человека, криками старавшегося обратить на себя его внимание.
Это был Роков. С отвратительным хохотом он поднимал высоко над головой
ребенка...
У Тарзана помутилось в глазах; он инстинктивно бросился вперед, чтобы
догнать пароход, но бессильно остановился у самой воды.
Он стоял долго, не сводя глаз с "Кинкэда", пока очертания судна не
скрылись за мысом.
Позади него на высоких ветвях деревьев пищали и ссорились мартышки; из
глубины девственного леса доносился зловещий вой пантеры.
Но Джон Клейтон, лорд Грейсток, погруженный в свое горе, ничего не
слышал, ничего не замечал вокруг себя.
Из чащи джунглей за его спиной высунулась отвратительная косматая
морда; злые, налитые кровью глаза наблюдали из-под нависших бровей за новым
пришельцем.
Тарзан продолжал стоять в каком-то оцепенении. Его терзали муки
сожаления, зачем он пропустил случай посчитаться со своими врагами?
-- Единственное утешение, -- подумал он, -- что Джэн в безопасности в
Лондоне. Какое счастье, что она не попала в лапы этих мерзавцев.
Косматое чудовище бесшумно подкрадывалось сзади к нему.
Тарзан медленно разворачивал бумажку...
Куда же девалось тонко развитое чутье дикого человека-обезьяны? Где
было его тонкое обоняние? Где был его острый слух, которому мог некогда
позавидовать любой из обитателей джунглей?
III
ГРОЗА ДЖУНГЛЕЙ
Тарзан развернул записку и стал читать ее. Вначале он почти не понимал,
что было в ней написано: его разум и чувства были притуплены горем. Но по
мере чтения сознание возвращалось к нему, и вся гнусность плана мести
вставала перед его глазами.
Текст записки был таков:
"Вы найдете здесь подробное изложение моих намерений относительно Вас и
Вашего сына.
Вы родились обезьяной, и Вам, по-видимому, всегда нравилось бродить
голым по джунглям; мы Вас и возвращаем к той жизни, для которой Вы созданы и
которая Вам по вкусу. Что же касается Вашего наследника, то мы, считаясь со
всемирным законом эволюции, полагаем, что он должен стоять несколько выше
своего отца.
Отец был человекообразным животным; сын займет следующую ступень в
развитии. Он не будет голым зверем, живущим на деревьях в чаще джунглей; он
будет ходить по земле на задних конечностях, носить передник и бронзовые
браслеты, а, может быть, и кольцо, продетое в нос. Мы сделаем из него почти
человека, отдав его на воспитание племени людоедов... Нам думается, что
способствуя такой естественной эволюции, мы вполне угодим сиятельному
лорду-обезьяне...
Я мог бы Вас убить, лорд Грейсток, но я считаю такое наказание слишком
мягким для того, кто был моим злейшим врагом. Будучи мертвым, Вы не
чувствовали бы никаких мучений, никакой тревоги за участь своего ребенка.
Нет, я оставлю Вам жизнь вместе с приятным сознанием, что судьба Вашего сына
в моих руках: я надеюсь, что это сознание так украсит Вашу одинокую жизнь,
что смерть покажется Вам приятнее всего на свете...
В этом мое мщение, лорд Грейсток, за то, что Вы осмелились поднять руку
против нижеподписавшегося
Н. Р.
P. S. В программу моей мести входят также и некоторые сюрпризы,
ожидающие Вашу уважаемую супругу, но догадываться о них я предоставляю
Вашему воображению".
Едва он окончил чтение записки, как легкий шорох за его спиной заставил
его быстро обернуться. Перед ним стояла во весь рост громадная
обезьяна-самец, готовая броситься на него. Чувство самосохранения мгновенно
пробудило в Тарзане все его прежние инстинкты, воспитанные джунглями.
Два года, протекшие с тех пор, как Тарзан покинул африканский берег, не
ослабили в нем той необычайной физической силы, которая сделала его некогда
непобедимым властелином джунглей. Напротив, ему часто приходилось
упражняться и развивать свою силу и ловкость, правда, в более мирной
обстановке, в его обширных владениях в области Узири.
Мышцы Тарзана мгновенно напряглись: он бесстрашно готовился встретить
зверя, голый и безоружный, хотя рассудок подсказывал ему всю нелепость
борьбы с косматым гигантом.
Другого выхода не было -- нужно было принять неравный бой, пользуясь
теми орудиями защиты, которыми наделила его природа, и постараться возможно
дороже отдать свою жизнь.
Взглянув на опушку леса, Тарзан заметил за спиной обезьяны еще целую
дюжину таких же страшных человекоподобных; это его, однако, нисколько не
устрашило: он хорошо знал нравы антропоидов, никогда не нападающих стаями;
их слабо развитые умственные способности, к счастью, не умеют оценить
преимущества общего нападения на врага; иначе, благодаря своей необычайной
силе и могучим клыкам, они бы давно сделались господствующими животными в
джунглях.
С глухим гортанным рычаньем зверь бросился на Тарзана, но человек не
растерялся: за время своего пребывания среди цивилизованных людей он
научился многим приемам борьбы, незнакомым обитателям джунглей.
В прежнее время он ответил бы на грубое нападение грубой силой; теперь
же он сделал легкий шаг в сторону и, когда зверь со всего размаху пролетел
мимо, он, с ловкостью лучшего боксера Англии, нанес ему сильный удар в
область живота.
Обезьяна взвыла от ужасной боли и, скрючившись, упала на землю, но
тотчас же готова была вновь подняться.
Однако человек предупредил ее: повернувшись быстрее молнии, он с диким
криком бросился на антропоида. Его крепкие зубы яростно впились в горло
зверя, чтобы перекусить сонную артерию. Мускулистыми руками он наносил ему
страшные удары по голове. Могучий самец потрясал воздух криками боли и
ярости, и морда его покрылась кровавой пеной.
Племя обезьян, расположившееся вокруг, с видимым удовольствием следило
за борьбой. Животные что-то бормотали и издавали глухие звуки одобрения,
когда боровшиеся вырывали друг у друга куски мяса и клочья шерсти. Вдруг они
застыли от удивления: могучая белая обезьяна вскочила их царю на спину и,
продев свои могучие лапы под мышки противника, с огромной силой нажала
сплетенными кистями на шейные позвонки. Царь обезьян взвыл от боли и, как
сноп, повалился в густую траву джунглей.
В годы своей дикой жизни, несколько лет тому назад, Тарзан во время
борьбы с исполинской обезьяной, Теркозом, случайно применил этот прием
борьбы цивилизованных людей -- "двойной нельсон".
Как и тогда, этот прием решил исход борьбы.
Небольшая кучка зрителей -- свирепых антропоидов -- услышала звук
хрустнувших позвонков, страшный вой их вождя и его предсмертное хрипение.
Затем голова обезьяны беспомощно повисла, и хрип прекратился.
Маленькие быстрые глазки зрителей перебегали с неподвижного тела их
предводителя на белую обезьяну, которая теперь поднялась во весь рост,
поставила ногу на шею сраженного противника и, откинув голову назад,
испустила дикий пронзительный вой -- победный крик обезьяны-самца. Тогда
только они сообразили, что царь их убит.
Мартышки на верхушках деревьев внезапно оборвали свою болтовню,
замолкли звонкие голоса ярко-сверкающих птиц, и только издали донесся
протяжный вой леопарда и глухое рычанье льва.
Это был прежний Тарзан; он окинул испытующим взором кучку обезьян,
стоявших вокруг него, и потряс головой, как бы для того, чтобы откинуть
густую гриву, спадающую ему на лицо, -- старая привычка, оставшаяся у него с
того времени, когда густые черные волосы свешивались ему на плечи и часто
спадали на глаза.
Человек-обезьяна знал, что теперь он может ежеминутно ожидать нападения
со стороны сильнейшего самца племени, чувствующего себя способным занять
место царя. В то же время ему был отлично известен закон обезьян, согласно
которому, кто угодно, совершенно чужой, мог взять на себя предводительство
над племенем, если он победил царя. Ему оставалось только пожелать -- и он
стал бы царем этого племени, как был им некогда, в годы ранней юности.
Но Тарзан знал по опыту, какие неприятные обязанности налагает
положение царя и как оно стесняет свободу; он был готов отказаться от своих
привилегий, полагая, что в этом случае вопрос о первенстве будет решаться в
племени единоборством сильнейших его представителей.
Эти мысли промелькнули в голове Тарзана в течение одной минуты. Он не
успел опомниться после своей победы над врагом, как к нему медленно
приблизился крупный молодой самец. Сквозь его обнаженные боевые клыки
раздавалось временами глухое ворчание.
Тарзан следил за каждым движением нового противника, стоя неподвижно,
как истукан. Сделай он шаг назад, он ускорил бы этим нападение зверя;
бросившись вперед, он также ускорил бы решительную схватку, если только
нападение не устрашило бы сразу самца и не обратило бы его в бегство.
Поэтому он стоял неподвижно.
Когда внимание обезьяны бывает привлечено каким-нибудь неизвестным ей
предметом или животным, она обычно подходит совсем близко к предмету своего
любопытства, грозно при этом ворчит и скалит клыки, покрытые пеной, а затем
медленно обходит его кругом. Так поступила и эта обезьяна.
Самец начал ходить вокруг Тарзана, устремив в него налитые кровью
глаза.
Тарзан поворачивался также медленно, оставаясь лицом к лицу со зверем и
не сводя своих глаз с глаз противника.
Он заметил, что зверь был ростом выше сажени и удивительно хорошо
сложен, хотя ноги у него были короткие, слегка согнутые. Его длинные
волосатые руки почти достигали земли, когда он стоял, выпрямившись во весь
рост, и его боевые клыки были необычайно длинны и остры. Этот экземпляр был
совершенно непохож на тех обезьян, среди которых вырос Тарзан.
Тарзан увидел, что имеет дело с совершенно другой породой обезьян, но
ему хотелось узнать, не сходно ли их наречие с языком племени Керчака. Он
обратился к зверю на языке своего детства.
-- Кто ты такой? -- глухо спросил он. -- Как ты смеешь угрожать Тарзану
из обезьяньего племени?
Косматый противник посмотрел на него с удивлением и любопытством:
-- Я -- Акут! -- ответил он на первобытном языке, совершенно схожем с
родным наречием Тарзана. Тарзан молчал.
-- Я -- Акут! -- говорил самец с ворчанием. -- Молак убит. Акут теперь
-- царь. Ступай прочь или я убью тебя!
-- Ты видел, как Тарзан убил Молака, -- отвечал человек-обезьяна. -- Он
мог бы так же легко убить и тебя, если бы захотел быть царем. Но Тарзан из
обезьяньего племени не хочет быть царем над племенем Акута. Тарзан хочет
жить в мире в этой стране. Тарзан из обезьяньего племени может быть полезным
для вас, и вы можете быть полезными Тарзану.
-- Ты не можешь убить Акута! -- сказал молодой самец. -- Никого нет
сильнее Акута. Если бы ты не убил Молака, Акут убил бы его сам. Акут будет
царем!
Вместо ответа человек-обезьяна одним прыжком бросился на громадного
зверя, ослабившего во время разговора свою бдительность. В мгновение ока он
схватил кисть Акута и, не дав ему времени опомниться, вспрыгнул на его
широкую спину.
Оба повалились на землю; но Тарзан хорошо рассчитал свое нападение:
прежде чем они коснулись земли, он успел добиться такого же положения рук,
какое сломало шею Молака.
Медленно и неумолимо усиливал он свой нажим на шею противника... Еще
минута и захрустят позвонки под его могучими руками. Человек-обезьяна
вспомнил, как он некогда дал возможность Теркозу сдаться; также и на этот
раз он решил предложить Акуту выбор между жизнью в дружбе с Тарзаном и
смертью...
-- Ка-года? -- прошептал он на ухо зверю, бессильно бившемуся под ним.
Это был тот же вопрос, который он задал некогда Теркозу, и на языке обезьян
