- Войска сосредоточить в Рогнеде, - возвысил он голос, - отсюда
наступать. Здесь соединиться с ливонскими рыцарями... А в местах, где
стоят крестики, я построю каменные крепости. С помощью пресвятой девы мы
навсегда завладеем этой землей. - Чуть помолчав, он поднял глаза на
Конрада Валленрода: - Ты опять будешь спорить, брат мой? Но помни, на
капитуле твое упрямство могут понять как трусость... Кстати, скажи, как ты
можешь жить вместе с псами? Всю ночь собачий вой не давал мне уснуть.
- Вчера небо очистилось, и луна ярко светила, - спокойно ответил
маршал, - мой любимец Колду не выносит лунного света.
- Я слышал, брат мой, - не унимался магистр, - ты спишь с собаками в
одной постели и ешь из одной миски. Правда ли сие? Я не знаю, как примет
капитул такое известие.
Лицо Конрада Валленрода побагровело, жилы на лбу вздулись, волосатые
пальцы сжались в кулаки. Если бы кто-нибудь другой осмелился так
разговаривать, недолго прожил бы он на свете.
- Собака - божье творенье, - опустив глаза, смиренно ответил он, - и
друг человека. - Маршал хотел еще сказать, что все люди бесы и вряд ли
среди самых достойных братьев можно отыскать такого преданного друга, как
собака, но раздумал.
- Ну хорошо! - переменил разговор магистр. - Теперь о походе на
Жемайтию. Надеюсь, что на этот раз нам не помешает изменник Витовт.
- Я согласен, - поколебавшись, сказал великий маршал. - Через год
можно начинать войну, если капитул не поскупится на деньги. Но я прошу
дать мне полную свободу в военных делах.
- Хорошо, хорошо, я подумаю, брат маршал, о твоей просьбе, - опять
раздражаясь, ответил Конрад Цольнер. - А твое мнение, святой отец, -
обернулся он к своему духовнику, - не напрасно пропали труды мои?
- Что может сказать простой священник о ратных делах? - продолжая
смотреть в окно, ответил поп. - Не мне решать на военных советах. Я буду
молить господа бога и пресвятую деву о победе. - Он повернул маленькую
лысую голову к висевшему над кроватью деревянному кресту. - Но все же, -
он замялся, - надо призвать рыцарей из христианских стран. Больше
иноземцев в нашем войске - и война будет стоить дешевле. Пока в Литве
существуют язычники, желающие всегда найдутся.
- Святой отец прав, - сказал великий магистр, - об этом никогда не
следует забывать. - И, строго посмотрев на Конрада Валленрода, добавил: -
Разошли письма, не медли.
Великий маршал молча кивнул головой.
Ударил колокол в церкви святой Троицы. Великий магистр принялся вслух
отсчитывать удары. Колокол перестал звонить, и в комнате воцарилась
тишина.
- Ты свободен, брат маршал, - зевнув, произнес он, поглядывая на
кровать, - настало время молитвы.
Конрад Валленрод, звеня оружием, тяжело поднялся и вышел, захлопнув
за собой тяжелую дверь.
- Упрям, как осел, и нет в нем божьей благодати, - внушительно сказал
великий магистр, прислушиваясь к удаляющимся шагам. - Здоров, как бык, и
шея толстая, как у быка. Голову повернуть по-человечески не может,
по-волчьи поворачивается - всем телом... Подбрось-ка, брат, в огонь
поленьев, что-то озябли ноги.
Неслышно ступая в войлочных туфлях, священник молча подошел к камину.
Нагнувшись, он поворошил в горящих дровах кочергой и развел жаркое пламя.
На окнах заискрились ледяные узоры.
- Так ему бог дал, - разогнув спину, наконец отозвался он.
- А что, брат Симеон, может быть, и правда, что маршал бьет братьев
рыцарей?
- Иной рыцарь - что пень дубовый, апостольским словом его трудно
пронять, - неопределенно ответил духовник.
В коридоре снова послышались шаги. Кто-то, позванивая оружием, шел
легко и быстро по каменным плитам коридора. Дверь в покои скрипнула,
отворилась. Конрад Цольнер быстро повернул к двери свой орлиный нос.
- Могу я говорить, великий магистр? - кланяясь, произнес
телохранитель.
- Говори.
- Письмо от литовского князя тебе, великий магистр. - Рыцарь
приблизился и вручил Конраду Цольнеру пергамент с двумя восковыми печатями
на шнурах. - Будут ли приказания?
Конрад Цольнер отрицательно качнул головой и, развернув пергамент,
стал его рассматривать.
Рыцарь незаметно удалился.
- Не нравятся мне буквы в этом письме, - проворчал великий магистр,
не знавший грамоты. - Посмотри, брат, они все словно кричат от испуга. Вот
эта широко раскрыла рот и эта... А вот здесь она будто заламывает руки.
Духовник взял письмо, внимательно осмотрел печати и стал читать.
Письмо было витиеватое, и чем больше слушал Конрад Цольнер, тем меньше
понимал.
- Прочти еще раз, Симеон. Литовец Ягайла зовет меня на крестины в
Краков, приглашает быть крестным отцом?
- Выходит, так.
- Он женится на польской королеве?
- Да.
- Что же делал в Кракове нечестивый поп Христофор? - взорвался
магистр. - Охотился за юбками? Клянусь святыми ранами, я заставлю его
плакать!.. Разъелся, как боров, и каждый месяц тянет от ордена деньги.
<...Мне известно каждое слово, сказанное в Кракове, - передразнил Конрад
Цольнер своего посла, - у меня везде свои люди>! Я не верил, когда мне
писали, что нечестивец содержит любовницу... Собственно, верил, но думал,
что он умен и не забывает дела. Запиши, Симеон: Христофора немедленно
призвать в Мариенбургский замок.
Не зная, что делать дальше, великий магистр стал вертеть на большом
пальце епископский перстень с рубином и алмазами.
- Ягайла оскорбил меня! - вдруг громко сказал он. - Пригласить в
крестные отцы - да как он смел! - Взяв двумя пальцами письмо великого
князя, магистр с отвращением бросил его на пол.
- Успокойся, брат, ничего страшного пока не произошло.
- Ты думаешь?
- Ягайла несомненно выиграл, в Кракове он будет в безопасности.
Пожалуй, это самое умное из всего, что он мог придумать. Я говорю о князе
Ягайле, но если говорить о литовском княжестве...
- О литовском княжестве? - словно эхо, повторил Конрад Цольнер.
- Литовское княжество вряд ли что-нибудь выиграет от Ягайлова брака.
Вспомни, брат, наш разговор в Мариенбурге в тот день, когда приехал
Витовт... Его святейшество папа не ограничится крещением
язычников-литовцев, он захочет распространить свою власть и на русские
земли. Он заставит поляков насильно перекрещивать русских. Если хочешь
знать, - медленно говорил священник. - Польша в конце концов проиграет. У
литовцев, кроме Ягайлы, есть еще много сыновей Ольгерда и вдобавок князь
Витовт. Упрямая княгиня Улиана будет бороться за свою веру до последнего
вздоха. В литовском княжестве заварится кровавая каша. Пусть пройдет
время... Все же, - добавил он, вздохнув, - краковские крестины князя
Ягайлы - это конец языческой Литвы. А если так, мы больше не нужны его
святейшеству и ордену уготован бесславный конец.
- Мы сильнее всех в Европе, - побледнев, тихо сказал Конрад Цольнер.
Только сейчас он в полной мере осознал значение краковских крестин: все
будущее ордена поставлено под удар. - Мы хорошо организованное и богатое
государство, - не слишком уверенно закончил он, взглянув на духовника.
- Борьба с язычниками давала ордену право на землю, право на войну,
право на существование. Подумай-ка, Конрад, как мы будем вдохновлять на
подвиги наших братьев. Ради чего они подставят свои головы под литовские
мечи? Поход на Жемайтию следует пока отменить.
- Что будет с нами?! - не сдержавшись, вскричал великий магистр. -
Мы, мы...
- Мы? А кто такие мы? - помолчав, спросил духовник.
- Мы немцы.
- Немцы? Мы вовсе не немцы, а подданные его святейшества папы, -
сглотнув слюну, сказал священник. Его острый кадык задвигался по худой
шее. - А папе выгоднее поддерживать поляков.
- Что же делать?
- Надо стать немцами.
- Но как, скажи мне, Симеон!
- Тебе не свершить этого, Конрад, у тебя мягкий характер и слабая
голова, - раздумывая, ответил поп. - Не родился еще великий магистр,
который сделает нас немцами.
- А если ударить на Польшу? - оживился Конрад Цольнер. - Сейчас как
будто удобный случай.
- Поздно. Ударить надо было в прошлом году... Но великий боже, кто
мог знать?! Папа так предприимчив. Поляки окрестят Литву и Жемайтию, и
ничего с ними не сделаешь.
- Нет, рано полякам радоваться... Постой, брат, ведь польская
королева замужем за австрийским принцем Вильгельмом. Поп Христофор не раз
писал мне об этом.
- Ну и что?
- И, несмотря на ее замужество, ее выдают замуж за Ягайлу?
- Если папа захочет, то возможен всякий брак. - Священник усмехнулся.
- Ты знаешь, где начинается круг?
- Нет, - облизнув языком пересохшие губы, сказал великий магистр.
- Я тоже не знаю. А папа, говорят, знает. - Отвернувшись, отец Симеон
стал снова рассматривать ледяные цветы на окнах и задумался.
<Почему так происходит? - размышлял он. - Ведь Конрад Цольнер весьма
и весьма ограниченный человек, но, как только его избрали великим
магистром и вручили епископское кольцо, он возомнил себя мудрецом. Неужели
он и вправду думает, что на него указал перст божий? Теперь-то он знает,
как все это происходит. У каждого достойного брата были свои соображения:
один пил с кандидатом пиво и вино и считал его товарищем, другой за
поддержку ждал хорошего местечка, третий доволен, что кандидат не блещет
умом и позволяет водить себя за нос. А кое-кто прослышал, что он волочится
за юбками, и думал, что всем будет позволено. Комтуром Конрад Цольнер был
неплохим, что правда то правда, но ведь в замке решались малые дела. Не
всякому рыцарю, даже с епископским кольцом на пальце, дано управлять
орденом>. И тут же брат Симеон вспомнил великого магистра Германа фон
Зальца, основателя орденского государства. Был бы он жив сейчас!..
Священник повернулся и взглянул на великого магистра, сидевшего в
горестной задумчивости.
<Недолго осталось жить Конраду, - продолжал он размышлять. - Седая
борода, глубокие морщины, нездоровый, землистый цвет лица. Последнее время
стали дрожать руки. Кто может стать его преемником?.. Конрад Валленрод,
великий маршал, - ответил он сам себе. Священник вспомнил заседание
капитула после разгрома орденских войск под Мариенвердером. - Конрад
Валленрод не выдержал и гневно говорил против великого магистра. Его речь
сводилась к тому, что он-де был устранен от руководства походом в Литву,
Конрад Цольнер все сделал по-своему, а исправить не было возможности.
Маршал привел факты, и спорить не приходилось. Неожиданно его поддержали
два достойнейших брата: великий комтур и великий госпитолярий.
Посоветовавшись, члены капитула осторожно приговорили: великому магистру
советоваться впредь с великим маршалом всякий раз, когда дело идет о
войне>.
Вроде все оставалось по-прежнему и после капитула, но священник
почувствовал, что Конрад Цольнер пошатнулся в глазах достойнейших братьев,
а великий маршал возвысился.
Глава сорок вторая
<ПРЕСВЯТАЯ ДЕВА МАРИЯ ПРИКАЗЫВАЕТ, ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО>
- И спросит господь бог, когда предстанете перед его очами: <Почему
не спасла души многих литовцев и они по вине твоей терпят страшные муки
ада?> - Андреус Василе вздохнул и украдкой бросил на королеву внимательный
взгляд. - А сколько польских матерей и маленьких девочек и мальчиков
томятся в плену у Ягайлова племени и живут без божьего света! Разгневается
господь и проклянет вас, и будете гореть на вечном огне и не найдете себе
милости вовеки... Нечистый, - монах повысил голос, - разорвет ваше тело
