подозрительная свидетельница Ольга, только от него не осталось даже
изображения...
* * *
- ... Как тебе это удалось? - восхищенно спросил Джек Милдэм,
выводя машину со стоянки у Полицейского Управления.
- Долго рассказывать! - Ольга, сидевшая на заднем сидении,
протянула тонкую белую руку. - Подай-ка пакет с одеждой. И не пялься
на меня, отвернись и следи за дорогой. Гонзик, тебя это тоже касается.
- Не понимаю, зачем мне-то следить за дорогой? - отозвался
Христофор. - Машину ведет его сиятельство...
- Дадут мне сегодня одеться или нет?! - прикрикнула Ольга,
изображая гнев.
- Ну, если бы это зависело от меня... - глубокомысленно произнес
Гонзо.
- Ты это про что? - покосился на него граф.
- Да нет, я так... Я просто хотел сказать, что Ольге идет этот
пиджак.
- Тебе он еще больше подойдет! - Ольга перекинула пиджак на колени
Гонзо. - Там, в кармане, удостоверение на имя следователя по особо
важным делам Богоушека.
- Да ну?! - Христофор, несмотря на запрещение, бросил на Ольгу
удивленный взгляд. - Вот это класс! Позвольте вам выразить свое
восхищение, пани! Ручку поцеловать разрешите! Разумеется, если граф не
возражает...
Ольга улыбнулась.
- Так и быть, пан Богоушек, - сказала она, протягивая ему руку.
- Куда ехать-то теперь? - спросил Джек, сердито глядя на дорогу.
- Прежде всего, на птичий рынок! - сказал Гонзо.
- Это еще зачем?
Христофор взял серебристый баллончик и встряхнул его. Внутри
плескался фиксатор - жидкость, предназначенная вовсе не для того,
чтобы превращать людей в ящериц.
- Нам нужен миражинский нюшок. Самой чистой породы, - сказал
Гонзо. - И непременно - кобелёк...
Глава 5
Помещик Новокупавинского уезда, отставной капитан Савелий Лукич
Куратов, проснувшись этот день позже обычного, сел за чай попросту: в
халате и с матушкой, Аграфеной Кондратьевной.
Старуха по обыкновению завела разговор об картах и вине, коих хотя
и не знала сама, все же считала главным на свете злом после Наполеона,
а потому всячески старалась отвратить от них сына. Впрочем, матушкины
выговоры мало оставляли следа в душе Савелия Лукича. Он был уже и сам
волосом сед и знал по опыту, что, в отличие от Наполеона, ни вина, ни
карт нельзя прогнать из отечества.
- Ты, Савелий, Бога побойся, коли мать-старуху пожалеть не хочешь,
- причитала довольно монотонно Аграфена Кондратьевна. - Ведь ты уже не
молодой человек. Куда тебе перед мальчишками-то удаль показывать! И
добро бы, в богоугодном каком деле, а то ведь в пьянстве! Срам!
- Оставьте, маман! - простонал Савелий Лукич, прижимая серебряный
молочник к пылающему виску. - Как не надоест, ей-богу! Без того голова
болит...
- А матери разве не больно смотреть на тебя? Ведь другого и
занятия нет, как с актерками да с гусарами травиться калхетинским!
- Дрянь, это верно, - вздохнул Куратов. - Куда против венгерского!
- Что у них ни кола, ни двора нету, так вот они и величаются
геройством друг перед другом, пропивают да проигрывают казенное
содержание... А у тебя - собственность! Ты - помещик и должен только о
том думать, как имением управить, да приращение ему сделать.
- Зачем же приращение? - удивился Савелий Лукич. - Уж, кажется,
всего у меня достаточно - и земли, и людей, и угодья всякого... На мой
век хватит!
- Не о тебе пекусь! А как пошлет господь наследников, - матушка
перекрестилась, - им-то что оставишь?
- Хватит и наследникам! - махнул рукой Куратов. - Не прикажете ли
мне с соседями тяжбы заводить ради ваших наследников?
- А хоть бы и тяжбы, - глаза Аграфены Кондратьевны заблестели,
видно было, что разговор, наконец, дошел до самого дела. - Вон, сосед
Турицыных, Петр Силыч Бочаров...
- Сутяга он и больше ничего! - оборвал матушку Куратов.
Аграфена Кондратьевна постно поджала губы.
- Однако же мельницу оттягал у Турицыных.
- Ну и дурак, что оттягал! Черта ли в ней? Давно сгнила... Отсудил
бы лучше Легостаевский лес. Там хоть охота...
- Отсудит и лес! - матушка в запальчивости хлопнула по скатерти
костлявою ладонью и вдруг осеклась.
- Ох ты, господи! Я же тебе, друг мой, забыла рассказать главную
новость!
- Ну? - Савелий Лукич уже собирался вставать из-за стола, чтобы
идти в библиотеку курить трубку и смотреть в окно.
- Прямо страсть! У Турицыных дворовая девчонка в Легостаевском
лесу потерялась! Поутру конюх ихний приходил, так я послала с ним
Василия да Михайлу, да сыновей Заплаткиных, чтоб пособили искать.
Савелий Лукич покачал головой.
- Что за напасть такая? Не везет Турицыным, да и только! И давно
потерялась?
- Третьего дня, конюх говорит, пошла за грибами и сгинула. Ни
слуху, ни духу. Я уж думаю, не завелось ли там, на болотах, нечистой
силы? Ведь у них и в прошлый раз также было! С коровой...
- Вздор! - Куратов решительно поднялся и бросил на стол салфетку.
- Найдется, коли волкам не попалась...
- Страсти какие! - прошептала старушка, крестясь.
- Хотя... может, и беглые шалят. Мало ли их теперь по лесам
шастает! - Савелий Лукич зевнул. - Исправнику донести надо бы...
За окном вдруг послышался стук копыт и скрип дорожного экипажа.
- Никак, гости! - оживился Куратов.
- Ну вот, - проворчала матушка, - опять понаедут гусары, покою от
них нет...
Однако в коляске, подкатившей к крыльцу, гусар не было. Правда,
впереди сидел кучер с усами, как у гусара, но в армяке. Рядом с ним
поместилась молодая женщина, по-бабьи закутанная в платок. На подушках
расположился барин - человек лет тридцати, весьма ученого вида,
который придавали ему сидящие на носу круглые очки.
У ног барина лежала собака, столь лохматая, что невозможно было
понять, с какой стороны у нее голова.
Савелий Лукич распорядился подать еще чаю и просить гостя к столу.
Через минуту молодой человек был введен в комнату.
- Простите, что беспокою вас во время трапезы, уважаемый Савелий
Лукич, - обратился он к хозяину. - Я к вам с поклоном от Петра
Андреевича Собакина.
- А! Очень приятно! - Куратов принял гостя в объятия. - Милости
прошу откушать со мною и с матушкой, Аграфеной Кондратьевной!
- И вам, сударыня, велел кланяться Петр Андреевич! - добавил
приезжий.
- Спасибо, спасибо, - покивала матушка, сама наливая гостю чая из
самовара. - Савеша! - обратилась она к сыну. - А какой же это Петр
Андреевич? Не Клавдии ли Васильевны зять?
- Нет, это другой, - ответил Савелий Лукич. - Петр Андреевич
Собакин - человек занятий ученых. В городе живет. Сам губернатор его
любит. За светлый ум, за хитроумные прожекты построения дорог и
мостов... А сколько разных чудесных механизмов в дому его! Освещение
завел у себя на квартире такое, что у князя на балу, даже глаза
слепит, а обходится в копейку. Вот голова!
- Весьма почтенный человек! - оживилась Аграфена Кондратьевна. - И
уважаемый, и занятий серьезных. Не то что...
- Впрочем, он и банчок держит, - сказал Савелий Лукич, и матушка
тут же умолкла.
- А вы, сударь, - продолжал хозяин, - чем изволите... Но разрешите
сначала спросить имя ваше и отчество.
- Конрад Карлович Михельсон, - живо отрекомендовался приезжий. -
Э-э... приват-доцент Петербургского Университета. Из немцев. Впрочем,
давно. Предки мои жили в России еще при Петре Великом. Сам я, подобно
отцу и деду моим, занимаюсь медициной.
- Лекарь! - всплеснула руками Аграфена Кондратьевна. - Да тебя,
батюшка сам Бог послал! Здешние-то лекаря ни аза не смыслят, а меня по
ночам так вот и разнимает всю!
- Сударыня, - поклонился с улыбкой Михельсон, - был бы счастлив
оказаться вам полезным. Однако мои познания лежат в области не так
телесного, как душевного здоровья человека. Именно для изучения
душевных расстройств обитателей различных губерний я и предпринял это
путешествие...
- А! Ну так ты, отец, правильно к нам заехал, - Аграфена
Кондратьевна покосилась на сына. - Сумасбродов здесь хватает...
- Что вы! - смутился Конрад Карлович. - Я не затем вовсе! Просто
путь мой лежит теперь в стороне от столбовых дорог, и необходимость
добывать фураж лошадям и помещение себе... при том, что Петр Андреевич
рекомендовал мне ваше замечательное семейство, как...
- Полно, брат, не надо слов! - Савелий Лукич положил гостю на
тарелку еще кусок пресного пирога с ревнем. - Вы здесь полный хозяин -
и всё. Вот поживите у нас другой-третий день, сами не захотите после
уезжать. Что же до ученых ваших изысканий... - Куратов понизил голос.
- Матушка права. Тут в округе попадаются такие типы - хоть сейчас в
дом призрения! Если останетесь на неделю, непременно уедете отсюда
готовым профессором! Пока же позвольте задать вам один вопрос...
- Почту за честь.
- Вы в карты играете?...
В тот же вечер в доме Куратовых составился вист. За карточным
столом сидели: хозяин, его ученый гость, сосед Куратова помещик
Григорий Александрович Турицын и местный урядник, который по случаю
произведенного у Турицыных следствия был уже несколько пьян.
Дворовая девчонка так и не отыскалась. Савелий Лукич положительно
был уверен, что ее украли разбойники и бунтовщики, засевшие шайкой в
Легостаевском лесу. Он, подкрепив себя парой бутылок шипучего, уже
предлагал проект реляции губернатору с требованием послать против
бунтовщиков войска под водительством капитана-исправника.
Урядник не возражал. Он знал, что губернатор войска не даст и даже
слушать про бунтовщиков не станет. На вверенной ему территории
никакого бунта быть не может, хоть пропади тут в лесах вся помещичья
дворня, и с помещиками вместе...
Григорий Александрович Турицын лишь горестно вздыхал, во всем
обвиняя злую свою разорительницу-судьбу. Вот даже и в карты ему
положительно не везло сегодня, меж тем как приезжий приват-доцент
метал очень бойко, загребая с приятной улыбкой не первый уже банк.
Такая удачливость, вероятно, вскоре начала бы удивлять и самого
хозяина, когда бы небольшое происшествие не развлекло вдруг общего
внимания. Именно, жена михельсоновского кучера, проходя мимо играющих
с подносом в руках, нечаянно облила сюртук своего барина вином из
недопитого стакана.
- Ну что же ты, Малаша! - с досадой сказал Конрад Карлович. - Глаз
у тебя нету? Новехонький сюртук...
- Прощенья просим! - молодая женщина покраснела. - Позвольте,
Конрад Карлович, я тотчас пятно застираю, и ничего не будет!
- Застираю! Изволь теперь прерывать игру посреди талии, да по
твоей милости идти переодеваться!.. Простите, господа, - обратился он
к сидевшим за столом, - через минуту я вернусь.
- Это чья же такая красавица? - спросил урядник, глядя вслед
Малаше, удалявшейся за барином.
- Его, Михельсона, - сказал Куратов. - У него с собою чета людей
для услуг. Они с ним ездят и даже по медицинской части помогают.
Маланья - на манер милосердной сестры, а муж ее, кучер - видали
молодца? - тот как бы санитар. Если вдруг попадется какой-нибудь
буйный больной...
- М-м-да! - задумчиво протянул урядник. - Знатная баба!
Меж тем, в покоях, отведенных Конраду Карловичу, состоялся другой
разговор, и начала его жена кучера, милосердная сестра Маланья.
- Ты что, сдурел?! - обратилась она к барину, едва закрыв за собою
дверь. - ты что тут вытворяешь?!
- В чем дело, Оленька? - с невинным видом спросил тот. - Я не
понимаю.
- Оставь свои шулерские замашки для портовых кабаков! Ты прибыл
сюда искать ифритов, а не в карты играть! Хочешь, чтобы нас выгнали из
