- Боярина спроси. Я что! Только спрашивать будешь, под праву руку не
ставай, левой он не так дюж драться, а правой враз сопатку на сторону
своротит!
- Спите, мужики, рассвет скоро!
- Поспишь тут, с покойником...
- А не вспоминай, мужики! Не вспоминай!
- Кажется, снег пошел. Что боярина-то нет долго? Его бы не потерять,
мужики!
- Федюха, спишь? Тогды тебе нас вести, ты грамотной!
- Тут грамота ни при чем, - нехотя отозвался Федор. - Вон Васюк
Ноздря поведет! Он один не перепался, коня привел, а мы все дернули...
Федор еще полежал, чувствуя, как не хочется ему делать то, что нужно
было сейчас сделать. Потом сел и сказал решительно:
- Вот что, други. Надо съездить, схоронить хотя, а не воронам кидать!
Он встал и под молчание ратных начал натягивать кольчугу. Уже ступив
к выходу, сказал негромко:
- Двоих надо еще. Кто пойдет?
Ратники зашевелились. Поднялся Ноздря, сам уже окликнул Парфена:
- Иди! Неча тут о бабах!
Прочие облегченно засмеялись.
Вышли, разом издрогнув, в темень. Подстыло крепко.
- Куда тут? Глаз выколи!
На тихий свист скоро отозвались из лощинки. Обратав, повели коней.
- И коней сколь д°н не расседлывам! - пожалел Парфен. - Тоже и
животина мается из-за нас!
Кони тихо ржали, толкались теплыми губами в ладони. Поехали.
- Кажи дорогу! - приказал Федор Васюку. Ноздря поехал напереди. Федор
сперва не понимал, где они, откуда и куда едут, но вот миновали лесок, и
сразу узналось место, выбеленное теперь молодым снегом. В лощинке
остановили. Спешились.
- Вот что! Ты, Васюк, пожди тута, - решил Федор. - А... коли что,
подмоги... Давай, Парфен!
Они пошли, сгибаясь, выбрались на подстылое поле. Издали долетел не
то свист, не то клекот. Оба, не сговариваясь, кинулись наземь. Полежав, -
от стылой земли леденели руки, - Федор шепнул:
- Поползли!
Они проползли чуток, потом привстали, побежали, согнувшись.
- Где-ка его тута найти!
- Найдем!
Смутная тень, не то собаки, не то волка, шарахнулась в темноте.
- Вона!
Мужики подошли к белеющему пятну.
- Татары уже побывали... Ободрали донага!
Труп застыл. Федор подвигал мертвеца за плечи.
- Понесли!
- Давай мне, - сказал Парфен. Взвалил на спину и понес, рысью
побежал, уйти скорее с проклятого места. Потом настал черед Федора. Он
принял холодную страшную тяжесть себе на спину и, сцепив зубы, побежал.
Доволокли до коней.
- Снежок вроде! - говорил Парфен, поглядывая вверх. - Следы заметет.
Тута зароем?
- Не, отвезем! - возразил Федор. Васюк молча начал помогать. Тело
обернули попоной и перевязали татарским арканом, что был у Васюка. Лошадь
захрапела, почуяв мертвеца.
- Ничего, ничего! - успокаивал Парфен, оглаживая морду лошади.
- Трогай!
Уже было думали, обошлось, когда невдали опять пронесся словно
орлиный клекот.
- Татары!
Мужики замерли.
- Бросим?
- Трогай!
<Лишь бы не заржал конь>, - думал Федор, пока они выбирались из ложка
и миновали рощицу. Проехав кусты, вновь остановились. Мутный свет луны
пробился сквозь бегущие облака, что-то как словно шевелилось на поле.
- Коли увидят, не уйдем! - прошептал Парфен. Федор не ответил. У него
самого мурашки пошли по телу, кольчуга на миг показалась ледяной. Он
оглянулся, приметив в стороне кусты, тронул туда, хоронясь в тени крайних
дерев. Мужики молча и кучно трусили за ним. Клекот еще раз долетел, уже
удаляясь. Пронесло!
Боярин все еще не воротился, и Федор, неволею взявший на себя
началованье, велел хоронить. Ратники стали рыть яму. Лопаты не нашлось, в
ход пошли топоры и мечи. Выгребали руками и шеломами. Рыли молча, сопя.
Наконец углубили подходяще.
- Попону, что ли... Нехорошо нагова хоронить!
Федор уже хотел доставать свою рубаху, когда сзади кто-то сказал:
- Тута рогожи есть! В рогожу свертим, сенца... Сенцо завсегда
покойнику кладут.
- Крест-то на ем?
- На ем.
- Дивно, татары креста не тронули!
- А чего им! Медь, не серебро дак.
- Ну! - Федор снял шелом, и все обнажили головы. Он поднял глаза горе
и, сурово глядя в темноту, прочел <Богородицу>. Потом начал <Со святыми
упокой>. И тихо, не подымая голосов, вполгласа, мужики подхватили молитву.
Кончив, Федор перекрестился, и все перекрестились. Он хотел что-то еще
сказать, не нашел слов, вымолвил только:
- Прощай!
Тело, обернутое в рогожу, опустили в яму, на сено. Федор, уже
взявшись до конца руководить, первый бросил горсть мерзлого песку. За ним
стали кидать все. Перемешанная со снегом земля посыпалась с глухим
шорохом. Скоро яму наполнили. Уже тюкал топор - это Васюк, отойдя к
деревцам, мастерил сосновый крест. Крест водрузили, притоптали, обровняли
могилу и пошли гурьбой обратно в сарай.
- Вот и схоронили мужика! - удовлетворенно переговаривались ратники.
- Все не воронам на расхыстанье!
- А боярин все не едет. Ну, Федор, не воротится, будешь у нас
старшой!
ГЛАВА 64
Шел снег. Дмитрий подскакал к терему, спешился, отдал коня. Долго
околачивал себя на крыльце. Полез внутрь. Обожженное стужей лицо горело. В
терему ждал Гаврило с вестями из Орды.
- Что ж делать-то, Олексич? - спросил князь, сваливаясь на лавку и
тяжело уронив руки. Старый боярин прокашлялся:
- Кажись, уходят. Ополонились. Сюда все ж таки не полезли, гляди!
- Я не о том... А так и станет Андрей на нас татар водить кажен год?
Что же делать-то!
- Слух есть, что Телебуга, сынок Менгу-Темерев, ладит на место хана.
- Слышал уже. Говорят, верно. Мне и брат из Москвы весточку прислал.
- Нынче в Орде Ногай всема правит! У них тоже, что и у нас! А Ногай
против Телебуги. Ногай хочет все под себя забрать. Туданменгу бесерменской
веры, Ногай, слушок есть, тоже, да скрывает ото своих. Дак ежели Ногай
укрепится в Орде...
- Что ж мы, бесерменам руку протянем?
- Какой он там веры, нам не разбирать. Телебуга тоже не православный,
а только случай дорогой. Ногай сейчас не осильнел, ему руку протяни, рад
будет. Опять же законного князя ему поддержать прямая выгода. А опоздаем,
Андреевы бояре туда кинутся.
- Что ж они до сих-то пор думали?! - хмуро спросил Дмитрий.
- Семен увяз в Орде. Промашку сделал. Все ходил вокруг Менгу-Темеря
сперва, и сын у его там, в Сарае. А с Ногаем-то поврозь! А Ногай силу
забрал, так вот, и Семена под ноготь можно...
Дмитрий забрал лицо в руки. Эх, не этого он хотел, не о том мечтал! И
не отступишь уже! Он поглядел на Гаврилу красными от недосыпу тяжелыми
глазами:
- Что ж! Тут под Ордой, и там... Может, с Ногаем-то и одолеем.
- Он, слышь, на Киеве, да на Чернигове, да на волынских и галицких
градах сидит, - подхватил Гаврило. - Ксения Юрьевна Тверская дочь на
Волынь выдала. Мыслю, и они с Ногаем дружбу затевают. Окружают нас со всех
сторон!
- Что ж, Гаврило, таки и послушаю тебя! Умней все одно никто не
скажет! Вели собирать дружину, серебро, рухлядь, порты. В Орде дарить -
много нужно! Еду сам! Сына на тебя оставляю, меньшого. Сбереги. Ивана
возьму с собой. Пусть поглядит... Ежели воротимся с им!
Снег шел густой, сухой и ложился плотно. За день мороз подскочил еще.
Солнце вставало в оранжевом круге, промороженное. Зима наступила всерьез.
ГЛАВА 65
Дмитрий воротился из Орды весной, с новым ярлыком на великое
княжение, подтвержденным Ногаем. Еще прежде того дошли вести, что на Русь
поставлен в Царьграде новый митрополит, родом гречин, Максим*. Митрополит,
слышно, едет в Киев, и тоже собирается прежде в Орду, к Ногаю, за ярлыком,
а в Суздальской земле ждать его надо не скоро.
_______________
* Дмитрий воротился весной 1284 года. Митрополит Максим
рукоположен в 1283 году, но сперва отправился в Орду и лишь потом в
Киев, куда уже в 1284 году вызывал русских епископов.
Андрей, прослышав об Дмитриевом возвращении, кинулся к Новгороду.
Дойдя до Торжка, вызвал в Торжок посадника, Смена Михайлова, и старейших
бояр, заключил с ними ряд: <Яко стати всем заедино, ему, Андрею, не
соступатися Новгорода, а новгородцам не искати иного князя, но быти всем
вместе, в добре и во зле>. Отпустив новгородцев, он устремился в
Суздальскую землю собирать рать, но рать собирать было не из кого. Узнав о
ханском ярлыке, все отворотились от Андрея. Земля устала от разоренья и
татарских грабежей, земля хотела мира и законного главы.
Дмитрий, выждав время и дав Андрею самому убедиться в том, что все
против него, вызвал брата в Переяславль. Спорить Андрею уже не
приходилось. Оставя Семена в Костроме, а Олфера в Нижнем, он с малою
дружиной и с тестем Давыдом Явидовичем поехал к Дмитрию мириться и
соступаться новгородского стола.
И вот они сидят вдвоем, одни, два уже стареющих человека, родные
братья. В том доме, где они оба родились и выросли. Потемневшие бревна
кое-где заменены новыми, кое-что перестроено, иное снесено, но все ж это
тот же дом, тот же терем, те же хоромы, строенные отцом Александром
Ярославичем Невским. И тень их матери, Александры, еще витает здесь, меж
горниц, клетей и повалуш. Дмитрий (ему осторожно советовали это сделать)
может и задержать брата у себя. Переменить его бояр, всех или некоторых, -
и не хочет этого делать. Устала земля, и он сам слегка устал.
- Здравствуй, Андрей! - сказал он ему просто в ответ на уставной,
затрудненно-вежливый поклон брата. (И Андрей знает, что его или кого из
бояр могут тут задержать, не пустить назад, и что все это еще может
произойти, пока идут переговоры).
Слуги вносят подносы, ендовы и чаши. Слуги подают с поклонами, молча.
Неслышно входят и выходят. Дмитрий не хочет сейчас чрезмерной близости с
братом. Хотя в свои годы он уже многое понимает, чего не понимал раньше, и
многое может простить, чего бы раньше никогда не простил. Дмитрий уже
знает, что Андрей укреплялся с упрямым Новгородом взаимною клятвою, и
клятву эту Андрей обязан забыть и должен, ежели новгородцы проявят
строптивость, вместе с ним идти в поход на Новгород. И об этом сейчас
толкуют бояра Андреевы с его, Дмитриевыми, великокняжескими боярами в
малой думной палате... И не об этом речь, хотя это очень и очень важно, и
через это, через подчинение великого города вновь объединится земля. Но не
для того, не для тех речей зван Андрей на беседу с глазу на глаз со
старшим братом. А главное сейчас вот что. Главное, что Андрей - брат.
Родной. Как же мог, как же посмел именно он, не ростовский и не
ярославский князь, а именно он, как же покусился на такое? <Когда
восстанет брат на брата> - не сказано ли в святых книгах, что то случится,
когда придут последние времена? Или они уже наступили? А мы только не
видим, едим и пьем, носим цветное платье, величаемся, ратимся и миримся, а
времена последние, времена распада, разлада и гибели, когда уже и родные
не в родство, и ни детям отцы не нужны, ни братья, ни сестры друг другу,
когда все и вс° - как песок, как прах и тлен, - может, эти времена уже и
пришли? Может, уже скачет всадник на бледном коне, истребить четвертую
часть земли?!
- Помнишь наши клятвы, Андрей? Как ты мог?! Мы оба были готовы грех
Каинов взять на души своя. Не вспомнил ты слов: <Разве я сторож брату
моему?> И что тогда ответил Господь? Да! Клялся! Святым Евангелием! На
книге этой, ю же сочинил Христос! Ему сулили царство надо всей землей: <и
поклонятся цари земные!> И что ответил он? <Отыди, сатана!>
