космический опыт. Но вместо этого Юрий Глазков предпочитает вновь и вновь
кормить читателя байками из серии "а тут пришелец и говорит..." и
почерпнутыми из газет десятилетней давности стереотипами о жизни "за бугром".
Как и каждому нормальному человеку, автору свойственна обеспокоенность
судьбами мира. Однако все антивоенные "рассказы-предупреждения" решены без
особых ухищрений, как говорится, "в лоб". Ядерный катаклизм читатель имеет
возможность непосредственно наблюдать в двух рассказах, еще в одном ему об
этом сообщается как о свершившемся факте, а мысли о возможности такой
катастрофы возникают по ходу еще нескольких рассказов. К концу книги (если
удастся до него дотянуть) к этим мыслям просто привыкаешь. Я, однако, не
думаю, что это привыкание и было целью Ю.Глазкова, но ничего другого ему
добиться не удалось. Это, конечно, не вина автора, а его беда. Все благие
намерения, которые он лелеял при написании этих рассказов, аннигилировали,
обратились в ничто, столкнувшись с полной литературной беспомощностью. И
трагедия превратилась в фарс.
Вот рассказ "Сила воли и разума". В завязке его возникает явно
антимилитаристская тема: инопланетный корабль сбит над тихоокеанским атоллом
древней автоматической ракетой. Пришельцу Пьеру (!), потерявшему вместе с
кораблем и рацию, помогает вызвать спасательный звездолет неожиданно
появившийся на острове вполне земной старик. Сигнал бедствия он посылает не
как-нибудь, а "силой воли и разума". Он же объясняет Пьеру, что ракеты на
острове остались от древних смутных времен, когда "все в такой тайне друг от
друга держали, что, видать, и сами позабывали, где их понатыкали". Но вот
помощь прибывает, звездолет забирает Пьера, после чего следует совершенно
прелестный финал:
"Пьер озабоченно взглянул вниз и, схватив пилота за плечо, стал тыкать
пальцем вниз... Там, обгоняя звездолет, летел старик: борода его развевалась
на ветру, он прощально помахал рукой и развернулся вправо и вниз, выставив
вперед ноги...
-- На посадку пошел, -- догадался Пьер. -- Вот она, сила воли и разума."
(с.113).
Скажите, будет ли читатель после этого откровенно анекдотического финала
чувствовать обеспокоенность за судьбы мира? Что-то не верится.
Вся вторая часть сборника ("Фантастические зарисовки") написана в жанре
"фантазии ни о чем". Прочитав очередную "новеллу", пожимаешь плечами уже чисто
рефлекторно. Потуги на юмор, трагедийность и нравоучительность беспомощны до
того, что просто жалко автора. Вот сказ о том, как земляне обнаружили в
космосе планету без запахов ("Пластинка"). Ну и что? Вот баллада о космонавте,
который ревновал жену к лучшему другу, а она любила мужа до такой степени, что
не смогла жить, когда пришло известие о его гибели ("Памятник"). Над такими
святочными рассказами Марк Твен издевался еще в прошлом веке. Или вот еще
жуткий случай: пацан загнал папашу-астронавта в дюзу работающего ракетного
двигателя ("Способный мальчуган"). Мораль: не подпускайте детей к космической
технике. Очередная история из жизни загнивающего Запада: один мужик там
изобрел штуку, с помощью которой можно выведывать у людей всю их подноготную.
Ею (штукой) завладел мерзавец и вскоре стал президентом страны
("Раскрывалка"). Каково? Незачем ездить на Запад, там все бяки. "Не ходите,
дети, в Африку гулять..."
Вы, конечно, понимаете, что делая "нравственные выводы" из рассказов
сборника, я слегка утрирую. Но выводы эти я никому не навязываю -- прочитайте
эти "новеллы" сами и попробуйте выжать из них нечто большее.
И в заключение. Какую форму имеет космическая станция из рассказа
"Заправка": она "идеально гладкая сфера"(с.139) или она "с причалами,
стыковочными устройствами, антеннами" (с.138)? И второе: почему столь схожи
две приведенные ниже цитаты?
Цитата 1. Юрий Глазков. "Черное безмолвие", с.31.
"Черно-белый мир, мир, лишенный цвета, царствовал вокруг, куда бы мы не
обращали взгляд. И только планета, позвавшая нас, владела гаммой красок:
голубизна морей, белые облака, желтовато-коричневые цвета материков".
Цитата 2. Астронавт Джим Ловелл.
"Там черно-белый мир. Там нет цвета. Во всей Вселенной, куда бы мы ни
посмотрели, единственные признаки цвета были на Земле. Тут мы могли увидеть
голубизну морей, желтоватый и коричневатый цвет материков и облачную
белизну..."
И знаете, что смешнее всего? То, что последнюю цитату я взял из...
авторского предисловия к сборнику "Черное безмолвие"! Может, автор столь
необычным способом решил предотвратить возможные обвинения в плагиате?
Но наибольшее изумление вызвали у меня отклики прессы и периодики на книгу
Ю.Глазкова. "Техника -- молодежи" в заметке "Фантастика космонавтов" (1987,
# 10) сборник похвалила. Автор отклика, пожелавший остаться неизвестным,
отметил, что самое сильное в нем -- "это описание космической обстановки".
Особо понравилась ему обложка книги (художник -- летчик-космонавт
В.Джанибеков). Как говорится, когда больше нечего хвалить...
Вторая, более объемная рецензия принадлежит перу Б.Пшеничного ("Памир",
1988, # 4). Автора ее просто жаль -- он так старался не сказать ни слова по
существу, что тоже предпочел вместо анализа книги похвалить иллюстрации работы
В.Джанибекова да изложить приснившийся ему, автору, после прочтения сборника
сон. Что ж, и на том спасибо.
Да, наш народ любит космонавтов. Мы их уважаем за титанический труд и за
личные качества. Уважаем заслуженно. Но не приобретает ли наша любовь к ним
временами уродливые формы? Не боимся ли мы указывать им на их промахи, ошибки?
Не подрываем ли их авторитет, некритично подходя к их деятельности в областях
общественной жизни, далеких от космонавтики?
Вот, например, редакция фантастики издательства "Молодая гвардия" сочла для
себя предпочтительным напечатать более чем слабую книгу Глазкова, нежели
отказать автору-космонавту. Хотя, в принципе, издание слабых в художественном
отношении книг стало в этой редакции чуть ли не системой. "Когда засмеется
сфинкс" и "Год черной собаки" И.Подколзина, "Первый шаг" Б.Лапина, "Гипотеза о
сотворении" В.Рыбина... "Черное безмолвие" Ю.Глазкова.
"Доколе, о Катилина, ты будешь испытывать наше терпение?"
г.Севастополь.
