ожидать, армия его подавила, а народ понес бессмысленные жертвы, которых
вполне можно было избежать. Если бы Орджоникидзе вмешался, кровопролития
еще можно было не допустить, потому что в первые же часы все руководите-
ли восстания были арестованы, склады с оружием захвачены. По сути, армия
громила неуправляемых и безоружных людей...
Но как бы там ни было, отца, сделавшего все, чтобы избежать кровопро-
лития, запомнили. К слову, и в дальнейшем он всегда выступал лишь за по-
литические решения любых вопросов, отвергая подход с позиции силы. У чи-
тателя еще будет возможность не раз в этом убедиться.
Он по своей натуре был аналитиком и никогда не спешил с выводами, ос-
новываясь лишь на собственном эмоциональном восприятии тех или иных со-
бытий. Для политика это вещь, считал он, абсолютно недопустимая. Вне
всяких сомнений, наложила свой отпечаток на его характер многолетняя ра-
бота в разведке. Любой его вывод основывался на глубоко проработанном
конкретном материале. Сужу даже по тому, как он формировал меня как лич-
ность, как приучал к систематическому труду, работе над материалами, со-
поставлению фактов, прогнозированию.
Сказалась, очевидно, и его давняя тяга к технике. Даже если не имеешь
непосредственного отношения к каким-то расчетам, само занятие ею требует
аналитического склада ума. Я не раз наблюдал, как ответственейшие реше-
ния, связанные, например, с новым оружием, он принимал за каких-то 15
минут. Но это чисто внешнее восприятие. Я-то прекрасно знал, что за этим
стоит. Такому решению предшествовала колоссальная работа. И речь не
только о многочасовых совещаниях, консультациях со специалистами, но и о
самостоятельной работе над материалами. Так было, помню, когда решалась
судьба ядерного проекта, проектов баллистических ракет, систем ПВО и
других.
А еще это был очень целеустремленный, настойчивый человек. Если он
брался за какую-то работу, то всегда доводил начатое до конца. Не чурал-
ся черновой работы, изнуряющих поездок.
Сколько я его помню, никогда не изменял выработанным еще в юности
привычкам. Вставал не позднее шести утра. После зарядки минимум три часа
работал с материалами. Возвратившись с работы, ужинал и вновь шел в свой
кабинет. А это еще два-три часа работы. Исключением становились лишь
дни, когда затягивались какие-то важные заседания.
Еще, разумеется, необыкновенное трудолюбие. Вот, пожалуй, слагаемые
тех практических результатов, которых он достигал. В отличие от других
членов Политбюро, занимавшихся, что скрывать, чистой демагогией да из-
вечными "кадровыми" вопросами, ему ведь всегда поручалось конкретное де-
ло. Допускаю, что и в партийной работе надо было иметь дело с людьми,
заниматься какими-то организаторскими вопросами, но, по моему глубокому
убеждению, претила она отцу именно тем, что не давала, да и не могла
дать конкретного результата, а следовательно, и морального удовлетворе-
ния от сделанного. Когда отца в начале тридцатых направили из разведки
на партийную работу, своего недовольства он не скрывал. Но и там, как
человек деятельный, он нашел себе дело. Строго говоря, в общепринятом
смысле партийной работой он и не занимался, отдав ее на откуп аппарату.
Сам же в течение тех нескольких лет, используя права главы республики,
поднимал народное хозяйство Грузии. Позднее он и сам не раз подчеркивал,
что не дело партии подменять хозяйственные органы, но тогда, в тридца-
тые, видимо, иначе просто было нельзя. Тот же первый секретарь ЦК партии
республики, если он, конечно, не был по натуре аппаратчиком, мог немало
сделать и в промышленности, и в сельском хозяйстве, и в строительстве.
Должность первого секретаря ЦК позволяла отцу активно вмешиваться в хо-
зяйственные проблемы и решать их на самом высоком уровне, чего, скажем,
при всем желании не могли сделать сами хозяйственные руководители.
К сожалению, в дальнейшем партийные органы превратились всего лишь в
контролирующие органы, далекие от решения практических задач.
Наверное, это странно звучит, но мой отец был очень мягким человеком.
Странно, потому что за последние сорок лет столько написано о допросах,
которые он якобы проводил в подвалах Лубянки, о его нетерпимости к чужо-
му мнению, о грубости. Все это, заявляю откровенно, беспардонная ложь.
Это по его настоянию - в архивах есть его записка в Политбюро и ЦК по
этому поводу - был наложен запрет на любое насилие над обвиняемыми. Это
он сделал все, чтобы остановить колесо репрессий, очистить органы госу-
дарственной безопасности от скомпрометировавших себя активным участием в
массовых репрессиях работников. Впрочем, это тема отдельного разговора,
от которого я ни в коей мере не собираюсь уходить. Пока скажу лишь одно:
не был мой отец тем страшным человеком, каким пытались его представить в
глазах народа тогдашние вожди. Не был и не мог быть, потому что всегда
отвергал любое насилие. Даже когда говорят, что отец, став наркомом
внутренних дел, разогнал "органы", повинные в злодеяниях 30-х годов, это
не так. Ушли, вынуждены были уйти и понести ответственность лишь те сле-
дователи, сотрудники лагерной охраны, кто нарушал закон. Этого отец не
прощал ни тогда, ни позднее. А тысячи и тысячи честных работников про-
должали бороться с уголовной преступностью, как и прежде, работали в
разведке и контрразведке. Насколько известно, приход нового наркома
внутренних дел связан и с самой реорганизацией карательных органов, и с
массовым освобождением из тюрем и лагерей сотен тысяч ни в чем не повин-
ных людей.
Сегодня мало кто знает, что наркомом внутренних дел отец был назначен
в конце ноября 1938 года. Люди старшего поколения хорошо помнят, когда
прекратились в СССР массовые репрессии. Достаточно сопоставить факты.
После 1942 года - и это известно - он уже не имел никакого отношения к
органам государственной безопасности. Тогда, в войну, отца сменил на
этой должности Всеволод Меркулов, а после войны органами безопасности
руководили Абакумов, Игнатьев. И все же, когда речь заходит о всех пос-
левоенных преступлениях Системы, об этом предпочитают не вспоминать. То
и дело встречаешь в различных источниках: министр внутренних дел Л. П.
Берия. А все дело в том, что в марте 1953 года мой отец действительно
возглавил МВД СССР. Правда, проработать ему там довелось всего лишь три
месяца. Полагаю, читателям этой книги небезынтересно будет узнать и об
этой странице жизни моего отца. Пока скажу лишь, что никакого желания
идти на эту должность у отца не было. К сожалению, в своих нашумевших
мемуарах Никита Сергеевич Хрущев не написал, как в течение нескольких
дней просидел у нас на даче, уговаривай отца после смерти Сталина: "Ты
должен согласиться и принять МВД. Надо наводить там порядок!" Отец отка-
зывался, мотивируя это тем, что чрезмерно загружен оборонными вопросами.
Но Политбюро все же сумело настоять на своем. Аргументы оппонентов отца
были не менее вескими: он в свое время немало сделал для восстановления
законности в правоохранительных органах, а сейчас ситуация такая же и
требует вмешательства компетентного человека. Отец был вынужден согла-
ситься.
Думаю, это все делалось с дальним прицелом - списать в будущем все
грехи на нового главу карательного ведомства. Надо ведь было как-то объ-
яснять народу и довоенные репрессии, и последующие преступления Системы.
А отец, как признавался впоследствии сам Хрущев, действительно оказался
удобной фигурой. Как ни странно, элементарного смещения дат оказалось
достаточно для того, чтобы полностью извратить факты. Ну, кто, скажите,
помнит сегодня, особенно из людей молодых, кто и когда возглавлял НКВД?
Многие историки, например, недвусмысленно намекают на причастность
моего отца к смерти Серго Орджоникидзе, убийству Сергея Мироновича Киро-
ва. Говорит об этом и Светлана Аллилуева: "И лето 1934 года прошло так
же - Киров был с нами в Сочи. А в декабре последовал выстрел Николаева.
...Не лучше ли и не логичнее ли связать этот выстрел с именем Берия, а
не с именем моего отца, как это теперь делают? В причастность отца к
этой гибели я не поверю никогда... Был еще один старый друг нашего дома,
которого мы потеряли в 1936 году, - я думаю, не без интриг и подлостей
Берия. Я говорю о Георгии Константиновиче (Серго) Орджоникидзе". Уверен,
что подобных обвинений читатель встречал немало. Но кто знает, как доро-
ги были всю жизнь и моему отцу, и всей нашей семье эти два человека.
Серго Орджоникидзе - мой крестный отец... Меня ведь и назвали в честь
Серго. Когда родители приезжали из Тбилиси в Москву, непременно останав-
ливались в его доме, да и Серго часто бывал у нас, когда приезжал по де-
лам или на отдых в Грузию. Такие были отношения.
А Сергей Миронович Киров дважды вытаскивал отца из меньшевистской
тюрьмы. Когда убили Кирова, отец работал в Грузии, но позднее рассказы-
вал, что никакого заговора, как писали газеты, не было. Убийца - одиноч-
ка. Уже возглавив НКВД, отец, разумеется, возвратился к этой трагической
истории и попытался восстановить детали случившегося, но каких-либо до-
кументов, позволяющих трактовать смерть Сергея Мироновича иначе, не на-
шел. Не было их, естественно, и у тех, кто впоследствии обвинил в орга-
низации этого убийства Сталина. Тем не менее и эта версия оказалась жи-
вучей. Впрочем, удивляться не стоит. Написала же Светлана Аллилуева, что
во время гражданской войны на Кавказе "Берия был арестован красными и
Киров приказал расстрелять предателя"... А как отнестись к утверждениям,
что Берия был агентом муссаватистской разведки? Это обвинение в адрес
отца прозвучало даже на Пленуме ЦК, где отца после его трагической гибе-
ли исключили из партии. А ведь то, что отец по заданию партии большеви-
ков работал в контрразведке в Баку, никогда не скрывалось. Именно там
начинал он свой путь в разведке. Лучше других знал об этом Анастас Мико-
ян, работавший там же по тому же заданию.
На Пленуме ЦК просто перекрутили общеизвестные факты. Сам Микоян мне
впоследствии говорил, что выступал в защиту отца и рассказал все, что
знает. К сожалению, и это оказалось неправдой.
У правящей верхушки не было никогда и не могло быть каких-либо дока-
зательств вины отца, а скомпрометировать его в глазах народа было крайне
необходимо - разрушалась легенда... Прочитав эту книгу, читатель, наде-
юсь, сам придет к каким-то выводам. Мой же рассказ об отце - лишь штрихи
к портрету человека, который честно делал свое дело, был настоящим граж-
данином, хорошим сыном и хорошим отцом, любящим мужем и верным другом.
Я, как и люди, знавшие его многие годы, никогда не мог смириться с ут-
верждениями официальной пропаганды о моем отце, хотя и понимал, что
ждать другого от Системы, в основе которой ложь, - по меньшей мере наив-
но...
Когда я говорю об отце, всплывают в памяти давно забытые картины
детства. Скажем, я с детства интересовался техникой, и отец это всячески
поощрял. Ему очень хотелось, чтобы я поступил в технический вуз и стал
инженером. Довольно характерный пример. Понятное дело, ему ничего не
стоило даже тогда разрешить мне кататься на машине. Как бы не так... Хо-
чешь кататься - иди в гараж, там есть старенькие машины. Соберешь - тог-
да гоняй. Старенький "фордик" я, конечно, с помощью опытных механиков
собрал, но дело не в этом. Отец с детства приучал меня к работе, за что
я ему благодарен и по сей день.
Принесет стопку иностранных журналов и просит сделать перевод ка-
ких-то статей или обзор тех или иных материалов. Теперь-то я понимаю:
если бы дело было серьезным, неужели не поручил бы такую работу профес-
сиональным переводчикам? Просто заставлял таким "хитрым" образом тру-
диться. И отец, и мать моему воспитанию уделяли много внимания, хотя
