как они. Тарзан знал, что он -- человек. Он это понял, благодаря книгам с
картинками, и очень гордился этим отличием.
Гунто готовился к нападению. Тарзан знал все признаки. Он знал, что
большинство самцов нападет вместе с Гунто. Тогда все будет кончено. Что-то
зашевелилось среди зелени на противоположной стороне просеки. Тарзан увидел
это как раз в тот момент, когда Гунто, с ужасающим криком вызывающей на бой
обезьяны, бросился, наконец, вперед. Тарзан издал своеобразный призыв и
затем согнулся, чтобы встретить атаку. Тог тоже согнулся, а Булабанту,
убедившись теперь, что эти двое сражаются на его стороне, нацелил свое копье
и вскочил между ними, чтобы встретить первый удар врага.
И в это именно мгновение огромная туша ворвалась из джунглей в просеку.
Пронзительный крик взбешенного слона покрыл вопли антропоидов, и Тантор
быстро пронесся через просеку на помощь своему другу. Гунто так и не
сцепился с человеком-обезьяной. Ни с той, ни с другой стороны клыкам не
пришлось вонзиться в мясо. Ужасающий отзвук боевого клича Тантора заставил
самцов спрятаться по деревьям, ворча и ругаясь. Тог убежал с ними. Остались
только Тарзан и Булабанту. Последний сохранял свою позицию, потому что
видел, что демон не убегает, и у него хватило мужества встретить верную,
ужасную смерть рядом с тем, кто явно шел на гибель ради него.
Но немало удивился Гомангани, когда увидел, что могучий слон внезапно
остановился перед человеком-обезьяной и стал ласкать его своим длинным
извивающимся хоботом.
Тарзан обернулся к негру.
-- Ступай! -- сказал он на языке обезьяны и сделал жест по направлению
деревни Мбонги.
Булабанту понял движение, но не слова, и повиновался, не теряя времени.
Тарзан постоял, наблюдая за ним, пока он не исчез. Он знал, что обезьяны за
ним не последуют. Затем он сказал слону: "Подними меня!" -- и обладатель
клыков легко перебросил его на свою голову.
-- Тарзан уходит в свое убежище у большой воды! -- крикнул
человек-обезьяна самцам, сидящим на деревьях. -- Вы все глупцы! Вы глупее,
чем Ману, исключая Тога и Тику. Тог и Тика могут прийти повидаться с
Тарзаном, но остальные пусть не показываются. У Тарзана все покончено с
племенем Керчака.
Он пришпорил Тантора носком, и огромный зверь умчался через просеку, в
то время как обезьяны следили за ними, пока их не поглотили джунгли.
А на прогалине, где паслось племя, прежде чем спустилась ночь, Тог убил
Гунто, завязав с ним ссору из-за его нападения на Тарзана.
В течение месяца племя ничего не знало о Тарзане-обезьяне. Многие из
них, весьма вероятно, никогда о нем не думали, но были и такие, которым его
не хватало в большей степени, чем они могли себе представить. Тог и Тика
часто желали, чтобы он вернулся, и Тог собирался не один раз пойти навестить
Тарзана в его убежище на морском берегу; но то одно, то другое мешало ему.
Однажды ночью, когда Тог в бессоннице лежал, глядя на звездное небо, он
вспомнил странные вещи, которые говорил ему Тарзан; что эти блестящие точки
-- глаза плотоядных, выжидающих во мраке небесных джунглей, чтобы кинуться
на Горо-луну и пожрать ее.
Чем больше он думал над этим вопросом, тем сильнее тревожился.
И тогда произошло странное явление. В ту минуту, когда Тог смотрел на
Горо, он увидел, что ее часть с одного края исчезла, именно так, как будто
бы кто-то ее отгрыз. Все шире и шире становилась черная дыра у Горо на боку.
Тог с криком вскочил на ноги. Его безумные "Криг-а!" привлекли к нему все
перепуганное племя, причем все кричали и шумели.
-- Смотрите! -- кричал Тог, указывая на луну. -- Смотрите! Случилось
то, что предсказывал Тарзан. Нума перескочил через деревья и пожирает Горо.
Вы осыпали Тарзана ругательствами и заставили его покинуть племя. Теперь
сами видите, как он был умен. Пусть кто-нибудь из вас, ненавидевших Тарзана,
пойдет на помощь Горо. Посмотрите на глаза, светящиеся в темных джунглях,
повсюду окружающие Горо. Он в опасности, и никто не может помочь ему, кроме
Тарзана. В скором времени Нума сожрет Горо, и у нас не будет света после
того, как Куду уйдет в свое убежище. Как мы будем танцевать Дум-Дум без
света Горо?
Обезьяны начали дрожать и хныкать. Все проявления сил природы наполняли
их ужасом, так как они не могли их понять.
-- Ступай и приведи Тарзана! -- закричал один, и они все подхватили
крик. -- Тарзана, приведи Тарзана! Он спасет Горо!
Но кто должен был отправиться за ним ночью в темные джунгли?
-- Я пойду, -- добровольно вызвался Тог, и минуту спустя, он уже
направлялся среди непроницаемого мрака к маленькой закрытой бухте у моря.
А в ожидании Тарзана племя с тревогой наблюдало медленное пожирание
луны. Нума уже выел большой полукруг.
Во всяком случае, Горо будет окончательно уничтожен до возвращения
Куду. Обезьяны дрожали при мысли о постоянном мраке ночью. Они не могли
заснуть, беспокойно возились то здесь, то там, среди ветвей деревьев,
наблюдая за пиршеством смерти, устроенным небесным Нумой, и прислушиваясь к
возвращению Тога с Тарзаном.
Горо почти совсем исчез, когда обезьяны услышали шорох приближения по
деревьям тех двух, кого они ожидали. Но вот наконец Тарзан, сопровождаемый
Тогом, перебросился на ближайшее дерево.
Человек-обезьяна не стал тратить время на пустые слова. У него в руках
был его длинный лук, а за спиной висел колчан, наполненный отравленными
стрелами, похищенными им в деревне черных, также как и украденный лук. Он
взобрался на большое дерево, поднимаясь все выше и выше, пока не остановился
на небольшом суку, низко пригнувшемся под его тяжестью. Здесь открывался ему
ясный, ничем не заслоненный вид на небо. Он увидел Горо и опустошения,
произведенные голодным Нумой на его блестящей поверхности.
Подняв лицо к луне, Тарзан издал свой ужасающий клич. Слабо издалека
прозвучало ответное рычание льва. Дрожь пробежала по обезьянам: небесный
Нума ответил Тарзану!
Затем человек-обезьяна приладил стрелу к своему луку и, далеко оттянув
назад тетиву, нацелил конец стрелы прямо в сердце Нумы, на небо, где он
лежал, пожирая Горо. С резким звоном пролетела освобожденная стрела в темное
небо. Тарзан-обезьяна снова и снова кидал свои стрелы в Нуму, и во время
всего этого обезьяны Керчака сбились в кучу от страха. Наконец раздался крик
Тога.
-- Смотрите, смотрите! -- воскликнул он. -- Нума убит! Тарзан убил
Нуму! Смотрите! Горо выплывает из брюха Нумы!
И действительно, луна постепенно выплывала из того, что ее поглотило,
был ли это Нума-лев, или тень от земли. Но, если бы вы сделали попытку
убедить обезьян племени Керчака, что совсем не Нума покушался сожрать этой
ночью Горо, и что не Тарзан спас от ужасной смерти блестящее божество их
диких и таинственных обрядов, вы натолкнулись бы на затруднения и на
необходимость вступить в драку.
Таким образом, Тарзан-обезьяна вернулся в племя Керчака, и этим
возвращением сделал большой шаг вперед в деле достижения звания обезьяньего
царя. Впоследствии, ему действительно удалось это осуществить, потому что с
этих пор обезьяны стали взирать на него как на высшее существо.
Из всего племени только один относился скептически к достоверности
чудесного спасения Тарзаном Горо, и это был, как это ни кажется странным,
сам Тарзан-обезьяна.
Эдгар Берроуз.
Тарзан и сокровища Опара
Полный перевод с последнего английского издания Л. и Н. Чуковских, Ф.
Маркушевич.
OCR, Spellcheck: Максим Пономарев aka MacX
I
БЕЛЬГИЕЦ И АРАБ
Только доброе имя его предков, имя, которое он сам покрыл несмываемым
позором, спасло лейтенанта Альберта Верпера от разжалования. Кое-кому
удалось добиться для него назначения в один из отдаленных военных постов
Конго, и он, таким образом, был избавлен от тяжелой необходимости предстать
перед военным судом. Альберт Верпер знал, что военный суд наверное
приговорил бы его к расстрелу, и потому первое время по прибытии в Конго он
был искренне признателен тем, кто его сюда послал.
Но шесть месяцев постоянного одиночества, тягучего однообразия и
полнейшей оторванности от внешнего мира изменили его взгляд на вещи и
отношение к окружающим.
Он тосковал по веселой, шумной жизни Брюсселя, этой оживленнейшей из
столиц. Он никогда так не тосковал при воспоминании о совершенных им
преступлениях.
Целые дни проводил он в тяжелом раздумье, и сердце его томилось от
болезненной жалости к самому себе. В душе его зарождалась глухая ненависть к
людям, пославшим его сюда, к тем самым людям, которым он еще так недавно был
признателен за то, что они избавили его от унижения и позора.
Чувствуя свое бессилие по отношению к сославшим его властям, он
мало-помалу перенес всю накопившуюся в его душе злобу на представителя этих
властей в Конго -- своего непосредственного начальника.
Этот офицер был холодный, молчаливый человек. Он не пользовался особой
любовью своих подчиненных, но черные солдаты его маленького отряда боялись и
уважали его.
По вечерам Верпер и его начальник просиживали часами на веранде их
общей квартиры, молча выкуривая одну папиросу за другой. Ни тот, ни другой
не были склонны прервать молчание. И так как это тянулось в течение шести
месяцев, то Верпер успел уже к этому привыкнуть. Но по мере того как его
ненависть к капитану росла и превращалась в манию, он стал рассматривать
природную молчаливость своего начальника как личное оскорбление себе. Ему
казалось, что капитан презирает его за его прошлое, и мрачная злоба все
росла и развивалась в его душе, пока в один роковой вечер не довела до
убийства.
Они сидели по обыкновению на веранде и в молчании докуривали свои
папиросы.
Вдруг Верпер вскочил. Глаза его сузились и налились кровью, веки
дрожали, пальцы судорожно сжимали рукоять револьвера.
-- Вы опять оскорбляете меня! -- крикнул он, подбегая к капитану. --
Это в последний раз! Я благородный офицер и не позволю всякому подлецу
издеваться над собой!
Капитан с удивлением повернулся к нему. Ему уже раньше приходилось
видеть людей, одичавших в джунглях, обезумевших от одиночества, гнетущей
тоски и изнуряющей лихорадки. Он встал и протянул руку, чтобы положить ее на
плечо лейтенанта. Он хотел успокоить, образумить его. Но Верпер не понял его
движения: ему показалось, что капитан хочет его схватить; дуло его
револьвера было на уровне сердца капитана, и не успел тот сделать шаг
вперед, как Верпер нажал собачку.
Без крика, без стона упал человек на дощатый пол веранды...
Туман, заволакивавший сознание Верпера, внезапно рассеялся, и он увидел
себя и свой поступок в таком свете, в каком должны были его видеть судьи.
Возбужденные, взволнованные голоса донеслись до него из помещения солдат; в
темноте кто-то бежал к веранде.
Вот сейчас они схватят его, убьют, а если и не убьют, то свяжут и
отвезут вниз по Конго, где эта операция с неменьшим успехом будет
произведена над ним полномочным военно-полевым судом, с той только разницей,
что там она будет произведена со всей торжественностью, требуемой законом.
Верпер не хотел умирать. Никогда прежде не испытывал он такой жажды
жизни, как сейчас, когда он и в самом деле лишил себя права жить.
Люди приближались к нему. Что делать? Он оглянулся вокруг, словно искал
оправдания своему преступлению, но не нашел ничего, кроме трупа беспричинно
убитого им человека. В отчаянии он повернул в другую сторону и бросился
бежать от приближавшихся солдат. Он пробежал через двор, все еще сжимая в
