для удаления яблочных сердцевин или ее хирургического эквивалента, да-
бы несчастный пациент не был низведен до состояния пердежа и испражне-
ний в зубах, что способствует развитию трудно поддающихся лечению слу-
чаев халитоза и непопулярности у всех полов, возрастов и состояний ho-
mo sapiens. На самом деле слепого засранца бросила его полицейская со-
бака-поводырь - в глубине души сама лягавая. До совсем недавнего вре-
мени удовлетворительного лечения не было. "Лечение симптоматично" - в
отрасли это означает, что его не существует. Теперь же многие случаи
поддаются интенсивной терапии ауреомицином, террамицином и некоторыми
новейшими видами плесневых грибков. Однако, определенный значительный
процентаж лечению по-прежнему не поддается, как горные гориллы...Поэ-
тому, мальчики, когда эти горячие язычки играют среди ваших яий и му-
дей и быстро проскальзывают вам в жопу, словно невидимая голубая струя
оргонной газовой горелки, пользуясь выражением И. Б. Уотсона, Подумай-
те. Хватит кайф хватать, пора пальпировать... и если вы нащупаете бу-
бон, сожмитесь в себя и холодно прогнусавьте: "Вы думаете, мне инте-
ресно подхватить вашу старую кошмарную нечисть? Меня это совершенно не
интересует.")
Подростки-хулиганы Рок-энд-Ролла штурмуют улицы всех наций. Они
врываются в лувр и плескают кислотой в лицо Моне Лизе. Они открывают
зоопарки, приюты для умалишенных, тюрьмы, рвут водоводы отбойными мо-
лотками, вышибают полы из уборных пассажирских самолетов, пулями гасят
маяки, подпиливают лифтовые кабели, оставляя один тоненький проводок,
превращают канализации в водопроводы, швыряют акул, скатов, электри-
ческих угрей и кандиру в плавательные бассейны (кандиру - это такая
маленькая рыбка, вроде угря или червяка, примерно четверть дюйма в
толщину и два в длину, предпочитающая определенные реки Бассейна Боль-
шой Амазонки с дурной репутацией, она прошмыгнет вам в хуй или в сра-
ку, а женщине - в пизду faute de mieux, и закрепится там острыми шипа-
ми, по каким именно соображениям - неизвестно, поскольку никто никогда
не вызывался пронаблюдать жизненный цикл кандиру in situ), в водолаз-
ных костюмах таранят Королеву Мэри, что на всех парах направляется в
Гавань Нью-Йорка, играют в "кто первый зассыт" с пассажирскими самоле-
тами и автобусами, врываются в больницы в белых халатах, прихватив с
собой пилы, топоры и скальпели в три фута длиной; вышвыривают парали-
тиков из барокамер (передразнивая их удушья, валяясь по полу и закаты-
вая вверх глаза), делают уколы велосипедными насосами, отсоединяют ис-
кусственные почки, распиливают женщину напополам двуручной хирургичес-
кой пилой, загоняют стада визжащих поросят в Обочину, они срут на пол
Организации Объединенных Наций и подтираются соглашениями, пактами,
договорами.
Самолетами, автомобилями, на лошадях, верблюдах, слонах, тракторах,
велосипедах и паровых катках, пешком, на лыжах, санях, костылях и на
палочке верхом туристы штурмуют границы, требуя с несгибаемым автори-
тетом убежища от "невыразимых условий, создавшихся в Свободии", а Тор-
говая Палата тщетно пытается остановить этот потоп: "Пожалуйста, успо-
койтесь. Это просто несколько ненормальных, кои из ненормального же
места вырвались."
ХОСЕЛИТО
А Хоселито, писавший плохие, классово-сознательные стихи, начал
кашлять. Немецкий доктор кратко обследовал Хоселито, касаясь его ребер
длинными нежными пальчиками. Врач, к тому же, был концертным скрипа-
чом, математиком, гроссмейстером и Доктором Международной Юриспруден-
ции, с лицензией на практику в уборных Гааги. Врач махнул рукой, оки-
нув отрешенным взглядом смуглую грудь Хоселито. Он взглянул на Карла,
улыбнулся - улыбка одного образованного человека другому - и воздел
бровь, говоря без слов:
"Алзо тля такофо клупофо крестьянина мы толшны испекать
употрепления слофа, не так ли? Иначе он опосрчтся от страха. Кохел
и слюна - опа слова катки, я тумаю?"
Вслух же он произнес: "Это катарро де лос пульмонес."
Карл поговорил с врачом снаружи, под узким навесом, а капли дождя
отскакивали от мостовой и мочили ему брючины, думая, скольким же людям
он это говорит, а в глазах врача - лестницы, веранды, лужайки, проез-
ды, коридоры и улицы всего мира... душные немецкие альковы, бабочка
липнет, распластавшись, к потолку, тихая зловещая вонь уремии просачи-
вается из-под двери, пригородные газоны под звук поливального распыли-
теля, в спокойной ночи джунглей под неслышными крыльями комара-анофе-
леса. (Примечание: Это не фигура речи. Комары-анофелесы действительно
бесшумны.) Скромный дом призрения в Кенсингтоне, весь в толстых ков-
рах: жесткий парчовый стул и чашка чаю, гостиная в духе шведского мо-
дерна с водяными гиацинтами в желтой вазе - снаружи фарфорово-голубое
небо с плывущими облаками, под плохими акварелями умирающего студен-
та-медика.
"Шнапса, я думаю, фрау Ундершнитт."
Врач разговаривал по телефону - перед ним лежала шахматная доска.
"Довольно серьезное поражение, я считаю... разумеется, не имея случая
заглянуть во флюороскоп." Он снимает коня, потом задумчиво ставит на
место. "Да... Оба легкие... вполне определенно." Кладет трубку и пово-
рачивается к Карлу. "Я наблюдал, как эти люди поразительно быстро из-
лечиваются от ран, с узкой сферой охвата заражением. Виноваты всегда
легкие... пневмония и , конечно же, Старая Верная." Врач хватает Карла
за хуй, подскакивая и грубо, по-крестьянски, фыркнув. Его европейская
улыбка независима от проказ ребенка или животного. Он гладко продолжа-
ет говорить на своем бестелесном английском, жутко лишенным акцента.
"Наша Старая Верная Бацилла Коха." Врач щелкает каблуками и склоняет
голову. "Иначе они размножат свою глупую крестьянскую жопу до самого
моря, не так ли?" Он взвизгивает, сунувшись лицом под самый нос Карлу.
Карл отступает в сторону, а за ним - серая стена дождя.
"Неужели нет никакого места, где его могли бы вылечить?"
"Мне кажется, есть нечто вроде санатория," он вытягивает из себя
это слово с двусмысленной непристойностью, "в Районной Столице. Я за-
пишу вам адрес."
"Химическая терапия?"
Его голос падает во влажном воздухе фальшиво и тяжело.
"Кто может сказать. Все они - глупые крестьяне, а хуже всех кресть-
ян - так называемые образованные. Этим людям следует препятствовать не
только учиться читать, но и учиться разговаривать. Нет нужды не давать
им думать; об этом позаботится природа."
"Вот вам адрес," прошептал врач, не разжимая губ.
Он уронил свернутую пилюлей бумажку Карлу в ладонь. Его грязные
пальцы, лоснящиеся от пластилина, задержались у Карла на рукаве.
"Остался еще вопрос моего гонорара."
Карл сунул ему скомканную банкноту.... и врач растворился в серых
сумерках, потрепанный и вороватый, как старый торчок.
Карл увидел Хоселито в большой чистой комнате, полной света, с от-
дельной ванной и бетонным балконом. И ведь не о чем говорить в этой
холодной пустой комнате, водяные гиацинты растут из желтой вазы и фар-
форово-голубое небо с плывущими облаками, страх то пропадает, то появ-
ляется в его глазах. Когда он улыбался, страх улетучивался маленькими
кусочками света, загадочно таился в высоких прохладных углах комнаты.
А что я могг сказать, чувствуя смерть вокруг себя и маленькие расколо-
тые образы, что лезут перед сном в голову?
"Завтра меня отправят в новый санаторий. Приезжай меня навестить. Я
там буду один."
Он закашлялся и проглотил конфетку с кодеином.
"Доктор, я понимаю, то есть, мне дали понять, я читал и слышал -
сам я не отношусь к медицинской профессии - и даже не пытаюсь делать
вид - что концепция санаторного лечения в большей или меньшей степени
вытеснена, или. по крайней мере, весьма определенно дополнена химичес-
кой терапией. Соответствует ли это истине, по вашему мнению? То есть,
я хочу сказать, Доктор, пожалуйста, будьте со мной откровенны, как че-
ловек с человеком, как вы относитесь к химической терапии по сравнению
с санаторным лечением? Вы ее приверженец?
Индейское лицо врача с признаками больной печени было непроницаемо,
как лицо банкомета.
"Полностью современная, как видите," он обводит комнату жестом ли-
ловых от дурного кровообращения пальцев. "Ванна... вода... цветы. Весь
чох." Он завершил выражением на кокни с торжествующей ухмылкой. "Я на-
пишу вам письмо."
"Вот это письмо? В санаторий?"
Голос врача доносился из страны черных скал и огромных бурых лагун,
масляно переливавшихся на поверхности. "Мебель... современная и удоб-
ная. Вы так и находите, разумеется?"
Карл не мог разглядеть санатория из-за фальшивого фасада с зеленой
лепниной, который венчала хитрая неоновая вывеска, мертвая и зловещая
на фоне неба в ожидании темноты. Санаторий был, по всей видимости,
построен на огромном известняковом мысе, о который волнами разбивались
приливы цветущих деревьев и щупальцев лоз. В воздухе висел тяжелый за-
пах цветов.
Комманданте сидел за длинными деревянными козлами под решеткой,
заплетенной лианами. Он абсолютно ничего не делал. Он взял письмо,
протянутое ему Карлом, и шепотом прочел от начала до конца, пальцами
левой руки читая у себя по губам. Потом наколол письмо на шип над па-
рашей. Потом начал что-то списывать с конторской книги, полной цифр.
Он все писал и писал.
В голове у Карла мягко взрывались расколотые образы, и в неслышном
падении он выскальзывал из себя. Ясно и резко с огромного расстояния
он видел самого себя сидящим в столовой. Передоз гарриком. Его старуха
трясет его и подносит к самому носу горячий кофе.
Снаружи старый наркуша в костюме Деда Мороза продает рождественские
брелоки. "Боритесь с туберкулезом, народ," шепчет он своим бестелесным
торчковым голосом. Хор Армии Спасения, состоящий из искренних, гомо-
сексуальных футбольных тренеров, поет: "В Сладком Грядущем".
Карл вплыл обратно в свое тело, мусорных призрак, по которому земля
плачет.
"Я мог бы его подкупить, конечно."
Комманданте постукивает по столу одним пальцем и мычит "Пробираясь
до Калитки". Далеко, затем настойчиво близко - что-то вроде сирены в
тумане, за долю секунды до скрежещущего грохота.
Карл наполовину извлек банкноту из кармана брюк.... Комманданте
стоял возле огромной стены шкафчиков и сейфов. Он взглянул на Карла,
глаза больного животного потухли, умирая внутри, безысходный страх от-
ражал лик смерти. В этом цветочном запахе, с банкнотой, наполовину вы-
нутой из кармана, Карла охватила слабость, спирая дыхание, останавли-
вая ток крови. Он оказался в громадной воронке, кружась спиралью вниз,
к черной точке.
"Химическая терапия?" Вопль выплеснулся из его плоти сквозь пустые
раздевалки и казармы, затхлые отели курортов и призрачные, кашляющие
коридоры туберкулезных санаториев, бормочущий, отхаркивающийся серый
запах воды из-под грязной посуды - запах ночлежек и Домов Престарелых,
гигантские, пыльные таможенные сараи и склады, сквозь разломанные пор-
тики и размазанные арабески, железные писсуары, протертые до толщины
листка бумаги струями мочи миллионов педиков, заброшенные и заросшие
сорняками уборные с затхлым запахом говна, вновь превращающегося в
почву, торчащий деревянный фаллос на могиле вымирающих народов, жалоб-
ный, как листва на ветру, через широкую бурую реку, по которой плывут
целые деревья с зелеными змеями в ветвях, а грустноокие лемурывысмат-
ривают берег поверх громадной равнины (крылья стервятников шелестят в
сухом воздухе). Путь усыпан рваными гондонами, пустыми пульманами
из-под гаррика и тюбиками конского возбудителя, выжатыми досуха, как
костяная мука на летнем солнцепеке.
"Моя мебель." Лицо комманданте пылало металлом во вспышке настойчи-
вости. Глаза его погасли. По комнате повеяло озоном. "Новиа" бормотала
над своими свечками и алтарями в одном углу.
"Все это - Трак... современный, отличный..." он идиотски качает го-
