дома за твои фокусы?
- Но я должен поближе познакомиться с местными обитателями.
- Не понимаю, Христо, зачем тебе нужны местные обитатели? Почему
мы остановились именно в этом доме?
- Потому что ифрит где-то близко. Я это чую совсем также, как наш
нюшок! Не зря он привел нас в эту местность...
- Но ты не дал ему привести нас прямо к ифриту.
- Дорогая моя! Здесь деревня! И здесь не принято среди бела дня
лазить через заборы барских усадеб.
- Значит, мы дожидаемся только ночи?
- Если мы ночью полезем, так на нас собак спустят. Чтобы делать
визиты, нужно быть представленным. Нужно вращаться в обществе,
понятно?
- И потрошить карманы окрестных помещиков?
- Ну, сознаюсь, слегка увлекся. Больше не буду... Теперь о деле.
Где граф?
- Пошел прогулять нюшка.
- Хорошо. Как вернутся, ты их обоих покорми, и пусть ждут на
конюшне. Может быть, ночью мы все же сделаем вылазку.
- Наконец-то!
- Но особенно рассчитывать на нее не приходится. Нюшок идет на
запах фиксатора, которым я когда-то обрызгал все бутылки с ифритами...
- Чтобы улучшить их товарный вид.
- Неважно, зачем. Мы знаем, что межмирник "Леонид Кудрявцев"
побывал в здешнем пространстве. В его таможенной декларации, в разделе
"Спиртные напитки", по прибытии указано девять бутылок, по убытии -
восемь. Следовательно, одна бутылка так называемого коньяка "Наполеон"
из вашего ящика была реализована и находится где-то здесь, в
окрестности. Что дальше?
- Дальше - нюшок приведет нас к ней, и если она еще не
раскупорена...
- Если она еще не раскупорена, - перебил Христофор, - то стоит на
полке в буфете. В столовой одного из здешних помещиков. Куда нашего
нюшка не пустят ни под каким видом. Разве что с хозяином мы будем
закадычными друзьями...
- Понятно.
- А теперь представим, что кто-то решил выпить коньячку и
раскупорил бутылку... Что будет?
Ольга задумалась.
- Если сделать это без специальных заклинаний, - сказала она, -
ифрит вырвется наружу. Дальнейшее его поведение трудно прогнозируется
- у ифритов нечеловеческая логика. В принципе, я могу засадить его
обратно в бутылку с помощью других заклинаний, если только он их
выслушает от начала до конца. Но для этого его нужно, как минимум,
обнаружить. Он ведь может и замаскироваться...
- Замаскироваться? А как?
- Да как угодно! Может превратиться в любой предмет, в человека, в
корову, в лошадь, в дом, в лес!
- В лес? - живо переспросил Христофор Гонзо. - Так, так, это
интересно... Однако, меня уже заждались, наверное, за столом. Пойду,
дам им отыграться. А ты сделай все, как мы договорились. Графу скажи -
пусть запрягает. И будьте наготове...
Он направился было к двери, но Ольга остановила его:
- Постой! А пятно? Ну-ка, повернись...
С этими словами она прикоснулась к плечу мнимого барина, провела
ладонью по его рукаву, и пятно бесследно исчезло. Христофор с
восхищением глядел на Ольгу, тихо млея от прикосновения.
- Ведь что делает, ведьма! - прошептал он.
- Ерунда, мелкие фокусы! Мне как профессионалу стыдно было бы не
управиться с твоими сюртуками...
- Да разве только с сюртуками! - вздохнул Христофор и вышел за
дверь.
* * *
- ...Легостаевский лес? - переспросил Куратов. - Верно, у Григория
Александровича там преогромнейший клин. Но вы у него не спрашивайте
про Легостаевский лес. Видите, он не в духе! Слышать о нем не может. А
коли хотите разузнать, так спросите у нашего соседа, Петра Силыча
Бочарова...
При этом имени Григорий Александрович Турицын вовсе сморщился,
положил карты на стол и, схватив бокал с вином, изрядно оттуда отпил.
- А что у Петра Силыча, - заинтересованно спросил Михельсон, -
также в этом лесу участок?
- Ни черта у него нет! - отрезал Куратов. - Просто свихнулся
старый хрыч, перессорился со всеми соседями, затаскал по судам.
Подавай ему то одно, то другое. Легостаевский лес, вишь, при царе
Горохе изводил на дрова какой-то его предок. Стало быть лес -
фамильная их собственность! А с неделю назад понес, дурак, уж и вовсе
околесицу. Старик, верно, прямой ваш пациент, Конрад Карлович!
Михельсон поправил очки.
- И что же он рассказывает?
- Право, затрудняюсь вам передать... несвязное что-то. Вот вы
поезжайте к нему и послушайте - вы увидите, что он за фрукт. Только
один не ходите, лучше с кучером.
- Правильно! - вступил Турицын. - А как начнет рассказывать про
нечистую силу, что невидимкой бродит по Легостаевскому лесу, так вы
его сейчас хватайте - и прямо в лечебницу. Очень всех нас этим
обяжете!
- И то верно! - поддержал Куратов. - Таких господ надо прямо в
Петербург переводить! И там в Кунсткамере, в банке со спиртом
держать... - он поднял свой бокал. - Други мои! Я пью за науку!
- За медицину! - согласно тряхнул головой Турицын.
- За вас, господа, - вежливо ответил Михельсон.
Урядник же ничего не сказал, так как с четверть часа назад,
откинувшись на спинку стула, уснул.
Тут у стола появился Прохор, инвалидный солдат, исполнявший у
Куратова обязанности лакея. С четкостью совершенно военной он доложил,
что к его благородию Григорию Александровичу Турицыну с поручением от
барыни прибыл ихний конюх.
- О, Боже мой! - пробормотал Турицын, схватившись за голову. -
Неужели опять что-нибудь?
- Никак нет! - продолжал Прохор. - Сказывает, значить...
отыскалась. Девочка та...
- Да ну?! - все сидевшие за столом, за исключением урядника, разом
оживились.
Савелий Лукич потребовал привести конюха, чтобы лично его
допросить. Конюх, робея, вошел в столовую, поклонился дворянству и,
отдельно, спящему уряднику, а затем подтвердил принесенную весть.
- Точно так, барин. Сыскалась. Потемну уже, у оврага за огородами.
Акурат - на краю леса.
- Ну а говорит-то чего? - допытывался Куратов. Ему мало было дела
до девчонки, а занимала лишь тайна Легостаевского леса. - отпустили её
злодеи? Или сама убежала от них?
- Говорит-та? - переспросил конюх, соображая. - Сама-та ничего не
говорит. Трясет ее, бедную, всю. Послали за бабкой, чтобы заварила
травы.
- А кто нашел ее? - спросил Турицын. - Надо бы угостить молодца...
- На двор привел ее Гаврила Косых, огородный сторож. Барыня уж
выслали ему штоф... Только боимся, как бы и его не пришлось лечить...
- А с ним-то что?
- Так ведь трясется, не хуже девчонки той! Языком заплетается.
Вроде и рассказывает, но как-то эдак... косвенно. Толком ничего не
понять.
- Я сам должен порасспросить его! - Турицын поднялся. - Ты на
дрожках приехал?
- Я... изволите видеть... - смутился конюх. - Барыня велели только
известить. Так я верхами. Может, думаю, вы не поедете...
- Дурак! - произнес с сердцем Григорий Александрович. - Разве не
знаешь ты, что своим людям я - первый заступник и наставитель, все
равно как родной их отец?
Последние слова говорил он, обращаясь уже к Михельсону и Куратову.
- Так едемте в моей коляске! - сказал Конрад Карлович. - Я как
знал - велел заложить ее для вечерней прогулки.
- Что вы! Я не смею утруждать вас!
- И никакого тут нет труда, а напротив - это мой долг. Как врач я
обязан осмотреть пострадавших. При том же, должен сознаться, меня, как
человека науки, чрезвычайно интересует этот случай душевного
расстройства.
- И я п-поеду! - выговорил Куратов слегка заплетающимся языком. -
Меня тоже интересует этот случай!
Он начал было выбираться из кресел, но Михельсон поспешно и
довольно решительно усадил его назад.
- Нет, Савелий Лукич, вам никак нельзя ехать! У вас гость, - он
указал на неподвижного урядника. - К тому же я тотчас буду назад и все
вам расскажу.
- Ну извольте, - неохотно согласился хозяин. - Я готов ждать.
Только не забудьте расспросить подробно, в какой части леса скрываются
разбойники. А уж мы с урядником составим отношение к губернатору...
Через минуту дорожная коляска выкатилась из ворот куратовской
усадьбы. В коляске, кроме Конрада Карловича и Григория Александровича,
сидела еще лохматая собака Михельсона, и на козлах - кучер с женою.
Последняя взята была для помощи по медицинской части.
Уже совсем стемнело, и в поле стало ничего не видно. Только черная
змея дороги проступала порой впереди, когда среди облаков появлялось
размытое лунное пятно.
- А что, у этого Бочарова, - задумчиво спросил Конрад Карлович, -
давно крыша поехала?
- Что? - Турицын глянул на него испуганно.
- Я хочу спросить, - поправился Михельсон, - давно ли начались у
него эти... причуды?
- Да как вам сказать? - Турицын тяжко вздохнул. - Сутягою был он
всегда. Еще и отец его славился тем же. Покойник, говорят, по три, по
четыре тяжбы заводил в земском суде за раз. Но этот, думаю, переплюнет
и отца... И всегда ему, собаке, везет! Честный человек, коего обирает
он до нитки, никогда не приберет столько доказательств своей правоты.
Да и недосуг! Этот же, крючок, будет корпеть и год, и два, ан к
самому-то суду и подгадает! Уж наперед знайте, что найдется у него
какая-нибудь мерзкая закладная бумажка или забулдыга-свидетель...
- Значит, раньше он нечистой силы не поминал?
Григорий Александрович невесело усмехнулся.
- Нет. Раньше обходился как-то без нее. Это уж в последние дни на
него накатило. Понес семь верст до небес! Думает, разве, напугать меня
своими сказками? Так зря старается. Лес - мой, и от владений своих я
не отступлюсь, хоть там дьявол объявись!
Сказавши так, Григорий Александрович опасливо огляделся по
сторонам.
- А может он и вправду видел что-нибудь в лесу? - беззаботно
спросил Михельсон.
- Ну вот и вы туда же, Конрад Карлович! Совестно вам!
Образованнейший человек...
- Нет, я не то... - оправдывался Михельсон. - Не то, чтобы это
была именно нечистая сила, а так, какое-нибудь явление натуры... Ведь
вот и люди ваши испугались чего-то!
- И вовсе нет никакого явления! - отрезал Турицын. - Взбесились
все из-за этого Бочарова, вот и все! Право, если он вздумает вещать о
конце света, так найдутся, пожалуй, свидетели, рассказывающие, как на
их глазах воды обратились в кровь...
Пес завозился в ногах Турицына, устраиваясь поудобнее. Григорий
Александрович потрепал было его по голове, но тотчас убрал руку, с
изумлением услышав сердитое рычание, раздавшееся в совершенно
противоположной части собаки.
Тем временем, коляска уже заворачивала на двор дома Турицыных и
скоро остановилась у крыльца. Велев доложить о своем прибытии хозяйке,
Григорий Александрович и Конрад Карлович отправились сперва в людскую.
Там показали им отыскавшуюся нынче девочку. Успокоенная отваром
целебных трав, она спала теперь под приглядом своей исстрадавшейся
матери.
Михельсон пощупал пульс девочки и сказал, что опасности теперь
нет. Все же он велел своей помощнице Маланье побыть у ее постели, а
сам обратился к сторожу, нашедшему девочку.
Гаврила Косых, сидя в одиночестве за длинным скобленым столом,
заканчивал штоф, высланный ему в награду хозяйкой, однако, казалось,
совершенно не был пьян. Он сидел очень прямо, глядел расширенными
глазами на противоположную стену и в припадке какого-то истерического
красноречия рассказывал снова и снова одну и ту же историю, ни к кому
в особенности не обращаясь. Григорий Александрович и Конрад Карлович,
подсев к нему, в четверть часа узнали всё о происшествии на краю
Легостаевского леса.
- Главное дело, ветру не было весь день, - говорил сторож. - А под
