других местах, но лодка, по крайней мере, могла подойти вплотную к
берегу. Ее несло вдоль стены вместе с волной, шесты лишь царапали
гладкий камень, не имея возможности упереться хоть в какой-нибудь
выступ. Берег острова Судьбы - такой загадочный и такой желанный - был
совсем рядом, хоть дотронься рукой, но попасть на остров было также
трудно как и в начале путешествия...
Неожиданно Саади радостно вскрикнул и указал куда-то вверх. Там,
на недосягаемом уступе, прижавшись к скале, росло маленькое узловатое
деревце с короткими, но довольно прочными на вид ветвями. Не долго
думая, Саади схватил веревку с привязанным к ней небольшим якорем,
сильно раскрутил его и забросил на уступ так ловко, что веревка дважды
обернулась вокруг древесного ствола. Матросы быстро закрепили другой
ее конец на корме, и лодка надежно встала на причал у скалы.
Саади сунул за пояс топор, а затем, упираясь ногами в стену, стал
подниматься по веревке к уступу. С корабля за ним внимательно
наблюдала вся команда во главе с Адилханом. Видя ловкость и
сообразительность Саади, гребцы и матросы разразились приветственными
криками, даже падишах не смог удержаться от радостного восклицания.
Между тем, ловкий юноша уже добрался до уступа. Он обнаружил здесь
неглубокую расщелину, совершенно незаметную снизу, из лодки, и ведущую
к вершине скалы. Саади велел оставшимся в лодке бросить ему еще моток
веревки, привязал ее к стволу дерева и полез дальше, цепляясь за края
расщелины. Ветер с берега почти развеял туман, клубившийся над морем,
так что маленькая фигурка в белой одежде была хорошо заметна на
угольно-черном утесе. Падишах и его приближенные, затаив дыхание,
следили за продвижением белой точки к вершине скалы. От этого
продвижения, возможно, зависел сейчас исход всего путешествия.
Наконец, Саади добрался до иззубренной вершины скалы, встал на ней
во весь рост и, повернувшись лицом к кораблю, замахал руками. Ответом
ему были дружные крики восхищения всей команды. Сам Адилхан воскликнул
с воодушевлением:
- Вот славный отрок, достойный любви и наград падишаха!
Но внезапно общие крики радости превратились в тысячеголосый вопль
ужаса. За спиной Саади из-за скалы поднялась вдруг гигантская
безобразная голова с клювом, как у орла. Кроваво-красный глаз, не
мигая, уставился на юношу, все еще приветливо размахивающего руками.
Затем чудовищная птица раскрыла клюв и издала зловещий пронзительный
крик, эхом прокатившийся по всем окрестным скалам. Саади замер и
остался стоять, как был, с поднятыми руками, не смея даже обернуться.
Голова птицы на голой морщинистой шее все выше поднималась над
скалой. Она поворачивалась из стороны в сторону и глядела на Саади то
одним глазом, то другим. Так курица разглядывает слишком мелкую
букашку, раздумывая, стоит ли ее клюнуть или лучше поискать добычу
покрупнее.
- Беги, несчастный! Спасайся! - крикнул в отчаянии падишах, но его
голос затерялся в волнах.
Неожиданно два огромных крыла развернулись над скалой. От
поднятого ими ветра в воду полетели камни, а по волнам пробежала рябь,
как перед бурей. Саади, наконец, обернулся, но, увидев прямо перед
собой готовое к нападению чудовище, в ужасе отступил, поскользнулся на
гладком камне и упал со скалы. Весь корабль ахнул, как один человек.
Падишах закрыл глаза, чтобы не видеть неминуемой смерти мальчика.
Но Саади не погиб. Обвязанный веревкой, он повис в каких-нибудь
тридцати локтях от воды. Ствол деревца, к которому была привязана
веревка, согнулся дугой, но корни его продолжали цепляться за
расщелину в скале и удержали на весу неподвижное тело мальчика. При
падении, а может быть и еще раньше Саади потерял сознание; прийти ему
на помощь было некому - матросы, едва услышав крик гигантской птицы и
увидев краешек ее крыла, бросили веревку, расхватали весла и принялись
изо всех сил выгребать прочь от острова - назад, к кораблю.
Именно это и привлекло внимание птицы. Заметив в море, недалеко от
берега лодку, она неторопливо взмахнула крыльями, взлетела над
скалами, а затем камнем упала вниз, к волнам.
Матросы, сидевшие в лодке, закричали от ужаса, когда небо вдруг
померкло, и оттуда протянулись к ним две огромные когтистые лапы.
Раздался оглушительный треск, когти птицы смяли лодку и все, что в ней
находилось, в один кровоточащий комок. Единый взмах крыльев снова
поднял чудовище на скалу, и сейчас же из-за нее высунулись головы
птенцов - почти такие же гигантские и еще более безобразные.
Искалеченные тела матросов вместе с обломками лодки полетели с большой
высоты в гнездо и попали прямо в разинутые клювы чудовищных птенцов.
Все, кто был на палубе корабля, в тягостном молчании смотрели на
эту ужасную трапезу и на бедного Саади, все еще беспомощно висевшего
над водой. Но трапеза ненасытных птенцов на этом не кончилась. Птица
снова снялась с гнезда и полетела прямо к кораблю. На палубе его
поднялась суета. Матросы полезли на мачты ставить паруса, воины с
копьями в руках выстраивались вдоль бортов. Адилхан приказал готовить
огнеметные машины.
Крылатое чудовище сделало круг в небе над кораблем и стремительно
бросилось в атаку. От взмаха его могучих крыльев большой парус лопнул
по всей длине и вместе с реей рухнул на головы воинов. Когтистая лапа
вцепилась в мачту, с тошнотворным хрустом вырвала ее из тела корабля и
тут же отшвырнула далеко в море вместе с матросами, запутавшимися в
вантах. Две огнеметные машины испустили языки пламени, но не могли
причинить вреда птице, находившейся прямо над кораблем. Она же
схватила сразу десяток гребцов, оторвала их от весел и, покалеченых,
истекающих кровью, понесла в гнездо. Еще три огнеметных машины ударили
ей вслед, но даже перьев не опалили.
Из дымного облака, затянувшего палубу, к падишаху выбежал Фаррух.
Адилхан не сразу узнал его - лицо визиря было окровавлено.
- Она вернется! - прокричал Фаррух, зажимая ладонью рану на виске.
- Эти чудовища ненасытны!
Падишах смотрел на скалу, где продолжалось кошмарное пиршество
птенцов.
- Хорошо, -сказал он, - пусть принесут магрибский сосуд.
Слуги бросились исполнять приказание падишаха с поспешностью,
выдающей их собственную заинтересованность, но когда один из девяти
магических сосудов был принесен из трюма и поставлен перед Адилханом,
все в страхе расступились. Даже раненые, оставляя на палубе кровавые
следы, расползлись по щелям. Никто не хотел в момент появления ифрита
оказаться поблизости. Возле падишаха остался один Фаррух.
Адилхан прочитал необходимые заклинания, острым, как бритва, ножом
срезал с горлышка сосуда печать Сулеймана и поспешно отступил на
несколько шагов. Тотчас раздался взрыв, сосуд разлетелся вдребезги, на
его месте образовалось огненное облако. Фаррух в страхе забормотал
было какие-то молитвы, но падишах остановил его. Он смело шагнул
навстречу огню, протянул руку и сказал:
- Слушай меня, существо из другого мира! К тебе обращается твой
хозяин!
Сейчас же огненный шар вытянулся кверху и стал приобретать форму
человеческого тела. Через несколько мгновений перед Адилханом стояла
фигура, точно повторяющая его собственную. Она казалась тенью
падишаха, но не темной, как всякая тень, а полыхающей оранжевым
пламенем.
- Там, на скале, - произнес Адилхан, указывая на берег, - птица
кормит своих птенцов. Ты уничтожишь птицу и ее гнездо вместе со
скалой!
- Слушаю и повинуюсь! - раздалось из пламени.
Тотчас огненная фигура с шипением взвилась в воздух и полетела к
скале, разбрасывая искры. Протянувшийся за ней пылающий шлейф делал ее
похожей на предвестницу несчастий - комету.
- О, падишах, зачем ты велел ифриту взорвать скалу? - вскричал
верный Фаррух. - Разве не мог он просто убить птиц?
- А мы бы так и остались перед неприступной стеной? - Адилхан
невесело усмехнулся, - без мачты и парусов нам не найти другого места
для высадки...
- Но разве нельзя было сначала спасти Саади?
Адилхан пожал плечами.
- Я не могу посылать одного ифрита с поручением два раза. Я вообще
не могу вернуть ифрита, выпущенного из сосуда! Он выполнит приказ и
исчезнет.
- Но ведь Саади там, на скале! - Фаррух, забыв об этикете, схватил
падишаха за руку. - Его ждет неминуемая гибель!
Адилхан с досадой посмотрел на визиря и отвернулся.
- У меня много рабов... - сказал он тихо, - а ифритов осталось
только восемь...
Гневный крик птицы снова разнесся над морем. Она заметила врага и
взмахнула крыльями, чтобы встретить его в воздухе. Но ифрит опередил
ее. Развивающийся за ним огненный шлейф расширился и превратился в
такие же, как у птицы, крылья, вперед выдвинулась тяжелая голова на
длинной шее, хищно раскрылся огромный клюв, и два чудовища, одно
покрытое перьями, другое пламенем, сшиблись прямо над гнездом.
Раздался оглушительный взрыв. Черное облако, пронизываемое
оранжевыми сполохами, закрыло берег. По палубе корабля застучали
дымящиеся осколки. Набежавшая с берега волна тяжело ударила в борт.
Когда дым рассеялся, измученные страхом мореплаватели увидели, что
скала исчезла. Усыпанная обломками полоса берега полого спускалась к
морю, а за ней, словно в детском цветном сне, во всю ширь открывалась
долина, покрытая пышной растительностью. Путь в сердце острова Судьбы
был открыт...
Глава 7
На другой день Савелий Лукич Куратов снова проснулся позже
обычного и некоторое время еще оставался в постели по причине болезни
головы, распространенной в русских уездах по утрам. Ночевавший в его
доме урядник головной боли не знал вовсе, а потому давно уже поднялся
и уехал куда-то по казенным надобностям. Савелий Лукич, таким образом,
не мог быть свидетелем одного незначительного эпизода, разыгравшегося
с участием урядника и кучера доктора Михельсона. Впрочем, эпизод этот
вряд ли мог заинтересовать Савелия Лукича, так что он не много и
пропустил. А вот докторский кучер прямо-таки пылал негодованием.
Поутру он принес Конраду Карловичу умыться и, убирая его постель (что
проделывалось обязательно, согласно легенде, разработанной местным
отделением Дороги Миров), рассказал о стычке с урядником.
- Только я на соломе прилег, - говорил кучер с обидой в голосе, -
только глаза закрыл - является этот пузатый. Седлай ему коня, и все
тут! Я ему, роже пьяной, объясняю, что для того есть хозяйский конюх
или кто-нибудь из дворни, а мне выспаться надо, я еще не ложился...
Куда там! Слушать ничего не хочет. По шее дал, скотина. Если бы не
легенда, показал бы я ему! Подумаешь, какой дворянский чин - урядник!
Я сам - граф.
- У него род древнее, - сказал Христофор, натягивая панталоны.
- У нас это не считается... Я, между прочим, личный адъютант
герцога Нью-Йоркского, почетный водитель Его Императорского Высочества
дворцового "Шаттла"...
В комнату вошла Ольга с подносом, накрытым салфеткой.
- Изволите откушать, барин! - сказала она громко, а затем плотно
прикрыла за собой дверь.
- Вот спасибо, Оленька! - Христофор, потирая руки, уселся за стол.
Граф потянул носом воздух и тоже стал придвигаться к столу.
- Откровенно говоря... - он смущенно кашлянул, - я бы тоже
чего-нибудь... перекусил. Или неудобно?
- Да садитесь, ешьте! Чего вы застеснялись? - Христофор снял
салфетку с подноса и заправил ее себе за воротник. - Я специально
предупредил хозяйку. что не выйду к завтраку. Садись, Оленька, нам
нужно все обсудить...
Отряд охотников принялся с аппетитом закусывать.
