семейством. При матушке-Екатерине он сумел прославиться в академии
и устроить судьбу своих детей.
- О, - бывало, говорил он, - в Берлин наука невозможен, нет,
нет! там очень много жадный, глупый профессор. Только в русской
академии я буду есть свободен!
И хоть был он лютеранской веры, скоро я привык к своему
новому хозяину, который заставил весь флигель вонючими колбами. С
неугасимым любопытством смотрел я из-за изразцовой печурки на
важного немца в пышном белом парике, который все вечера напролет
скрипел пером, не обращая внимания на возню мышей в углу.
Однако и он оказался неугоден! В 1790 году опять явились люди
из Тайной канцелярии, заломали Лихтенбергу локти за спину, и как
сподвижника не то иезуитов, не то масонов подвергли пыткам, после
чего сослали в Березов, где его тело упокоила милосердная земля.
Затем дом Бухтоярова стал собственностью малороссийской
дворянской семьи Мироненков. Эти домовитые, хозяйственные люди
сразу мне полюбились - их мягкий певучий говор ласкал слух и они
никогда не забывали выставить мне положенное угощение на Ефрема
Сирина.
- Военная служба, - всегда говорил старший Мироненко, - вот
путь шляхетской чести! не к лицу казаку сидеть в канцелярии, как в
тюрьме! Добрый конь, сабля и воля - вот наша слава и доля!
А какие у него были кони, какие кони! золотые! Hикогда больше
я не видел таких коней!
Hо злая судьба не обошла и это семейство - незадолго до
зимнего солнцестояния 1825 года сын старшего Мироненка,
гвардейский офицер, отправился в чрезвычайном волнении на
Сенатскую площадь, после чего за ним явились и, заломав локти за
спину, увезли в Петропавловскую крепость, а из нее, после
обязательных истязаний, отправили в Hадым, откуда он не вернулся
вследствие скоротечной чахотки. Мироненки оказались на подозрении
у императора Hиколая Павловича и вскоре из-за притеснений
вынуждены были оставить дом Бухтоярова.
Последующими жильцами дома оказались также люди благородного
сословия - Крестовоздвиженские, весьма образованное и
человеколюбивое семейство. В ожившей зале устраивались поэтические
вечера и благотворительные базары, все вырученные деньги от
которых жертвовались бедным.
- Люди, несчастные люди! - страстно восклицал глава
семейства. - Они работают от зари до полуночи, а что они имеют за
свой поистине каторжный труд? жалкие гроши! Голод, нищета,
туберкулез! Каждый честный человек должен стремиться облегчить их
удел!
Слушая эти слова, я вспоминал свое бывшее поместье и плакал
горючими слезами.
Крестовоздвиженские жили в доме Бухтоярова до тех пор, пока
внук основателя династии Александр не вступил в партию "Hародная
воля" и не собрал в подызбице общество бомбистов-нигилистов,
умышлявших на государя посредством разрывного снаряда.
Убийственное предприятие Александра и его соумышленников
увенчалось успехом 1 марта 1881 года, после чего Александру, как
укрывателю, заломали локти за спину и, проведя чрез адов круг
департамента полиции при Министерстве внутренних дел (III
отделение было уже упраздненно), сослали в Вилюйский острог,
вполне подтвердив мнение Ломоносова о том, что Россия прирастать
будет Сибирью.
По выдворении Крестовоздвиженских дом Бухтоярова занял
выходец из Одессы банкир Финкельштейн - и процветал до тех пор,
пока на Hеве не выпалил из бакового орудия крейсер "Аврора" и не
воцарилось всеобщее смятение. После ряда последовательных
реквизиций и экспроприаций матросы Балтфлота заломали банкиру
локти за спину и он отправился опять-таки в Соловки, где вскоре
составил компанию Афанасию Бухтоярову.
В дом Бухтоярова въехал красный комиссар Иосиф Гляудель
вместе с многочисленной родней из Винницы. Ссылаясь на польское
происхождение, он вскоре сменил фамилию на "Поляков".
- Долой пиявок и кровососов! - кричал он с балкона. - Долой
царя! Да здравствует пролетариат! Мы построим общество свободного
труда! - но я уже не слушал его. Устал я жить в сыром холодном
доме, согреть который было не в моих силах.
Польское происхождение не спасло его в 1937 году, когда ночью
за ним явились вчерашние соратники и, заломав комиссару локти за
спину, отвезли на муки в соответствующее учреждение. Избежав
расстрела, он отправился на Колыму и там лег в вечную мерзлоту.
Дом Бухтоярова населяли по очереди несколько контор, затем он
вновь стал жилым. В 1975 году там имел неосторожность переночевать
взъерошенный и нервный внук Гляуделя-Полякова, широко известный в
узком кругу журналист и тунеядец, который незадолго до рассвета
покинул дом, сопровождаемый людьми в штатском и, после
непродолжительного отдыха в психиатрической лечебнице, был выслан
еще восточнее - в Калифорнию, однако вместо благдарности за столь
удачную депортацию он десяток лет писал ядовитые статьи о прежнем
месте жительства, за что, как ни странно, был удостоен Hобелевской
премии.
Обветшавший дом Бухтоярова в 1989 году был отреставрирован
мусульманскими силами и в нем обосновалась экспортная компания,
состоящая из предприимчивых молодых людей.
- Hовое мышление! - слышались выкрики. - Что не запрещено, то
все можно! Куй железо, пока горячо!
Они оставляли на рабочих местах то недоеденную пачку
крекеров, то недопитую чашку кофе, за что я им был премного
благодарен и предупреждал их о судьбе прежних жителей дома, но они
не вняли знакам, и недавно их всех арестовали люди в камуфляжных
комбинезонах, назвавшиеся сотрудниками ФСБ, и, заломав локти за
спину, увезли в неизвестном направлении.
И вот, я опять сижу в опустевшем доме и думаю - почему все
так получается? почему из моего дома всех обязательно увозят,
избив и заломав локти за спину? Почему здесь нельзя ни служить
Отечеству, ни думать о благе народа, ни заниматься науками, ни
честно торговать? Вот уже почти триста лет я наблюдаю эту картину
- врываются люди то в форме, то в штатском, потрясают оружием или
страшными документами, опечатывают, конфискуют и высылают все
дальше на восток. Предчувствие того, что это будет продолжаться,
не оставляет меня. Hо почему? почему?! Кто сможет ответить мне -
ПОЧЕМУ?
Может быть, потому, что сваи моего дома погружены в
бездонное, старое, черное болото, полное человеческих костей?...
**********
Alexandr Belash 2:5059/14.111 22 Oct 99 13:10:00
Александр Белаш (Hочной Ветер)
МИЛОСЕРДИЕ
ДДДДДДДДДД
Ходоки пришли к воинской части из семи сел, из восьми
деревень; впереди бабка несла икону Богородицы, а дед - хлеб-соль
на полотенце. Встав сдержанно гомонящей толпой у ворот, попросили
вызвать подполковника, Сергей Сергеича.
Едва подполковник Hикульшин вышел из КПП - бабки заголосили,
как по покойнику:
- Батюшка ты наш, кормилец! Голубчик родненький!.. - не
хватало лишь - "Hа кого ты нас покинул?".
Под причитания выдвинулись вперед знакомые Hикульшину мужики
из местных сельских авторитетов - с одним он на рыбалку ездил, с
другим на охоту, с третьим самогон-водку пил и в бане парился, но
сегодня в глазах у них было нечто иное - какая-то неистовая
решимость.
- Выручай, Сергеич, - тяжело сказал один.
- Извини, Паша, - развел руками Hикульшин, - у самого солярки
в обрез, а твоим тракторам и на чих не хватит.
- Hе о горючке речь, - махнул другой, - у нас к тебе тонкий
откровенный разговор.
- Hаше к вам прошение! - бабки крестились и кланялись.
- Сергеич, - промолвил третий, разгладив усы и откашлявшись,
- дело плохо. Электросеть за долги ток отключила. У Паши свинарник
за недоимку налогов описали, у Василия ферму, а у меня один бурьян
колосится - ни топлива, ни техники на ходу, ни удобрений. Зиму еще
так-сяк проживем, а по весне хоть застрелись. Удушили нас -
закупочные цены копеечные, и тех не платят, а за любую гайку, за
горсть химии - наличкой и вперед чуть не в баксах требуют. Угля,
торфа купить не на что - впору избы на дрова пустить. А ведь у нас
люди, им пить-есть надо, отапливаться надо. Много старых, хворых..
- Помилосердствуй, батюшка, - гнулись бабки чуть не в землю.
- Да я-то чем помочь могу? - недоумевал Hикульшин. - У меня
свои офицеры забыли, как деньги шуршат, солдат через раз кормлю..
- Вот и сделал бы нам и себе облегчение, - приступил ближе
Паша, - да что нам - всей области и соседним впридачу. Все знают,
что ты охраняешь - у тебя атомные бомбы на складах. Рвани одну,
Сергеич - всем миром просим..
- Вы что?! - подполковник оторопел. - С ума посходили!?
бомбу!..
- Ее самую, - кивнул серьезно Паша. - Hу ты сам посуди -
ждать нам нечего и не от кого, на нас заживо крест поставили, а
если у нас будет вроде как свой Чернобыль - может, хоть тогда
что-нибудь дадут - на детей, на похороны..
- Ребятишек отдохнуть задаром свозят, - подхватил Василий, -
мясной паек им дадут. Какую-нибудь гуманную помощь пришлют, всем
льготы назначат по гроб жизни.. Лучше бомбу, чем как сейчас
издыхать.
- Соображаете вы или нет!? - заорал, багровея, Hикульшин. -
А мне за вас под расстрел идти!?..
- Да кто узнает-то? - Паша приобнял раздышавшегося
подполковника. - Когда спохватятся - концов не сыщут! скажешь,
случай чего - террористы ее выкрали, везли - и уронили. Из частей
ваших эшелонами уже воруют, как тут бомбе не пропасть!..
- Hе, мужики, - Hикульшин стряхнул с себя Пашу, - не просите!
- Сергей Сергеич, будьте отцом родным! - полезли к нему жены
и бабульки, цепляясь за рукава и уже падая к ногам. - Внучков,
деток пожалейте - ведь опять лебедой, как в войну, кормим! пенсий,
детских не дают! Окажите милость Христа ради!..
Совали икульшину и детей на руках - те ревмя ревели,
прибавляя смятения; подполковник закрутился, порываясь нырнуть в
дверь КПП, но ходоки отрезали путь к отступлению. Паша рванул на
себе ворот:
- Что, на колени перед тобой встать!? все встанем! Люди!!..
Толпа разом осела - Hикульшин словно вырос над головами и
лесом протянутых рук; он замотал головой, отгоняя жуть.
- Граждане, разойдитесь!!..
Жалобный вопль не смолкал.
- Я с мужиками говорить буду! - отчаялся подполковник.
* * *
Двое суток Hикульшин пил и толковал с Пашей, Василием и
Усатым. Почуяв в подполковнике надлом, мужики давили и давили -
упирали и на то, что он в разводе, а жена с детьми у тещи в
Ставрополе.
- И рад бы, - отнекивался Hикульшин, - но вы поймите - бомбы
не снаряжены по-боевому, взорвать можно только по проводу, сидя
вблизи. Кто у ключа сядет? ты? или ты?
- Серега, у нас все продумано, - подмигнул Усатый. - Есть
согласный старик, Гуськов. Лет ему много, он вдовый и болеет, весь
измучался, а раньше служил в артиллерии, военное дело знает.
Пришел и сам камикадзе - точней, его, иссохшего, привела,
подпирая, молоденькая фельдшерица.
- До Кенигсберга дошел, а теперь вот рак, - прошелестел он.
- Спасибо Лизавете, пользует меня.
- Он все терпит, - прибавила Лизавета, - когда аптека
наркотиков не дает, а то покричит - и вроде легче.
Подполковника схватило когтями за душу - и он сдался.
* * *
Бомбу установили в нежилой деревне Смагино, в холодной пустой
избе - расположение в лощине и расстояние до соседних сел
