радости. Но Мериэм не могла без содрогания вспомнить те пытки, которым
подвергала ее старая ведьма в былые годы.
Среди арабов, появившихся в деревне за время отсутствия Мериэм, был
Абдул Камак, высокий, красивый молодой человек лет двадцати. Он глядел во
все глаза на Мериэм с нескрываемым восхищением и ушел, злобно ругаясь, когда
шейх велел ему убираться вон.
Мало-помалу арабы свыклись с Мериэм и оставили ее в покое. Как и
раньше, ей было разрешено свободно ходить по деревне. Частокол был высокий и
крепкий, у ворот день и ночь стояли часовые, и шейх не боялся, что она
убежит.
Мериэм не любила жестоких арабов и развратных грязных негров. Она была
совсем одинока и, как прежде, в далекие дни своего безрадостного детства,
уходила на окраину деревни, в темный уголок, где в былые годы так часто
играла с милой Джикой под тенью развесистого дерева; дерево срубили, и
Мериэм угадала причину: ведь с этого дерева спрыгнул Корак в тот памятный
день, когда шейх был избит до полусмерти; благодаря этому дереву Мериэм была
спасена от мучительно тяжкой жизни, которая так долго была ее уделом, что
она даже и представить себе не могла, что такое радость и счастье.
Мелкий кустарник рос около частокола; под его тенью любила мечтать
Мериэм. Огонек счастья вспыхивал в ее сердце и согревал своим светом ее
тоскующую душу, когда она вспоминала первую встречу с Кораком, а потом
долгие годы их жизни в лесу, где Корак окружил ее нежными заботами и
мужественно охранял от всех напастей с самоотвержением и чистой любовью
старшего брата. С каждым днем он становился ближе и дороже ее сердцу, и она
с удивлением и негодованием вспоминала о тех месяцах, когда его образ почти
изгладился из ее памяти.
Но вот перед мысленным взором девушки вставал облик Морисона, и в ее
душе наступало смятение. Любила ли она изящного молодого англичанина? Она
думала о блеске и роскоши Лондона, который такими яркими красками описывал
ей Морисон.
Она старалась представить себя уважаемой и любимой среди блестящего
общества великой столицы. Картины, которые рисовало ей ее воображение, были
нарисованы для нее Морисоном. Это были великолепные, соблазнительные
картины, но они быстро тускнели и меркли, когда в ее памяти вставал могучий
образ смуглого полунагого гиганта, молодого повелителя джунглей. Мериэм
тяжело вздохнула и приложила руку к стучащему сердцу.
Ее рука почувствовала под тонким платьем края фотографической карточки,
которую она спрятала у себя на груди, когда бежала из палатки Мальбина.
Тогда она не успела как следует рассмотреть ее. Мериэм вытащила карточку и
стала вглядываться в лицо маленькой девочки. О, конечно, это ее лицо! Из-под
большого кружевного воротника спускался на тонкой цепочке золотой медальон.
Мериэм нахмурила брови. Какие-то мучительно-неуловимые воспоминания
проснулись в ее душе. Разве может быть эта одетая по-европейски девочка
дочерью арабского шейха? Соблазнительная надежда зажглась в ее сердце. Она
не могла не верить свидетельствам своей памяти. Она помнит этот медальон,
это ее медальон. Какая же тайна погребена в ее прошлом?
Мериэм долго сидела, разглядывая карточку, и вдруг почувствовала, что
она не одна, что кто-то стоит близко, кто-то неслышными шагами подкрался к
ней. С быстротою молнии девушка спрятала карточку у себя на груди. Тяжелая
рука опустилась ей на плечо. Мериэм была уверена, что это шейх, и с ужасом
ожидала удара.
Но удара не последовало. Мериэм нерешительно подняла голову и увидела
темные глаза Камака, молодого араба.
-- Я видел карточку, которую ты сейчас спрятала, -- сказал он. -- На
карточке изображена ты, когда ты была совсем маленькой. Дай мне взглянуть на
нее еще раз.
Мериэм испуганно отодвинулась от араба.
-- Я отдам ее тебе, -- сказал он. -- Я знаю, что ты не любишь шейха,
своего отца. Я тоже не питаю к нему нежности. Не бойся, я не выдам тебя.
Позволь мне посмотреть на твою карточку.
Одинокая среди бессердечных врагов, Мериэм ухватилась за соломинку,
которую ей протягивал Абдул Камак. Может быть, в нем она найдет друга, в
котором так нуждается! Все равно, он уже видел карточку и, если захочет,
может рассказать о ней шейху. Тогда все пропало -- шейх отнимет у Мериэм ее
драгоценность. И Мериэм решила уступить просьбе молодого араба, положилась
на его благородство и протянула ему карточку.
Абдул Камак внимательно рассматривал фотографию. Он сравнивал лицо,
изображенное на карточке, с лицом девушки. Он медленно покачал головой.
-- Да, -- сказал он, -- это ты. Но как случилось, что дочь шейха одета
в одежды неверных?
-- Я не знаю, -- ответила Мериэм. -- Я никогда не видела этой карточки.
Я нашла ее только несколько дней назад, в палатке у шведа, у Мальбина.
Абдул Камак удивленно поднял брови. Он повертел карточку в руках и его
взгляд упал на газетную вырезку, приклеенную с другой стороны. Араб кое-как
разбирал французские буквы. Он провел шесть месяцев в Париже с несколькими
товарищами на выставке и немного усвоил язык и приобрел пороки своих
победителей. Теперь он применял к делу приобретенные познания. Медленно, с
трудом, он прочел газетные строки. Лукавый огонек зажегся в его глазах.
-- Ты читала это? -- спросил он.
-- Это по-французски, -- сказала Мериэм, -- я плохо знаю этот язык.
Абдул Камак молча смотрел на девушку. Она была прекрасна. Как и во
многих других мужчинах, она зажгла в нем неодолимую страсть. Он опустился
перед ней на колени.
Счастливая мысль пришла в голову Абдулу Камаку. Он не расскажет Мериэм,
что написано в газете рядом с фотографическим снимком. Надо, чтобы она
ничего не знала о своем происхождении. Иначе, для него все погибло.
-- Мериэм! -- прошептал араб. -- Когда я увидел тебя впервые, мое
сердце сказало мне, что я навсегда останусь твоим рабом. Я помогу тебе. Ты
ненавидишь шейха, я тоже ненавижу его. Позволь мне спасти тебя. Беги со
мной, и мы вернемся в великую пустыню, где правит мой отец, такой же могучий
шейх. Ты согласна?
Мериэм молчала. Ей было очень тяжело обидеть единственного человека,
который предлагал ей покровительство и дружбу, но она не хотела его любви.
Ободренный ее молчанием, молодой человек обнял ее и привлек к себе. Но
Мериэм с силой оттолкнула его и освободилась из его объятий.
-- Я не люблю тебя! -- вскричала она. -- Не заставляй меня ненавидеть.
Ты один был добр ко мне, и я не хочу быть злой, но я не люблю тебя.
Абдул Камак вскочил.
-- Ты полюбишь меня! -- сказал он. -- Хочешь, или не хочешь, а я увезу
тебя. Если ты выдашь меня шейху, я расскажу ему о твоей карточке. Я ненавижу
шейха, и...
-- Ненавидишь шейха? -- раздался грозный голос. Араб и Мериэм
обернулись. В двух шагах от них стоял
шейх. Абдул быстро засунул фотографическую карточку
себе под бурнус.
-- Да! -- сказал он. -- Я ненавижу шейха! И с этими словами он нанес
страшный удар старику, повалил его на землю и бросился через деревню к
высокому толстому дереву, к которому была привязана его оседланная лошадь.
Вскочив на коня, Абдул Камак помчался к воротам. Шейх быстро оправился
от полученного удара, вскочил на ноги и стал громко сзывать своих воинов.
Чернокожие бросились навстречу скачущему во весь опор всаднику, но Абдул
Камак раздавал удары направо и налево прикладом своего длинного ружья, и
черные воины не могли подойти к нему. Он быстро приближался к воротам. Тут
неизбежно должны были его остановить! Часовые торопливо запирали широкие
двери. Беглец взвел курок. Лошадь мчалась бешеным галопом. Два раза
выстрелил сын пустыни, и часовые упали. С торжествующим громким криком,
высоко над головой размахивая винтовкой, Абдул Камак проскакал через ворота,
и джунгли поглотили его.
Шейх был взбешен. Пена ярости показалась у него на губах, и он приказал
во что бы то ни стало изловить беглеца. Воины бросились исполнять
приказание, а шейх быстрыми шагами подошел к Мериэм.
-- Карточка! -- зарычал он. -- О какой карточке говорил этот негодяй?
Где она? Дай ее сюда!
-- Абдул Камак унес ее! -- печально сказала Мериэм.
-- Какая это карточка? -- спросил шейх. Он грубо схватил девушку за
волосы, поставил на ноги и стал дико трясти. -- Кто изображен на карточке?
Говори!
-- Там изображена я! -- сказала Мериэм. -- Маленькая девочка, лет
шести. Я украла карточку у шведа, у Мальбина. А на другой стороне наклеена
вырезка из старой газеты.
Шейх побледнел от гнева.
-- Что написано в газете? -- прохрипел он сдавленным от бешенства
голосом, так что Мериэм с трудом поняла вопрос.
-- Я не знаю. Я не понимаю по-французски. Эти слова успокоительно
подействовали на шейха. Он даже улыбнулся и перестал трясти Мериэм. Шейх
приказал Мериэм никому не говорить о фотографической карточке. Чтобы никто
не слышал о ней, кроме шейха и Мабуну.
А в это время по дороге торговых караванов мчался к северу на
вспененном коне Абдул Камак.
***
Морисон потерял из виду раненого шведа. Пирогу англичанина уже не могла
настигнуть пуля, и он устало растянулся на дне лодки. Много часов пролежал
он в полном оцепенении.
Морисон очнулся ночью. Он лежал неподвижно и, глядя на звезды, старался
понять, где он находится. Почему качается его жесткая кровать? Почему так
часто меняются очертания звезд? Сначала ему пришло в голову, что он грезит
во сне, но когда он пошевельнулся, чтобы стряхнуть с себя сон, острая боль
заставила его вспомнить все. Он плывет по великой африканской реке, в
туземной пироге, раненый, одинокий и беспомощный.
Морисон с трудом приподнялся и сел. Он осторожно нащупал рану: кровь
остановилась, и ему было почти не больно. Может быть, рана легкая, может
быть, задеты только мускулы? Но что, если рана будет заживать медленно?
Тогда он умрет с голоду. Разве может он, раненый, добывать себе пищу?
Он стал думать о Мериэм. Морисон знал, что Мериэм была в руках у шведа,
но какая судьба постигла ее потом? Если даже Гансон и умер, разве это спасет
Мериэм? Она во власти негодяев, жестоких дикарей, и ей не будет пощады.
Бэйнс закрыл лицо руками, а совесть говорила ему, что он один виноват в ее
несчастной судьбе. Его необузданная страсть отдала невинную чистую девушку в
лапы развратного шведа и его воинов. Он слишком поздно понял, что всего
дороже для него в жизни первая любовь, загоревшаяся у него в груди, любовь к
девушке, которую он погубил.
Он должен искупить свое преступление. Он должен спасти Мериэм и, если
нужно, пожертвовать для нее своей жизнью! Морисон стал искать в лодке весла:
его решение придало ему сил, и он забыл о своей ране. Но весла не было. Он
взглянул на берег. Во мраке безлунной ночи он смутно различал очертания
леса. Джунгли больше не пугали его. Но он даже не удивился своему
бесстрашию, потому что не думал о себе и был всецело поглощен мыслями о том,
как спасти Мериэм.
Он опустился на колени и, перегнувшись через борт, стал грести
раскрытой ладонью. Боль мучила его, он слабел с каждой минутой, но все-таки
с невероятной настойчивостью греб несколько часов. Ближе и ближе подплывала
пирога к берегу. Морисон услышал рычанье льва. Он положил рядом с собой
винтовку и продолжал безбоязненно грести.
Изнеможенному Морисону казалось, что целая вечность прошла, пока,
наконец, нос пироги не уткнулся в кусты у берега. Морисон схватился за
гибкую длинную ветку. Опять раздалось рычанье льва. Лев подполз ближе; что,
если грозный хищник бросится на Морисона, чуть только нога англичанина
