имел представление о
количестве, в основе которого лежало число пальцев на одной руке.
Роясь в разных книгах, Тарзан убедился в том, что ему теперь известны
все породы букашек, появляющихся в разных комбинациях. Он тогда без труда
расположил их в должном порядке. Ему было легко это сделать, потому что он
часто перелистывал занимательный иллюстрированный букварь.
Его образование, таким образом, шло вперед. Но самые важные познания он
приобрел в неистощимой сокровищнице громадного иллюстрированного словаря.
Даже после того, как он понял смысл букашек, он продолжал гораздо больше
учиться по картинкам, чем с помощью чтения.
После того, как он открыл расположение букв в алфавитном порядке, он с
наслаждением искал и находил знакомые ему комбинации. Слова, сопровождавшие
их, и их определения увлекали его все дальше и дальше в громадную область
знания.
К семнадцати годам Тарзан научился читать детский букварь и вполне
понял удивительное значение маленьких букашек.
Он уже больше не презирал своего голого тела, не приходил в отчаяние
при виде своего человеческого лица; он знал теперь, что он принадлежит к
совсем иной породе, чем его дикие и волосатые сотоварищи.
Он был ч-е-л-о-в-е-к, а они о-б-е-з-ь-я-н-ы. Маленькие же обезьяны,
скачущие по верхушкам деревьев, были м-а-р-т-ы-ш-к-и. Тарзан узнал также,
что старая Сабор л-ь-в-и-ц-а, Хиста з-м-е-я, а Тантор с-л-о-н.
Таким образом он научился читать.
С того времени его успехи шли очень быстро. С помощью большого словаря
и упорной работы здорового разума, Тарзан, унаследовавший способность к
мышлению, свойственную высокой расе, часто догадывался о многом, чего в
действительности не мог понять, и почти всегда его догадки были близки к
истине.
В его учении случались большие перерывы, так как племя иногда далеко
уходило от хижины, но, даже вдали от книг, его живой ум продолжал работать
над этими таинственными и увлекательными вопросами.
Куски коры, плоские листья и даже гладкие участки земли служили Тарзану
тетрадями, в которых острием охотничьего ножа он выцарапывал уроки.
Но в то время, как он следовал своей склонности к умственному труду, он
не пренебрегал и суровыми жизненными знаниями".
Он упражнялся с веревкой и играл со своим охотничьим. ножом, который
научился точить о плоские камни.
Племя окрепло и увеличилось со времени, когда поступил в него Тарзан.
Под предводительством Керчака ему удалось изгнать другие племена из
своей части джунглей, так что у племени была теперь в изобилии пища и почти
не приходилось терпеть от дерзких набегов соседей.
И потому, когда молодые самцы вырастали, они находили более удобным для
себя брать жен из собственного племени, а если и брали в плен чужих самок,
то приводили их к Керчаку, предпочитая подчиниться ему и жить с ним в
дружбе, чем устраиваться самостоятельно.
Изредка какой-нибудь самец, более свирепый, чем его товарищи, пытался
оспаривать власть у Керчака, но еще никому не удалось одолеть эту свирепую и
жестокую обезьяну.
Тарзан находился в племени на особом положении. Хотя обезьяны и считали
его своим, но Тарзан слишком заметно от них отличался, чтобы не быть
одиноким в их обществе. Старшие самцы уклонялись от сношений с ним и либо не
обращали на него внимания, либо относились к нему с такой непримиримой
ненавистью, что если бы не изумительная ловкость мальчика и не защита
могучей Калы, которая оберегала его со всем пылом материнской любви, -- он
был бы убит еще в раннем возрасте.
Самым свирепым и постоянным его врагом был Тублат. Но когда Тарзану
минуло около тринадцати лет, преследования его врагов внезапно прекратились,
его оставили в покое и даже стали питать к нему род уважения. Тарзан мог
наконец рассчитывать на спокойную совместную жизнь с племенем Керчака, за
исключением тех случаев, когда на кого-нибудь из самцов нападал припадок
безумного неистовства, которыми страдают в джунглях самцы диких зверей. Но
тогда никто из обезьян не был в безопасности.
Виновником этого счастливого для Тарзана поворота был никто иной, как
тот же Тублат.
Произошло это событие следующим образом. Однажды, все племя Керчака
собралось в маленьком естественном амфитеатре, лежащем среди невысоких
холмов, на широкой и чистой поляне, свободной от колючих трав и ползучих
растений
Площадка была почти круглой. Со всех сторон амфитеатр замыкали мощные
гиганты девственного леса; их огромные стволы были сплетены такой сплошной;
стеной кустарника, что доступ на маленькую гладкую арену был возможен лишь
по ветвям деревьев. Здесь, в безопасности от какого-либо вторжения,
устраивало свои собрания племя Керчака. В середине амфитеатра возвышался
один из тех страшных земляных барабанов, из которых антропоиды извлекают
адскую музыку при совершении своих обрядов. Из глубины джунглей глухие удары
их иногда доносятся до человеческого слуха, но никто из людей, никогда не
присутствовал на этих ужасных празднествах. Многим путешественникам удалось
видеть эти диковинные барабаны обезьян. Иные из них слышали даже грохот
свирепого, буйного разгула громадных человекообразных, этих первых
властителей джунглей. Но Тарзан, лорд Грейсток, был несомненно первым
человеческим существом, которое когда-либо само участвовало в опьяняющем
разгуле Дум-Дум.
Этот первобытный обряд послужил прототипом для всех служб, церемоний и
торжеств, какие устраивались и устраиваются церковью и государством. На заре
человеческого сознания, в седой глубине веков, за далекой гранью
зарождающегося человечества, наши свирепые волосатые предки при ярком свете
луны выплясывали обряды Дум-Дум под звуки своих земляных барабанов, в
глубине величавых джунглей, которые остались такими же и поныне. Все наши
религиозные таинства и обряды начались в ту давно забытую ночь, в тусклой
дали давно минувшего мертвого прошлого, когда первый мохнатый наш предок,
раскачав своею тяжестью ветку тропического дерева, легко спрыгнул на мягкую
траву, на место первого сборища.
В тот день, когда произошло событие, после которого Тарзан добился,
наконец, прекращения тех преследований, которым он подвергался в течение
первых двенадцати лет своей жизни, племя Керчака, состоявшее теперь уже из
целой сотни обезьян, шло молча толпою по нижним ветвям деревьев и бесшумно
спустилось на арену амфитеатра.
Празднества Дум-Дум устраивались обычно по случаю того или иного
важного события в жизни обезьян, например -- победе над враждебным племенем,
захвата пленника, умерщвлении или поимки какого-нибудь крупного хищника
джунглей и, наконец, по случаю смерти или воцарения владыки -- главы
племени. Каждый такой случай сопровождался торжественными обрядами и особым
церемониалом Дум-Дум.
В этот день, праздновалось убийство гигантской обезьяны из другого
племени. И когда обезьяны Керчака заняли арену амфитеатра, два могучих самца
принесли труп побежденного.
Они положили свою ношу перед земляным барабаном и уселись на корточках
возле него в виде стражи. Остальные участники торжества разлеглись в густой
траве, чтобы подремать, пока не взойдет луна. При ее свете должна была
начаться дикая оргия.
Долгие часы на поляне царила полнейшая тишина, нарушаемая лишь
нестройными криками пестрых попугаев и щебетом тысячи птиц, которые стаями
порхали среди ярких орхидей и гирлянд огненно-красных цветов, ниспадавших с
покрытых мохом пней и стволов.
Наконец, когда над джунглями спустилась ночь, обезьяны зашевелились,
поднялись и расположились вокруг земляного барабана. Самки и детеныши
длинной вереницей уселись на корточках с внешней стороны амфитеатра,
взрослые самцы расположились внутри полянки, прямо против них. У барабана
заняли место три старые самки, и каждая из них имела в руках толстую
суковатую ветку длиной около пятнадцати дюймов.
С первыми слабыми лучами восходящей луны, посеребрившей вершины
окружных деревьев, старые самки стали медленно и тихо ударять по звучащей
поверхности барабана.
Чем выше поднималась луна и чем ярче освещался ее сиянием лес, тем
сильнее и чаще били в барабан обезьяны, пока, наконец, дикий ритмический
грохот не наполнил собою всю окрестность на много миль во всех направлениях.
Хищные звери джунглей приостановили свою охоту и, насторожив уши и приподняв
головы, с любопытством прислушивались к далеким глухим ударам, указывавшим
на то, что у больших обезьян начался праздник Дум-Дум.
По временам какой-нибудь зверь испускал пронзительный визг или громовый
рев в ответ на дикий грохот праздника антропоидов. Но никто из них не
решался пойти на разведки или подкрасться для нападения, потому что большие
обезьяны собравшиеся всей своей массой, внушали лесным соседям глубокое
уважение.
Грохот барабана достиг, наконец, силы грома; тогда Керчак вскочил на
середину круга, в открытое пространство между сидящими на корточках самцами
и барабанщицами.
Выпрямившись во весь рост, он откинул голову назад и, взглянув прямо в
лицо восходящей луне, ударил в грудь своими большими волосатыми лапами и
испустил страшный, рычащий крик.
Еще и еще пронесся этот наводящий ужас крик над притихшими в безмолвии
ночи и словно мертвыми джунглями.
Затем Керчак ползком, словно крадучись, безмолвно проскочил мимо тела
мертвой обезьяны, лежавшей перед барабаном, не сводя с трупа своих красных,
маленьких, сверкавших злобою глаз, и, прыгая, побежал вдоль круга.
Следом за ним на арену выпрыгнул другой самец, закричал, и повторил
движения вождя. За ним вошли в круг и другие, и джунгли теперь уже почти
беспрерывно оглашались их кровожадным криком.
Эта пантомима изображала вызов врага.
Когда все возмужалые самцы присоединились к хороводу кружащихся
плясунов, -- началось нападение.
Выхватив огромную дубину из груды кольев, нарочно заготовленных для
этой цели, Керчак с боевым рычанием бешено кинулся на мертвую обезьяну и
