это означало: "Сдаешься?".
Акут вспомнил хрустящий звук, раздавшийся перед тем, как переломилась
могучая шея Молака, и содрогнулся. Сильнейшему в племени все же не хотелось
лишиться своих прав вождя: он сделал еще отчаянную попытку вырваться из
цепких объятий противника; но новый сильный нажим на его позвоночник вырвал
едва слышный ответ: "Ка-года".
Тарзан ослабил немного свою хватку, но все еще не выпускал противника
из своих могучих рук.
-- Ты все же можешь быть царем, Акут! -- проговорил он. -- Тарзан
сказал, что он не хочет быть царем. Если даже кто-нибудь будет оспаривать
право Акута, Тарзан из обезьяньего племени поможет Акуту в его борьбе.
Тарзан выпустил самца, и тот медленно поднялся на ноги. Потряхивая
своей огромной головой и сердито ворча, он пошел вперевалку к своему
племени. Он испытующе посмотрел на одного, потом на другого из самых крупных
самцов, чтобы убедиться, не оспаривает ли кто-нибудь его первенство?
Самцы боязливо отошли в сторону, когда он приблизился, и Акут был
признан царем.
Через несколько минут племя двинулось в джунгли и оставило Тарзана в
одиночестве на берегу моря.
Раны, нанесенные Молаком, причиняли ему сильную боль, но он привык к
физическим страданиям и переносил их с терпеливостью диких зверей, научивших
его этому в джунглях.
Тарзан подумал о том, что прежде всего ему необходимо обзавестись
оружием для защиты и нападения. Первая встреча с обезьянами и доносившийся
дикий рев льва Нумы и пантеры Шиты были для него достаточным
предупреждением, что ему предстояла не очень безмятежная жизнь.
Это было возвращение к прежней жизни, полной опасностей и кровавых
столкновений, возвращение к жестокой борьбе за существование: отныне опять
либо он будет охотиться за кем-нибудь, либо кто-нибудь будет охотиться за
ним. Он знал, что каждую минуту, днем и ночью, он может оказаться лакомой
приманкой для хищника и что, рано или поздно, он попадет кому-нибудь на
обед. Это почти неизбежно случится, если он не раздобудет оружие, которое
можно противопоставить клыкам и когтям своих врагов. И Тарзан, не медля ни
минуты, отправился на поиски.
На берегу моря ему удалось найти каменную глыбу вулканического
происхождения. После долгих усилий он сумел отколоть продолговатый кусок
длиной дюймов в двенадцать и в четверть дюйма толщиной, один край которого
был слегка заострен. Для начала этот осколок мог заменить ему нож.
С этим примитивным оружием он отправился в джунгли на поиски особой
знакомой ему породы крепкого дерева. Он скоро нашел одно такое упавшее
дерево, срезал с него небольшой прямой сучок и заострил палочку с одного
конца, с помощью только что сделанного ножа.
После этого он выдолбил в стволе лежавшего дерева небольшое
чашеобразное углубление, в которое насыпал мелконакрошенную сухую кору. Сев
затем верхом на ствол, он вставил заостренный конец палочки в углубление и
принялся быстро вращать прут между ладонями.
Через несколько минут показался дымок, а затем и пламя. Собрав сухих
веток и положив их на огонь, Тарзан вскоре развел большой костер, в пламя
которого он положил свой каменный нож, а сам отправился к морю, чтобы
зачерпнуть немного воды.
Когда он вернулся, камень был накален докрасна. Тарзан вынул его и
брызнул на него водой неподалеку от края. Несколько крупинок откололось от
песчаной поверхности камня. Тарзан снова сунул камень в огонь и снова капнул
на него водой. Он повторял эту кропотливую операцию множество раз, и в конце
концов его примитивный охотничий нож стал довольно острым.
Тарзан испытал большое удовлетворение, когда ему удалось заострить
каменный клинок на протяжении нескольких дюймов. Он тут же срезал длинный
гибкий прут для лука, рукоятку для своего ножа, крепкую дубину и несколько
стрел.
Все это имущество он спрятал в дупле высокого дерева, близ небольшого
ручейка. На верхних его ветвях он устроил небольшую горизонтальную площадку
для сна, а несколько выше крышу из пальмовых листьев.
Занятый своей работой, он и не заметил, как наступили сумерки, и
почувствовал сильный голод.
Еще раньше он обратил внимание на протоптанную тропу, неподалеку от его
нового жилища, которая вела к ручью. По многочисленным следам было видно,
что по этой тропе разные животные спускаются к водопою. К этому-то месту и
направился, перебираясь с дерева на дерево, голодный Тарзан.
Он лазил по верхним ветвям деревьев с ловкостью обезьяны и, если бы его
не угнетало тяжелое чувство при воспоминании о недавних событиях, он был бы
вполне счастлив. Его грудь наполнялась диким ощущением свободы, его память
невольно обращалась к радостным картинам детства.
К нему вновь возвращались инстинкты прежней жизни, которая в
действительности была ему ближе, чем культурная жизнь с ее привычками,
приобретенными им за последние два года общения с людьми. О, если бы его
приятели -- чопорные сэры палаты лордов -- могли видеть, как он прыгает по
деревьям!
Он лег на нижнюю ветку высокого дерева, свешивающуюся над тропой, и
стал вглядываться в сторону джунглей, откуда должно было появиться
какое-нибудь животное, обреченное ему на ужин.
Ему не пришлось долго ждать. Едва он удобно устроился, поджав под себя
ноги, как заметил грациозную лань Бару, медленно направляющуюся к водопою.
Тонкое чутье сразу подсказало Тарзану, что Бара была не одна: какой-то
хищник преследовал стройное животное, не подозревавшее об опасности. Тарзан
не мог определить, кто именно подкрадывался к лани из глубины джунглей, но
ему было ясно, что это был крупный хищник, выслеживавший Бару с той же
целью, что и он сам; вероятнее всего лев Нума или пантера Шита.
Во всяком случае жертва могла бы ускользнуть от Тарзана, если бы Бара
продолжала двигаться к воде так же медленно, как теперь.
Но, очевидно, какой-то звук или шорох предупредил лань об опасности;
она на мгновение остановилась и затем быстрыми прыжками понеслась прямо к
ручью, чтобы, перебежав через него, спастись на противоположном берегу.
Из чащи джунглей, на расстоянии сотни шагов от мчавшейся лани, вдруг
выпрыгнула темная фигура льва Нумы. Тарзан ясно видел своего соперника. Бара
должна была пробежать под деревом, на котором сидел человек-обезьяна. Сможет
ли он вырвать у льва его добычу? Но раньше, чем голодный человек сам ответил
себе на этот вопрос, он спрыгнул с ветки на спину перепуганной лани.
Еще минута -- и Нума мог получить сразу две добычи, и, если Тарзан
хотел сегодня поужинать, он должен был действовать быстро.
Он схватил лань за рога и молниеносным движением скрутил ей шею, так
что хрустнул позвоночник.
Затем он перебросил добычу через плечо и, схватив в зубы ее переднюю
ногу, вскочил на ближайшую ветку.
Лев приближался гигантскими прыжками, рыча от ярости при виде
ускользавшей от него добычи. Тарзан схватился обеими руками за ветку, и в ту
минуту, когда Нума прыгнул вверх за ним, человек со своей добычей был вне
его досягаемости.
Ошеломленный этой неслыханной дерзостью, лев упал на землю, а Тарзан,
устроившись поудобнее на более безопасном месте, стал гримасами и криками
дразнить разъяренного зверя. А тот яростно бил себя по бедрам своим жестким
хвостом и втягивал ноздрями запах перехваченной у него добычи.
Своим новым ножом Тарзан отрезал сочный кусок от задней части лани и, в
то время как лев с рычаньем ходил внизу взад и вперед, лорд Грейсток с
жадностью рвал зубами теплое мясо с дымящейся кровью. Ни одно изысканное
блюдо в самом шикарном лондонском ресторане не казалось ему таким вкусным.
Кровь его добычи перепачкала ему лицо. От нее шел острый запах, столь
привлекательный для хищных зверей.
Насытившись вдоволь, Тарзан нанизал остатки мяса на острые сучья
дерева, а затем отправился по верхним ветвям к своей площадке; Нума,
горевший жаждой мести, продолжал следить за ним снизу.
Добравшись до площадки на верхушке дерева, Тарзан лег и заснул глубоким
сном. Проснулся он лишь на следующее утро, когда солнце стояло уже высоко.
IV
ШИТА
В течение последующих дней Тарзан был занят совершенствованием своего
оружия и исследованием джунглей. Он сделал тетиву для лука из сухожилий
лани, которая послужила ему ужином в первый день его пребывания на
необитаемом острове. Он предпочел бы для тетивы жилу Шиты, но это
приходилось отложить до более удобного случая.
Он свил также длинную веревку из сухой травы, наподобие той, которой он
много лет тому назад дразнил злого Тублата и которая впоследствии сделалась
в ловких руках мальчика-обезьяны замечательным арканом.
Он смастерил также ножны и рукоятку для своего охотничьего ножа и
колчан для стрел, а из кожи Бары вырезал себе кушак и передник на бедра.
Затем Тарзан отправился на исследование незнакомой местности. Он
определил сразу, что это не был родной ему западный берег Африки, так как в
этой местности солнце вставало со стороны моря.
Но это не мог быть и восточный берег Африки, так как он был убежден,
что "Кинкэд" не проходил через Средиземное море, Суэцкий канал и Красное
море, а для того, чтобы обогнуть мыс Доброй Надежды потребовалось бы
значительно больше времени. И он тщетно терялся в догадках, куда его
закинула судьба?
Ему приходило в голову, что пароход пересек Атлантический океан и
высадил его на каком-нибудь диком берегу Южной Америки; но присутствие льва
с несомненностью доказывало, что это не так.
Одиноко бродя по джунглям, вдоль побережья, Тарзан чувствовал сильное
желание иметь около себя какое-нибудь живое существо и начинал жалеть, что
не остался в стаде обезьян. Ему не пришлось их больше видеть после той
первой встречи, когда он победил Молака.
Теперь он почти совершенно стал прежним Тарзаном и, хотя сознавал, как
мало общего между ним и большими антропоидами, все же он предпочел бы их
общество полному одиночеству.
Во время своих скитаний он питался попадавшимися ему плодами и крупными
насекомыми, которых он находил в трухлявых, гниющих деревьях. Насекомые
казались ему таким же лакомым блюдом, как и в счастливое время его детства.
Когда он прошел милю или две, его ноздри уловили отчетливый запах
пантеры Шиты, доносившийся к нему поверху. Тарзан особенно обрадовался
встрече с Шитой. Он намеревался добыть у нее не только крепкую жилу для
тетивы своего лука, но и красивую пятнистую шкуру, чтобы смастерить себе
новый колчан и передник.
Перед этим Тарзан шел спокойно и беззаботно; теперь он пригнулся к
земле и стал красться ползком, чутко прислушиваясь к малейшему шороху. Легко
и неслышно скользил он сквозь чащу леса, выслеживая дикую кошку. Теперь он
был, несмотря на человеческое происхождение, такой же дикий и свирепый
зверь, как и тот, за которым он охотился.
Приблизившись к Шите, он сразу заметил, что пантера, со своей стороны,
тоже кого-то выслеживает, и в тот же момент порыв ветра донес до его ноздрей
запах больших обезьян.
Подкравшись совсем близко к обезьянам, пантера вспрыгнула на дерево;
Тарзан подошел еще ближе и увидел племя Акута, расположившееся на небольшой
лужайке. Некоторые из обезьян дремали, прислонившись к пням, другие бродили
около поваленных деревьев, обдирая их кору и лакомясь вкусными гусеницами и
жуками.
Сам Акут был всего в нескольких шагах от Шиты.
Большая кошка лежала, пригнувшись, на толстом суке, скрытая от глаз
обезьяны густой листвой. Она терпеливо выжидала, когда антропоид приблизится
к ней на расстояние ее прыжка.
