ловы отметками. А на листе бумаги рукой профессора Керна были переписаны
отмеченные места. Это заставило Лоран задуматься.
Вспомнив сейчас об этом, Мари не удержалась от вопроса. Может быть,
голове удастся как-нибудь ответить.
- Скажите, зачем мы отмечаем некоторые места в научных статьях?
На лице профессора Доуэля появилось выражение неудовольствия и нетер-
пения. Голова выразительно посмотрела на Лоран, потом на кран, от кото-
рого шла трубка к горлу головы, и два раза подняла брови. Это означало
просьбу. Лоран поняла, что голова хочет, чтобы открыли этот запретный
кран. Уже не в первый раз голова обращалась к ней с такой просьбой. Но
Лоран объясняла желание головы по-своему: голова, очевидно, хочет покон-
чить со своим безотрадным существованием. И Лоран не решалась открыть
запретный кран. Она не хотела быть повинной в смерти головы, боялась и
ответственности, боялась потерять место.
- Нет, нет, - со страхом ответила Лоран на просьбу головы. - Если я
открою этот кран, вы умрете. Я не хочу, не могу, не смею убивать вас.
От нетерпения и сознания бессилия по лицу головы прошла судорога.
Три раза она энергично поднимала вверх веки и глаза...
"Нет, нет, нет. Я не умру!" - так поняла Лоран. Она колебалась.
Голова стала беззвучно шевелить губами, и Лоран показалось, что губы
пытаются сказать: "Откройте. Откройте. Умоляю!.."
Любопытство Лоран было возбуждено до крайней степени. Она чувствова-
ла, что здесь скрывается какая-то тайна.
В глазах головы светилась безграничная тоска. Глаза просили, умоляли,
требовали. Казалось, вся сила человеческой мысли, все напряжение воли
сосредоточились в этом взгляде.
Лоран решилась.
Ее сердце сильно билось, рука дрожала, когда она осторожно приоткры-
вала кран.
Тотчас из горла головы послышалось шипение. Лоран услышала слабый,
глухой, надтреснутый голос, дребезжащий и шипящий, как испорченный грам-
мофон:
- Бла-го-да-рю... вас...
Запретный кран пропускал сжатый в цилиндре воздух. Проходя через гор-
ло головы, воздух приводил в движение горловые связки, и голова получала
возможность говорить. Мышцы горла и связки не могли уже работать нор-
мально: воздух с шипением проходил через горло и тогда, когда голова не
говорила. А рассечение нервных стволов в области шеи нарушало нормальную
работу мышц голосовых связок и придавало голосу глухой, дребезжащий
тембр.
Лицо головы выражало удовлетворение.
Но в этот момент послышались шаги из кабинета и звук открываемого
замка (дверь лаборатории всегда закрывалась ключом со стороны кабинета).
Лоран едва успела закрыть кран. Шипение в горле головы прекратилось.
Вошел профессор Керн.
ГОЛОВА ЗАГОВОРИЛА
С тех пор как Лоран открыла тайну запретного крана, прошло около не-
дели.
За это время между Лоран и головой установились еще более дружеские
отношения. В те часы, когда профессор Керн уходил в университет или кли-
нику, Лоран открывала кран, направляя в горло головы небольшую струю
воздуха, чтобы голова могла говорить внятным шепотом. Тихо говорила и
Лоран. Они опасались, чтобы негр не услыхал их разговора.
На голову профессора Доуэля их разговоры, видимо, хорошо действовали.
Глаза стали живее, и даже скорбные морщины меж бровей разгладились.
Голова говорила много и охотно, как бы вознаграждая себя за время вы-
нужденного молчания.
Прошлую ночь Лоран видела во сне голову профессора Доуэля к, проснув-
шись, подумала: "Видит ли сны голова Доуэля?"
- Сны... - тихо прошептала голова. - Да, я вижу сны. И я не знаю, че-
го больше они доставляют мне: горя или радости. Я вижу себя во сне здо-
ровым, полным сил и просыпаюсь вдвойне обездоленным. Обездоленным и фи-
зически и морально. Ведь я лишен всего, что доступно живым людям. И
только способность мыслить оставлена мне. "Я мыслю. Следовательно, я су-
ществую", - с горькой улыбкой процитировала голова слова философа Декар-
та. - Существую...
- Что же вы видите во сне?
- Я никогда еще не видал себя в моем теперешнем виде. Я вижу себя та-
ким, каким был когда-то... вижу родных, друзей... Недавно видал покойную
жену и переживал с нею весну нашей любви. Бетти когда-то обратилась ко
мне как пациентка, повредив ногу при выходе из автомобиля. Первое наше
знакомство было в моем приемном кабинете. Мы как-то сразу сблизились с
нею. После четвертого визита я предложил ей посмотреть лежащий на
письменном столе портрет моей невесты. "Я женюсь на ней, если получу ее
согласие", - сказал я. Она подошла к столу и увидала на нем небольшое
зеркало; взглянув на него, она рассмеялась и сказала: "Я думаю... она не
откажется". Через неделю она была моей женой. Эта сцена недавно пронес-
лась передо мной во сне... Бетти умерла здесь, в Париже. Вы знаете, я
приехал сюда из Америки как хирург во время европейской войны. Мне пред-
ложили здесь кафедру, и я остался, чтобы жить возле дорогой могилы. Моя
жена была удивительная женщина...
Лицо головы просветлело от воспоминаний, но тотчас омрачилось.
- Как бесконечно далеко это время!
Голова задумалась. Воздух тихо шипел в горле.
- Прошлой ночью я видел во сне моего сына. Я очень хотел бы посмот-
реть на него еще раз. Но не смею подвергнуть его этому испытанию... Для
него я умер.
- Он взрослый? Где он находится сейчас?
- Да, взрослый. Он почти одних лет с вами или немного старше. Кончил
университет. В настоящее время должен находиться в Англии, у своей тетки
по матери. Нет, лучше бы не видеть снов. Но меня, - продолжала голова,
помолчав, - мучают не только сны. Наяву меня мучают ложные чувства. Как
это ни странно, иногда мне кажется, что я чувствую свое тело. Мне вдруг
захочется вздохнуть полной грудью, потянуться, расправить широко руки,
как это делает засидевшийся человек. А иногда я ощущаю подагрическую
боль в левой ноге. Не правда ли, смешно? Хотя как врачу это должно быть
вам понятно. Боль так реальна, что я невольно опускаю глаза вниз и, ко-
нечно, сквозь стекло вижу под собою пустое пространство, каменные плиты
пола... По временам мне кажется, что сейчас начнется припадок удушья, и
тогда я почти доволен своим "посмертным существованием", избавляющим ме-
ня, по крайней мере, от астмы... Все это чисто рефлекторная деятельность
мозговых клеток, связанных когда-то с жизнью тела...
- Ужасно!.. - не удержалась Лоран.
- Да, ужасно... Странно, при жизни мне казалось, что я жил одной ра-
ботой мысли. Я, право, как-то не замечал своего тела, весь погруженный в
научные занятия. И только, потеряв тело, я почувствовал, чего я лишился.
Теперь, как никогда за всю мою жизнь, я думаю о запахах цветов, душисто-
го сена где-нибудь на опушке леса, о дальних прогулках пешком, шуме
морского прибоя... Мною не утеряны обоняние, осязание и прочие чувства,
но я отрезан от всего многообразия мира ощущений. Запах сена хорош на
поле, когда он связан с тысячью других ощущений: и запахом леса, и с
красотой догорающей зари, и с песнями лесных птиц. Искусственные запахи
не могли бы мне заменить натуральных. Запах духов "Роза" вместо цветка?
Это так же мало удовлетворило бы меня, как голодного запах паштета без
паштета. Утратив тело, я утратил мир, - весь необъятный, прекрасный мир
вещей, которых я не замечал, вещей, которые можно взять, потрогать, и в
то же время почувствовать свое тело, себя. О, я бы охотно отдал мое хи-
мерическое существование за одну радость почувствовать в своей руке тя-
жесть простого булыжника! Если бы вы знали, какое удовольствие доставля-
ет мне прикосновение губки, когда вы по утрам умываете мне лицо. Ведь
осязание-это единственная для меня возможность почувствовать себя в мире
реальных вещей... Все, что я могу сделать сам, это прикоснуться кончиком
моего языка к краю моих пересохших губ.
В тот вечер Лоран явилась домой рассеянной и взволнованной. Старушка
мать, по обыкновению, приготовила ей чай с холодной закуской, но Мари не
притронулась к бутербродам, наскоро выпила стакан чаю с лимоном и подня-
лась, чтобы идти в свою комнату. Внимательные глаза матери остановились
на ней.
- Ты чем-то расстроена. Мари? - спросила старушка. - Быть может, неп-
риятности на службе?
- Нет, ничего, мама, просто устала и голова болит... Я лягу пораньше,
и все пройдет.
Мать не задержала ее, вздохнула и, оставшись одна, задумалась.
С тех пор как Мари поступила на службу, она очень изменилась. Стала
нервная, замкнутая. Мать и дочь всегда были большими друзьями. Между ни-
ми не было тайн. И вот теперь появилась тайна. Старушка Лоран чувствова-
ла, что ее дочь что-то скрывает. На вопросы матери о службе Мари отвеча-
ла очень кратко и неопределенно.
- У профессора Керна имеется лечебница на дому для особенно интерес-
ных в медицинском отношении больных. И я ухаживаю за ними.
- Какие же это больные?
- Разные. Есть очень тяжелые случаи... - Мари хмурилась и переводила
разговор на другие темы.
Старушку не удовлетворяли эти ответы. И она начала даже наводить
справки стороной, но ей ничего не удалось узнать, кроме того, что уже
было известно от дочери.
"Уж не влюблена ли она в Керна и, быть может, безнадежно, без ответа
с его стороны?.." - думала старушка. Но тут же опровергала себя: ее дочь
не скрыла бы от нее своего увлечения. И потом, разве Мари не хоро-
шенькая? А Керн холостяк. И если бы только Мари любила его, то, конечно,
и Керн не устоял бы. Другой такой Мари не найти во всем свете. Нет, тут
что-то другое... И старушка долго не могла заснуть, ворочаясь на высоко
взбитых перинах.
Не спала и Мари. Погасив свет, чтобы мать ее думала, что она уже
спит. Мари сидела на кровати с широко раскрытыми глазами. Она вспоминала
каждое слово головы и старалась вообразить себя на ее месте: тихонько
касалась языком своих губ, неба, зубов и думала:
"Это все, что может делать голова. Можно прикусить губы, кончик язы-
ка. Можно шевелить бровями. Ворочать глазами. Закрывать, открывать их.
Рот и глаза. Больше ни одного движения. Нет, еще можно немного шевелить
кожею на лбу. И больше ничего..."
Мари закрывала и открывала глаза и делала гримасы. О, если бы в этот
момент мать посмотрела на нее! Старушка решила бы, что ее дочь сошла с
ума.
Потом вдруг Мари начала хватать свои плечи, колени, руки, гладила се-
бя по груди, запускала пальцы в густые волосы и шептала:
- Боже мой! Как я счастлива! Как много я имею! Какая я богатая! И я
не знала, не чувствовала этого!
Усталость молодого тела брала свое. Глаза Мари невольно закрылись. И
тогда она увидела голову Доуэля. Голова смотрела на нее внимательно и
скорбно. Голова срывалась со своего столика и летала по воздуху. Мари
бежала впереди головы. Керн, как коршун, бросался на голову. Извилистые
коридоры... Тугие двери... Мари спешила открыть их, но двери не поддава-
лись, и Керн нагонял голову, голова свистела, шипела уже возле уха...
Мари чувствовала, что она задыхается. Сердце колотится в груди, его уча-
щенные удары болезненно отзываются во всем теле. Холодная дрожь пробега-
ет по спине... Она открывает все новые и новые двери... О, какой ужас!..
- Мари! Мари! Что с тобой? Да проснись же. Мари! Ты стонешь...
Это уже не сон. Мать стоит у изголовья и с тревогой гладит ее волосы.
- Ничего, мама. Я просто видела скверный сон.
- Ты слишком часто стала видеть скверные сны, дитя мое...
Старушка уходит вздыхая, а Мари еще несколько времени лежит с откры-
тыми глазами и сильно бьющимся сердцем.
- Однако нервы мои становятся никуда не годными, - тихо шепчет она и
на этот раз засыпает крепким сном.
СМЕРТЬ ИЛИ УБИЙСТВО?
Однажды, просматривая перед сном медицинские журналы, Лоран прочла
статью профессора Керна о новых научных исследованиях. В этой статье
Керн ссылался на работы других ученых в той же области. Все эти выдержки
