книжном скор-толков... Охо-хо, не схлестнуться бы им со Святославом на
матерых-то годах!) И Ксения примет гостя тверского, и обласкает, и
расспросит о землях заморских, ордынских и дальних, Бухаре, Персии,
Железных воротах, про ясов-касогов, про Кафу тороватую, про Царьград.
Вызнает и новгородские тайности, и ганзейские новости, и смоленские,
литовские ли дела. Паче послов купец - гость торговый - в княжом терему!
Он и книжник в Твери, он и строитель, и храмоздатель, торговый человек,
гость!
С мыта, с торговых пошлин богатых растет сила Твери, копятся рати,
тучнеют боярские и княжеские стада. И мужик в лесах да на лугах, крепкий
сидит мужик, деловой, расторопный; на праздниках - дракун и °рник, в бою -
наступчив и яр, с таким мужиком, да как не выстать на переды с им!
Стольным своим городом сделал Тверь Ярослав Всеволодич, великий князь
владимирский, дед нынешнего Дмитрия, отец Александра. Великим князем был,
в очередь свою, и сын его, тверской князь Ярослав Ярославич, что сидел на
Твери, и на Новом Городе, и на владимирском золотом столе. Со смерти
Ярослава прошел едва какой десяток лет, не забыли тверичи, ни бояре, ни
горожане, ни купцы - гости торговые давешней чести.
Тверь город молодой, легкой. Да и мужик валом валит в тверские
пределы, за Волгу, на Медведицу, на Пудицу... Идут и идут. Дале-то куды
бежать? Там уж север, новгородские места, а туды еще, к Белозеру, Вологде,
- не ближний свет, без князя не досягнешь. Да и к родным местам здесь
словно бы ближе. И густела Тверь. Строилась. Богатела, сильнела. Ждала.
А князь, что князь? Князь у Твери свой, сынок Ярославов! Князю мы и
подсказать можем. Чинно, без этого кругу да шуму, что в Новгороде Великом!
У них там бояре не поладят - кажен год Торговою сторону водят на Софийску
али наоборот да бьютце на Великом мосту. В Твери не так! Все-то по
братствам, да по улицам, да по ремеслу. Старшие мастеры есть, купецкая
старшина. Поговорят тихо, любовно, сами промеж себя. Ко князю чинно
придут, сядут, бороды огладят: так и так, скажут, князь-государь,
сударь-батюшка! Холопы мы тебе верные, а только с Новым Городом нонче торг
прервать - всяко дело подорвать. Ты уж помилуй, посуди, с боярами посиди,
а торговли нас не лишай, на казну свою, княжеску, руки не подымай. Митрий
Саныч сам по себе, с братцем урядят, нет ли, а мы сами по себе, нас лонись
пограбили, ноне опять того не хотим! Да и за старое добро еще не вс°
собрали серебро. А хлеб ноне дорог в Новгородской земле, тверскому гостю
рады, привечают, дак примечай, зазывают - не зевай! Так-то, князь!
Святослав Ярославич сам едва ли бы решился ослушаться Дмитрия, хоть и
говорили, и намекали, и с поклонами ходили уже к нему... Но решила все
баба матерая, Ярославова вдова, Ксения Юрьевна. Хоть не кажной-то знает, а
решила она. Верное дело! Посуди сам: к ней бояра новгороцки ездили?
Ездили! Кланялися? Кланялися! Дары дарили? А кто был-то? Из пруссов, из
бояр софийских, батюшка ейный, Юрий Михаилыч! Почто приезжал? Не с има?!
Да ты слушай! Не с има! С има! Заодно ж! В таку пору да в годах своих
престарелых дочку задумал поглядеть, княгиню великую? Не поверю, что
просто так! Были речи там, всякие были речи! Нам-то с того что, нам
любота, торгуем! А только она, баба, всему тому причина. И рать Святослав
повел на Митрия с ейного совету! Она с норовом, баба-то, матера, матеруща,
така - не подступи! Ей бы сынка-то повозрастее, дак и пасынка свово, князя
бы Святослава подобрала под себя! Ета женка всем княгиням княгиня!
Дочку-то старшую за волынского князя Юрья выдает! Ну! Сваты уж приезжали.
По рукам ударено. Волынь - не ближний свет... То-то! Теперь, коли и Литва
навалится, вместях ее бить: мы отселе, они оттоль. Думашь, не затем? Затем
не затем, а и затем тоже! Туды бояр посылывала, знаем, сами помогали. Тоже
и наш гость там не последний человек!
- Дак все ж, как теперь... Что ж - воевать с великим князем Митрием,
что ли? Робко как-то словно!
- Да не одни! Новгородская рать уже у Торжка, и москвичи с нами.
- Москвичи? Это кто ж тамо, Данил Лексаныч, братец Митрия? Неужто и
он с нами, чудеса!
- А бывал ты на Москвы?
- Как не бывать! Мал городок, а земля богата у их, и народ бежит и
бежит туда с Рязани. Селы густо стоят окрест города, и торговля крепка, не
обманчива. Есть что продать, есть на что и купить. Бобра бьют да соболя
еще под самой Москвой! А и хлебом Бог не обидел, и лен, и шерсть - знай
торгуй.
- Как же все ж таки уломали его наши-то?
- А великая княгиня и тут! Боле некому! Она, верно, посылывала и к
нему тоже!
- И новгородци ходили поди?
- А поди знай, ходили ай нет? Ходили, конечно, как не ходить! Им
теперича промеж Митрия с Андреем круто надо поворачиваться!
ГЛАВА 62
Новгородское посольство поначалу смутило Данилу. Послы просили свести
в любовь, поминали Даниле его бытье новгородское и то, что в прошлое
розмирье с великим князем обошлось-таки без крови... Амбары и княжеский
житный двор ломились от хлеба, льна, кож, скоры. Ключники и посольские
жалобились, что без новгородских гостей все погниет да попортит иное моль,
иное мышь поест, да и куда новину ту девать? Он сам не чаял дождаться
купеческих обозов. На переяславских беглецов, что нынче ворочались к
брату, много издержано, и ведь не себе, не в свой кошель! Не пито, не
едено, а из сумы вынуто... И опять же цены дают новгородцы нонече - лучше
не нать!
Он уж и с боярами сидел, и грамотку Ксении Юрьевны, тверской великой
княгини, читал-перечитывал, и с купцами толковал московскими. (При нем
сильно поднялся уже московский гость. Стал порядок в княжестве, и
заездили, заторговали, начали рубить амбары да лавки на Москве.) Тут, не
ровен час, новая замятня с Ордой, и до Москвы доберутся! (И об этом
думано, хоть и неловко так думать, вроде торговли, мол, не обманешь - не
продашь.) И с архимандритом со своим советовано, а что архимандрит?
Митрополита нет на Руси, без него нестроение, некому укорить, некому
помирить князей, а так, по человечеству... И то было тоже: насмотрелся тут
на мерзлых да голодных! А что ж Дмитрий хочет народ в Новом Городе голодом
морить? Уж как там ни раскоторовались, а и это все ж таки не дело... И не
вмешаться бы! Блажен муж, иже не идет на совет нечестивых и не сидит в
собрании неправедных... Блажен! И как тут? Родные братья. Старейшие. Что
Митрий, что Андрей - в отца место ему... Сидели все трое вместе в Новом
Городе, в княжой горнице, за одним столом белодубовым... И тут, сейчас...
хлеб не пускать в Новгород! Простую чадь в Новгороде голодом поморить,
себя разорить, с Ордой себя поссорить и Андрея ожесточить. О сю пору был
как-то меж братьями, вроде бы и с тем и с другим ладил! Овдотья уж тоже
(Данил не спал, ворочался ночью):
- А коли князь Андрей опять рать приведет новую? Батюшку разорили,
совсем заболел с того! А нам что будет, Данилушка, страшно ведь подумать!
Не к делу, не ко времени затеял все это Дмитрий! Как ни прикинь, не к
делу выходило! Да что он хочет один против Орды с Андреем да и Новгорода
тож?! Мало лонись зорили нашу землю!
И как-то так выходило, что и в стороне в этот раз остаться нельзя.
Сам Дмитрий так поставил. Да еще наместник братнин (до сих пор на шее
сидит!) круто поворотил: стал своею волей хватать новгородских гостей в
Рузе. Данило вскипел, губы задергались (губы потемнели чуток - повзрослел
уже). Протасию: <Бери дружину!> Своей волей поставил тысяцким наконец.
Протасий, как ни сдержан, а на сей раз расхмылился: <Данил Лексаныч!> И не
нашелся, что сказать. Об том только и мечтал всегда, чтобы не с
посольскими да не кожи считать, а ратное дело править. С дружиной поскакал
в Рузу, дня не переждал. Купцов ослобонили, наместничьих ратных изымали,
взяли под стражу. Сказывали, Протасий в Рузе и баять не стал, те когда
уперлись было, за саблю, клинок наголо и - <Вяжи!>. Сшибка вышла-таки,
потом битых, перевязанных считали. От мертвого тела только Господь и спас.
Ну а там само одно за одно поволоклось. Наместника изымали - значит
полки снаряжать. Полки снаряжать - значит с братом Митрием воевать...
Воевать не воевать, а выступили в поход, к Дмитрову. Туда же Святослав
Тверской с новгородской помочью, туда же Дмитрий князь с переяславской
ратью.
Дмитрий пришел первый, занял Дмитров, стал станом, обрылся, дороги
загородил. Тверичи и москвичи за пять верст от города остановились. Начали
пересылаться послами. Ратиться Данил не хотел, Святослав опасался,
новгородцы тоже не жаждали, да и что они одни! Дмитрий, чая Андрееву
грозу, тоже не рвался в бой.
Лето на излете пахло горячей хвоей; пахло медом с лугов, пахло
суховатым, чуть терпким духом созревающего хлеба. Пауты-потыкухи изводили
коней. Полки стояли по лескам, в шатрах, да по деревням. Москвичи и обоза
большого не брали, до дому два перехода! Травить хлеб Данил
строго-настрого запретил и сам проверял, объезжая стан. Дмитровскому князю
разору делать нечего! Худа от него век не видали, гостей, послов, дорожных
всех, кто на Москву али с Москвы, привечает, кормит, а мы? Коней пасли на
луговой отаве. Даже стогов, поставленных дмитровцами, не трогали: князь
запретил.
Стояли, пересылались. Ратные, кто не в наряде, объедались черникой да
малиной. В лесу ягоды родилось! Иной, развалясь, - уж и встать лень, -
елозит спиной по сухому колючему дерну, губами с кустов ягоды обирает,
весь в чернике, и зипун, и рожа. Зубы вычернило у всех. Постояли так день,
два, третий - уже и всем ратиться расхотелось. Лето на излет, скоро и хлеб
убирать!
От послов к переговорам. Данил, оставя Протасия воеводой, сам поехал
в Дмитров к старшему брату. Дмитрий не чаял, что Данило лично приедет,
даже выглянул со сеней. Данил на дворе слезал с коня, его дружинники тоже
спешивались, отдавали коней коноводам.
- Данил Лекеаныча счас и задержать мочно! - с смешком обронил кто-то
из бояр за спиной. И осекся. Дмитрий повел бровью. Поглядел. Тяжело пошел
встречать князя московского. Давно ли мальчишкой - слезы на глазах - стоял
перед ним, кусая губы, худой, горбоносый, смешной. А нынче - рать привел,
наместника, слышно, в нятьи держит. Второй Андрей растет! Вспомнилось
почему-то, как когда-то, когда еще только брал власть, приезжал к Андрею
на Городец. И так же вот спешивался во дворе, и подымался по ступеням, и
мысли не было, чтобы задержать брату брата, и из бояр того никто бы не
сказал!
Данилка шел к нему, широко улыбаясь. (Вспомнилось: <А у меня сын
народился!> И такая же улыбка - рот до ушей.) Обнялись. Данила заматерел,
чуялось, плотнее стал, уже не парень, мужик. Поцеловались в губы, и что-то
надломилось в Дмитрии. Какая уж тут рать, какие бои!
Потом и ругались, и кричали, и с боярами, и с глазу на глаз. Потом,
сердитые, ели, сидя бок о бок. Дмитрий угощал, и слуги молча подавали
блюда. Ели, запивали кваском, горячим сбитнем. Ночевать Данила воротился в
свой стан. Рано утром приехал опять. Опять сидели и спорили. Потом
принимали тверичей и новгородцев. Дмитрию пришлось уступить. Рассыпалось,
и, может, к лучшему даже. Что-то отпустило, что-то отошло в душе.
Новгородцы обещали блюсти мир, ежели Андрей приведет иную татарскую
рать. Святослав с Данилой ручались и подтвердили договор.
- Чего тебе еще? - хмуро спросил Дмитрий на расставанье.
- Наместника забери. Не могу я с им. И иного не ставь. Мне под
наместником во своей земле править не мочно. Я товар ворочу, и все, что
задержал, и челядь, что своя у него, ворочу.
