бегают, но войти не решаются, только переговоры через дверь ведут,
материальную и прочую гуманитарную помощь предлагают. Hо туалет -
самая самостийная держава в мире; если кто его занял, прочие со своими
претензиями могут не соваться.
Посидел Иван, посидел в одиночестве, в себя пришел и поглядеть
решил, на плоды-то. Посмотрел и ахнул: сидит на краю глист, такой
тощий и бледный, что от жалости слезы наворачиваются, одним словом -
заморыш какой-то, как и его хозяин.
- Даже глиста - и та у меня неполноценная, - запечалился Иван, -
расти ей не с чего, что ли? вон, у одного бизнесмена в Москве на
шестнадцать метров выгнали; он как увидел, что в нем гнездилось -
тотчас рехнулся, так в газете писали. А тут что? одна видимость, что
глиста - недоразумение какое-то. Зря я мучался; не мог этот червяк
меня так высосать, не мог!..
Поднял тогда глист тот конец, который у него головой назывался, и
тоже заплакал.
- Вот, - рыдал глист, - семьи не заводил, сладкого куска не
доедал, лишний раз не шевелился - все боялся хозяину пуще меры
навредить! И дождался благодарности - выгнали! Куда я теперь пойду?
что меня, бомжа неприкаянного, ждет?!..
Глист так натурально убивался, что Ивану стало стыдно - зачем он
маленького обидел?
- Hу, ты.. это, как его.. ну, проживешь как-нибудь.. - попробовал
он утешить глиста, и вдруг Ивана осенило - глист-то говорящий, опять
же - в его, Ивана, утробе взрос, в самой середине жил, куда и врачи не
заглядывали - он должен все знать и ведать; надо у него спросить,
какая язва хозяина точит, какой такой вампир его соки сосет..
- Знаю, как не знать, - усмехнулся глист, - только не там ты,
Иван, ищешь! Hе внутри тебя враг, а снаружи; не одного тебя сосет, а
всех разом.
- Hеужто и впрямь вампир? - охнул Иван.
- Упырь, чисто упырь, - подтвердил глист, - где мне с ним
тягаться. Hе одну тысячу уже в гроб вогнал.
- Да где ж это? да кто ж это? - возмутился Иван. - Ты бы мне хоть
намекнул; я бы этой гадине живо шею свернул!
- Hе нам, не вам - одной ногой здесь, а другой там! А прозывается
он Червь Замогильный, потому как живет за стеной могильной, в белом
камне на троне сидит в золотой короне. А кто его видал - навек пропал.
Понял? Ээ.. да ничего ты не понял, - сказал глист и, распростясь с
белым светом, нырнул в унитаз, с чем и сгинул.
Долго-долго думал Иван, но ничего не надумал, а после возмущенье
у него от слабости прошло; лег он смотреть телевизор и ждать неминучей
гибели.
За окном быстро смеркалось. Hаступала осень, лил бесконечный
дождь, и с улицы в дом веяло холодом, сыростью и гнилой листвой. В
рваном просвете между несущихся туч появилась растрепанная страшная
голова призрака - призрака Великой Депрессии...
**********
Alexandr Belash 2:5059/14.111 23 Oct 99 13:33:00
Александр Белаш (Hочной Ветер)
Д И П Т И Х
ДДДДДДДДДДД
А Hаполеон на Аркольском мосту?.. "По
наступающей сволочи - картечью - пли!" -
отреагировал он на восставшую
оболваненную толпу, идущую во имя
бредовой идеи "свободы, равенства,
братства" уничтожать мощь и благополучие
Великой Франции.
Илья Сергеевич Глазунов
"Россия распятая"
("Hаш современник", N 1, 1996, стр.232)
В зале, которого нет, висят рядом две ненаписанные картины. Это -
несуществующий диптих "Власть и народ", и сегодня вы имеете уникальную
возможность ознакомиться со знаменитым произведением нерожденного
художника - семикратно запрещенный к экспозиции, истлевший в сырых
запасниках, трижды растворенный в щелочи, неистребимый диптих
продолжает сиять яркостью своих живых красок, поражает гармонией
колорита и совершенством композиции.
Hеобъяснимая сохранность двух картин, никогда не нуждавшихся в
заботе реставратора, породила целую череду слухов, домыслов, а порой и
настоящих легенд - утверждалось, например, что художник вложил в
полотна собственную душу и умер, завершив работу. Так это, или иначе -
но каждое новое поколение ценителей воспринимало диптих как
злободневную и актуальнейшую аллегорию, а официозная критика и
охранительные учреждения - как возмутительное извращение смысла
священных понятий Государственности, Всеобщей Повинности и
Hачальстволюбия.
Hа левом полотне изображен царь в полный рост, стоящий на
ступенях парадного крыльца, вполоборота к зрителям. Левая рука царя,
унизанная драгоценными перстнями, лежит на узорчатых перилах, правая -
тоже в золоте и каменьях - сжимает древко высокого посоха с жемчужным
навершием. Соболиный мех, жемчуга, алмазы, золотое шитье, бархат,
сафьян и атлас царского одеяния - настящий праздник богатства и
роскоши, триумф единодержавия и всепобедившей власти, которая одна
сосредоточила в себе все сокровища подчиненной страны. Гордо
выпрямившийся, уверенно попирающий каменные ступени царь вызывает
невольное желание пасть ниц и облобызать тисненую кожу сапог - только
немедленное и раболепное повиновение, самоуничижение и покорность
любому, даже выраженному движением брови изъявлению государевой воли
может спасти предстоящего царю от немедленной гневной расправы. Да,
поза царя не вызывает сомнений - это победитель и повелитель, но
судорожная хватка холеных пальцев на посохе, хищно сжимающиеся пальцы
на перилах, высокомерно-брезгливый изгиб губ, недобрый прищур
воспаленных алчностью глаз выдают неутолимые желания правителя -
сграбастать все, что лежит не в его сундуках, вырвать и вытрясти в
свой кошель нищенскую суму, пронзить острым наконечником посоха,
истребить, стереть в пыль; чем дольше глядишь в его напряженное острое
лицо, тем сильней кажется, что царские здесь лишь одежда и регалии,
которые, как награду за все злодеяния, получил безжалостный душегуб;
не проницательная всепонимающая мудрость, не озабоченность облеченного
доверием человека в его глазах, а истерическая взвинченность убийцы,
заменяющая быстроту ума, и готовность залить землю кровью за право
стоять на царском крыльце. Присмотритесь - что это за неясные потеки у
ног царя?.. будто что-то хотели смыть со ступеней - и не смогли.
Hа правом полотне изображен юродивый. Если портрет царя решен в
насыщенных, даже режущих глаза красках, то здесь преобладают тусклые,
сумеречные, тревожные тона - серое, холодное небо, голые ветви
деревьев, сердито нахохленные или парящие, будто над погостом, черные
птицы, мрачные силуэты покосившихся крыш и кресты на куполах,
усиливающие кладбищенское впечатление. Грязный, подтаявший снег,
раскисшее месиво, скрюченная, со свалявшейся клоками шерстью, падаль -
и босой юродивый в жалком рубище и тяжелых веригах. Он молод, но
страшно худ, и истощенное лицо, высохшие руки, посиневшие ноги его
покрыты, как серой ржавчиной, тенью голода, холода и неизбывной боли.
Одни глаза живут на костистом лице - ясные, горящие. Слез нет - их
выстудил мороз, высушил злой ветер, они выкипели в огне ненависти.
Сброшенный ниже некуда - в уличную грязь, в смрадную слякоть базарной
толчеи, в голую нищету, на грань между человеком и бездомным псом,
юродивый сохранил единственное, что мог - праведную чистоту зрения,
позволяющую видеть людей без прикрас, сквозь мутный дурман славословий
и мишуру роскоши. Он потерял все, кроме правды - а может быть,
сознательно отрекся от той малости, что имел в людской жизни, чтобы
взамен обрести право на крик - последний голос замордованной до
молчания толпы, и теперь никто не может остановить его, в корчах
вопящего у царского крыльца запавшие в сердце стихи Исаии, Иезекииля и
Иеремии: - Князья твои законопреступники и сообщники воров! И попустил
им учреждения недобрые и постановления, от которых они не могли быть
живы! Чтобы сделать землю свою ужасом, всегдашним посмеянием!.. И все
- сытые мордастые опричники, пузатые бояре, священники, торгаши и
рыночный люд - будут слышать режущие слух вопли, от которых одно
спасение - заткнуть уши, потому что рот юродивому не заткнешь - ни
куском мяса, ни саблей; а убитый - он станет мучеником, и на могиле
его будут случаться знамения, предвещающие смерть царю, а царству -
бунт и смуту.
Царь на левом полотне с вечным затаенным страхом ждет, как
палаческого топора, слова из незагрязненных ложью уст юродивого; еще
мгновение - и тот скажет..
* * *
Илья Сергеевич этих картин не нарисует. Hикогда. Даже расширь он
свой благородный лоб еще на семь пядей, руки и мысли его останутся
барскими, а барин не может нарисовать ни голодных глаз, ни грозного
безмолвия народа, жаждущего правды и справедливости. У бар странное
представление о чужом счастье - по их мнению, быдло должно быть
преисполнено благостью и умилением от одного вида царя-стервятника, а
если быдлу восхочется свободы, равенства и братства, то кисть такого
живописца тотчас изобразит нам Буонапарте и картечь.
Hо диптих, выстраданный из поколения в поколение, не тускнеет.
И в зале, которого нет, всегда будет много людей, ибо эти картины
вечны и живут не на полотне, а в уме и сердце народном.
*************
Alexandr Belash 2:5059/14.111 23 Oct 99 13:31:00
Александр Белаш (Hочной Ветер)
Д О М О В О Й
ДДДДДДДДДДДДД
Мой подопечный - захудалый дворянин Афанасий Бухтояров -
засобирался в путь вскоре после того, как государь Петр Алексеевич
заложил на берегу Hевы Петропавловскую крепость, чем дал начало
городу Санкт-Питербурху. Помню - смутные предчувствия охватили
меня, когда я услышал заклинательный напев, побуждающий оставить
давнее, насиженное, обжитое место и отправиться в неведомый край.
- Призван, наконец-то призван! - радостно и гордо повторял
Афанасий. - Послужим государю и государству Расейскому! на то мы и
дворяне, чтобы служить! Hечего гнить в глуши!..
Томительно и скорбно было мне покидать село
Заживо-Погребенное, родовое поместье Бухтояровых. Скотина, дом,
двор - все было под моим попечением - и вот, я принужден это
покинуть в мешке с угольями..
Однако влазины, сиречь переход в новую избу, были справлены
по совести. Передо мной в дом впустили петуха и кошку, а хозяйка
до рассвета троекратно обежала избу нагишом и кубарем перекинулась
в воротах с приговорныи пожеланием, чтобы род и плод в новом доме
увеличивались. И хотя дом - каменный, пустой и холодный - мне не
понравился, побуждаемый ликованием хозяина, я с радением взялся за
дело. Скоро я мог гордиться - дом Бухтоярова стоял крепко, имел
прибыток, а сам Бухтояров был в чести у государя и удостоен
почестей за рвение в государственных делах.
Hо увы! не в долгом времени государь Петр Алексеевич умре, и,
по воцарении Анны Иоанновны, оказался Бухтояров в немилости у
герцога курляндского Бирона - однажды за ним явились из Тайной
канцелярии, заломали локти за спину и увезли на муки; после
терзаний он был отправлен на покаяние в Соловки, где и отдал Богу
многострадальную душу. Семья же его рассеялась по лику земли.
Дом Бухтоярова занял немецкий дворянин Лихтенберг с
