были взяты из научных журналов и книг и в точности совпадали с теми, ко-
торые Лоран по указанию головы подчеркивала во время их утренних заня-
тий.
На другой день, как только представилась возможность поговорить с го-
ловой, Лоран спросила:
- Чем занимается профессор Керн в лаборатории в мое отсутствие?
После некоторого колебания голова ответила:
- Мы с ним продолжаем научные работы.
- Значит, и все эти отметки вы делаете для него? Но вам известно, что
вашу работу он публикует от своего имени?
- Я догадывался.
- Но это возмутительно! Как вы допускаете это?
- Что же я могу поделать?
- Если не можете вы, то смогу сделать я! - гневно воскликнула Лоран.
- Тише... Напрасно... Было бы смешно в моем положении иметь претензии
на авторские права. Деньги? На что они мне? Слава? Что может дать мне
слава?.. И потом... если все это откроется, работа не будет доведена до
конца. А в том, чтобы она была доведена до конца, я сам заинтересован.
Признаться, мне хочется видеть результаты моих трудов.
Лоран задумалась.
- Да, такой человек, как Керн, способен на все, - тихо проговорила
она. - Профессор Керн говорил мне, когда я поступала к нему на службу,
что вы умерли от неизлечимой болезни и сами завещали свое тело для науч-
ных работ. Это правда?
- Мне трудно говорить об этом. Я могу ошибиться. Это правда, но, мо-
жет быть... не все правда. Мы работали вместе с ним над оживлением чело-
веческих органов, взятых от свежего трупа. Керн был моим ассистентом.
Конечной целью моих трудов в то время я ставил оживление отсеченной от
тела головы человека. Мною была закончена вся подготовительная работа.
Мы уже оживляли головы животных, но решили не оглашать наших успехов до
тех пор, пока нам не удастся оживить и продемонстрировать человеческую
голову. Перед этим последним опытом, в успехе которого я не сомневался,
я передал Керну рукопись со всей проделанной мной научной работой для
подготовки к печати. Одновременно мы работали над другой научной пробле-
мой, которая также была близка к разрешению. В это время со мной случил-
ся ужасный припадок астмы - одной из болезней, которую я как ученый пы-
тался победить. Между мной и ею ища давняя борьба. Весь вопрос был во
времени: кто из нас первый выйдет победителем? Я знал, что победа может
остаться на ее стороне. И я действительно завещал свое тело для анатоми-
ческих работ, хотя и не ожидал, что именно моя голова будет оживлена.
Так вот... во время этого последнего припадка Керн был около меня и ока-
зывал мне медицинскую помощь. Он впрыснул мне адреналин. Может быть...
доза была слишком велика, а может быть, и астма сделала свое дело.
- Ну, а потом?
- Асфиксия (удушье), короткая агония - и смерть, которая для меня бы-
ла только потерей сознания... А потом я пережил довольно странные пере-
ходные состояния. Сознание очень медленно начало возвращаться ко мне.
Мне кажется, мое сознание было пробуждено острым чувством боли в области
шеи. Боль постепенно затихала. В то время я не понял, что это значит.
Когда мы с Керном делали опыты оживления собачьих голов, отсеченных от
тела, мы обратили внимание на то, что собаки испытывают чрезвычайно ост-
рую боль после пробуждения. Голова собаки билась на блюде с такой силой,
что иногда из кровеносных сосудов выпадали трубки, по которым подавалась
питательная жидкость. Тогда я предложил анестезировать место среза. Что-
бы оно не подсыхало и не подвергалось воздействию бактерий, шея собаки
погружалась в особый раствор Ринген-Локк-Доуэль. Этот раствор содержит и
питательные, и антисептические, и анестезирующие вещества. В такую жид-
кость и был погружен срез моей шеи. Без этой предохранительной меры я
мог бы умереть вторично очень быстро после пробуждения, как умирали го-
ловы собак в наших первых опытах. Но, повторяю, в тот момент обо всем
этом я не думал. Все было смутно, как будто кто-нибудь разбудил меня
после сильного опьянения, когда действие алкоголя еще не прошло. Но в
моем мозгу все же затеплилась радостная мысль, что если сознание, хоть и
смутное, вернулось ко мне, то, значит, я не умер. Еще не открывая глаз,
я раздумывал над странностью последнего припадка. Обыкновенно припадки
астмы обрывались у меня внезапно. Иногда интенсивность одышки ослабевала
постепенно. Но я еще никогда не терял сознания после припадка. Это было
что-то новое. Новым было также ощущение сильной боли в области шеи. И
еще одна странность: мне казалось, что я совсем не дышал, а вместе с тем
и не испытывал удушья. Я попробовал вздохнуть, но не мог. Больше того, я
потерял ощущение своей груди. Я не мог расширить грудную клетку, хотя
усиленно, как мне казалось, напрягал свои грудные мышцы. "Что-то стран-
ное, - думал я, - или я сплю, или грежу..." С трудом мне удалось открыть
глаза. Темнота. В ушах смутный шум. Я опять закрыл глаза... Вы знаете,
что когда человек умирает, то органы его чувств угасают не одновременно.
Сначала человек теряет чувство вкуса, потом гаснет его зрение, потом
слух. По-видимому, в обратном порядке шло и их восстановление. Через не-
которое время я снова поднял свои веки и увидел мутный свет. Как будто я
опустился в воду на очень большую глубину. Потом зеленоватая мгла начала
расходиться, и я смутно различил перед собою лицо Керна и в то же время
услыхал уже довольно отчетливо его голос: "Пришли в себя? Очень рад вас
видеть вновь живым". Усилием воли я заставил мое сознание проясниться
скорее. Я посмотрел вниз и увидел прямо под подбородком стол, - в то
время этого столика еще не было, а был простой стол, вроде кухонного,
наскоро приспособленный Керном для опыта. Хотел оглянуться назад, но не
мог повернуть голову. Рядом с этим столом, повыше его, помещался второй
стол - прозекторский. На этом столе лежал чей-то обезглавленный труп. Я
посмотрел на него, и труп показался мне странно знакомым, несмотря на
то, что он не имел головы и его грудная клетка была вскрыта. Тут же ря-
дом в стеклянном ящике билось чье-то человеческое сердце... Я с недоуме-
нием посмотрел на Керна. Я еще никак не мог понять, почему моя голова
возвышается над столом и почему я не вижу своего тела. Хотел протянуть
руку, но не ощутил ее. "В чем дело?.." - хотел я спросить у Керна и
только беззвучно шевельнул губами. А он смотрел на меня и улыбался. "Не
узнаете? - спросил он меня, кивнув по направлению к прозекторскому сто-
лу. - Это ваше тело. Теперь вы навсегда избавились от астмы". Он еще мог
шутить!.. И я понял все. Сознаюсь, в первую минуту я хотел кричать, сор-
ваться со столика, убить себя и Керна... Нет, совсем не так. Я знал
умом, что должен был сердиться, кричать, возмущаться, и в то же время
был поражен ледяным спокойствием, которое владело мною. Быть может, я и
возмущался, но как-то глядя на себя и на мир со стороны. В моей психике
произошли сдвиги. Я только нахмурился и... молчал. Мог ли я волноваться
так, как волновался раньше, если теперь мое сердце билось в стеклянном
сосуде, а новым сердцем был мотор?
Лоран с ужасом смотрела на голову.
- И после этого... после этого вы продолжаете с ним работать. Если бы
не он, вы победили бы астму и были теперь здоровым человеком... Он вор и
убийца, и вы помогаете ему вознестись на вершину славы. Вы работаете на
него. Он, как паразит, питается вашей мозговой деятельностью, он сделал
из вашей головы какой-то аккумулятор творческой мысли и зарабатывает на
этом деньги и славу. А вы!.. Что дает он вам? Какова ваша жизнь?.. Вы
лишены всего. Вы несчастный обрубок, в котором, на ваше горе, еще живут
желания. Весь мир украл у вас Керн. Простите меня, но я не понимаю вас.
И неужели вы покорно, безропотно работаете на него?
Голова улыбнулась печальной улыбкой.
- Бунт головы? Это эффектно. Что же я мог сделать? Ведь я лишен даже
последней человеческой возможности: покончить с собой.
- Но вы могли отказаться работать с ним!
- Если хотите, я прошел через это. Но мой бунт не был вызван тем, что
Керн пользуется моим мыслительным аппаратом. В конце концов какое значе-
ние имеет имя автора? Важно, чтобы идея вошла в мир и сделала свое дело.
Я бунтовал только потому, что мне тяжко было привыкнуть к моему новому
существованию. Я предпочитал смерть жизни... Я расскажу вам один случай,
происшедший со мной в то время. Как-то я был в лаборатории один. Вдруг в
окно влетел большой черный жук. Откуда он мог появиться в центре громад-
ного города? Не знаю. Может быть, его завезло авто, возвращающееся из
загородной поездки. Жук покружился надо мной и сел на стеклянную доску
моего столика, рядом со мной. Я скосил глаза и следил за этим отврати-
тельным насекомым, не имея возможности сбросить его. Лапки жука скользи-
ли по стеклу, и он, шурша суставами, медленно приближался к моей голове.
Не знаю, поймете ли вы меня... я чувствовал всегда какую-то особую
брезгливость, чувство отвращения к таким насекомым. Я никогда не мог
заставить себя дотронуться до них пальцем. И вот я был бессилен даже пе-
ред этим ничтожным врагом. А для него моя голова была только удобным
трамплином для взлета. И он продолжал медленно приближаться, шурша нож-
ками. После некоторых усилий ему удалось зацепиться за волосы бороды. Он
долго барахтался, запутавшись в волосах, но упорно поднимался все выше.
Так он прополз по сжатым губам, по левой стороне носа, через прикрытый
левый глаз, пока, наконец, добравшись до лба, не упал на стекло, а отту-
да на пол. Пустой случай. Но он произвел на меня потрясающее впечатле-
ние... И когда пришел профессор Керн, я категорически отказался продол-
жать с ним научные работы. Я знал, что он не решится публично демонстри-
ровать мою голову. Без пользы же не станет держать у себя голову, кото-
рая может явиться уликой против него. И он убьет меня. Таков был мой
расчет. Между нами завязалась борьба. Он прибег к довольно жестоким ме-
рам. Однажды поздно вечером он вошел ко мне с электрическим аппаратом,
приставил к моим вискам электроды и, еще не пуская тока, обратился с
речью. Он стоял, скрестив руки на груди, и говорил очень ласковым, мяг-
ким тоном, как настоящий инквизитор. "Дорогой коллега, - начал он. - Мы
здесь одни, с глазу на глаз, за толстыми каменными стенами. Впрочем, ес-
ли бы они были и тоньше, это не меняет дела, так как вы не можете кри-
чать. Вы вполне в моей власти. Я могу причинить вам самые ужасные пытки
и останусь безнаказанным. Но зачем пытки? Мы с вами оба ученые и можем
понять друг друга. Я знаю, вам нелегко живется, но в этом не моя вина.
Вы мне нужны, и я не могу освободить вас от тягостной жизни, а сами вы
не в состоянии сбежать от меня даже в небытие. Так не лучше ли нам по-
кончить дело миром? Вы будете продолжать наши научные занятия..." Я от-
рицательно повел бровями, и губы мои бесшумно прошептали: "Нет!" - "Вы
очень огорчаете меня. Не хотите ли папироску? Я знаю, что вы не можете
испытывать полного удовольствия, так как у вас нет легких, через которые
никотин мог бы всосаться в кровь, но все же знакомые ощущения..." И он,
вынув из портсигара две папиросы, одну закурил сам, а другую вставил мне
в рот. С каким удовольствием я выплюнул эту папироску! "Ну хорошо, кол-
лега, - сказал он тем же вежливым, невозмутимым голосом, - вы принуждае-
те меня прибегнуть к мерам воздействия..." И он пустил электрический
ток. Как будто раскаленный бурав пронизал мой мозг... "Как вы себя
чувствуете? - заботливо спросил он меня, точно врач пациента. - Голова
болит? Может быть, вы хотите излечить ее? Для этого вам стоит только..."
- "Нет!" - отвечали мои губы. "Очень, очень жаль. Придется немного уси-
лить ток. Вы очень огорчаете меня". И он пустил такой сильный ток, что
мне казалось, голова моя воспламеняется. Боль была невыносимая. Я скри-
