тем, что я перевел всю чертову трагедию - такой тяжелой работы мне еще
делать не доводилось.
Два года спустя мы опять оказались на одной станции. И я помню, на
какой. Ата Пан. Я нашел его опять в театре. И снова он спорил с
музыкантом. К тому времени я уже знал его прозвище (в примерном переводе
оно означает "Человек, Который Устраивает Скандалы Из-за Музыки") и
выяснил, откуда оно взялось. После своей детской болезни он слегка оглох.
И носил слуховой аппарат - пару пластмассовых кнопок, укрытых в глубине
его больших ушей. Это позволяло ему вести нормальные разговоры, но музыку
он слышал иначе, чем другие. Он знал, что принадлежит к меньшинству,
исчисляемому одним человеком, но кроме того он знал, какой слышит музыку в
постановках его пьес, и как, во имя Богини, ему требуется, чтобы она
звучала. Музыканты работали с ним, потому что он так талантлив, но вид у
них всегда был затравленный. Один как-то сказал мне: "Мое дело не сочинять
музыку, а улаживать отношения Эйх Матсехара со всеми прочими".
Матс бросил спорить и отвел меня в сторону поговорить о новой пьесе,
переработке "Отелло". У них возникла идея поставить ее в масках, как
звериную пьесу.
"Только маски будут человеческими. Я создаю новую форму искусства,
Ники! С твоей помощью. И ты будешь упомянут в афише, обещаю. Погоди, вот
увидишь костюмы! Все складывается прекрасно. Но вот музыка..."
Он дал мне экземпляр, и я прочел его вечером, пока Гварха возился с
игорной доской - набирал задачи и корпел над ними. Напрасная трата
времени, по моему мнению, но, с другой стороны, игры меня не очень
интересуют.
"Одурачивание темного мужчины" - так называлась пьеса, и Матсехар
умудрился во многих местах передать язык Шекспира. Его Отелло был
великолепен - героичный и любящий. Его Дездемона была удивительно милой и
кроткой. Я не совсем представлял себе, как ее воспримут хвархаты. Его Яго
сумел бы проползти под змеей.
Кончив, я отдал пьесу Гвархе. Он пробежал ее с начала и до конца, но
молчал, пока не выключил компьютер. А потом посмотрел на меня.
"Написано чудесно. Ты правильно оценил мальчика. Богиня простерла к
нему обе руки. Но конец неверен".
Я спросил, что он имеет в виду.
"Пьеса о такого рода любви должна бы оставить у зрителей ощущение
ужаса и отвращения. Но я ничего подобного не чувствую. Мне грустно, и я
негодую на этого мужчину с растленным честолюбием..."
"Яго".
"И еще одно чувство: будто я только что вышел из чего-то тесного,
темного - лесной чащи, прохода в укрепленное жилище. И стою на краю
равнины. Между мной и горизонтом нет ничего. И надо мной - ничего, кроме
пустого неба. Ха!" - закончил он на медленном долгом хварском выдохе,
который может выражать практически что угодно.
"Катарсис, - сказал я. - Очищение через трагедию".
Гварха нахмурился, и я попытался объяснить.
"Вы используете пьесы, чтобы очищать пищеварительную систему?"
"Я неверно выразился".
В конце концов он понял, но мне было очень жаль, что у меня нет под
рукой "Поэтики" Аристотеля.
"И все-таки я считаю, что конец не срабатывает. Конечно, если он
поставит спектакль в масках, если персонажи будут отчетливо человеками,
то, может быть, спектакль окажется приемлемым".
Матс с головой ушел в проблемы постановки, так что некоторое время я
его не видел - как и Гварху, которого вызвали на Ата Пан как арбитра в
очень скверной ссоре между двумя головными. Его главный талант -
переговоры, но, сказал он, его ресурсы почти исчерпаны.
"Эти двое не поддаются никаким уговорам, а между их родами отношения
никогда не были дружескими. Мы тут пробудем очень долго, Ники".
"Я найду себе какое-нибудь занятие".
Он оценивающе поглядел на меня.
Несколько дней спустя я случайно встретил Матса в одном из
Гимнастических залов станции. Я там тренировался в ханацине с одним из
изысканно вежливых, ревностных и умных молодых людей, которыми всегда
окружает себя Гварха. (Его способность подбирать многообещающих молодых
офицеров поистине замечательна.) Я уже не помню, как звали этого молодого
человека. Полагаю, делал он то же, что и большинство их, - опрокидывал
меня на мягкий пол, потом помогал встать и с предельной учтивостью
объяснял, в чем заключалась моя ошибка.
Матсехар не занимался ни одним военным искусством, кроме
обязательного минимума, который установлен для периметра, и не участвовал
в спортивных состязаниях. С его плохой координацией движений все это было
ему не по силам. Но он сполна обладал хварской потребностью поддерживать
себя в наилучшей физической форме, а потому ежедневно плавал или
тренировался на спортаппаратах.
И не было ничего удивительного в том, что мы сошлись в хварском
эквиваленте раздевалки, как и в том, что он забыл взять с собой гребень на
длинной ручке. (Матс помнит о мелочах только в театре.) Когда я вошел, он
сидел на краю скамьи и пытался дотянуться гребнем без ручки до меха между
лопатками.
Я сказал "разрешите мне", сел у него за спиной и забрал гребень.
Некоторое время все шло нормально. Хвархаты много времени тратят на
причесывание друг друга. Это общепринято, а я успел набить руку с Гвархой.
На теле хвархатов волосы в разных местах растут под разными углами, и
я научился поворачивать гребень в нужную сторону, приспособился
расчесывать колтуны, не причиняя боли, и расчесывать более длинные волосы
гривки, которая тянется от затылка до конца позвоночника. Я знал, как
нажимать на гребень, чтобы ощущение было приятным.
Видимо, мои мысли обратились к Гвархе - или к тому из молодых людей,
который швырял меня на пол в ханацинском зале. Я вдруг обнаружил, что моя
свободная рука уже не просто слегка опирается на плечо Матсехара, но
соскальзывает ниже и ниже. Я массировал - ласкал - толстую плечевую мышцу,
постепенно продвигаясь к изумительным шелковым волосам на шее и
позвоночнике.
Матс сидел неподвижно, уже не наклоняясь ко мне. Эта поза и
напряжение мышцы под моей ладонью, сказали мне, что он испытывает
неловкость.
Такая реакция меня удивила, но не очень. Некоторые хвархаты-мужчины
не испытывают потребности в сексе. В их культуре в этом нет ничего
постыдного, им не нужно лгать или притворяться. Некоторые моногамны. Как
Гварха - по большей части. По его словам, частая смена партнеров требует
хлопот, несоизмеримых с получаемой наградой. Лучше отдать эту энергию
своей карьере, добиться чего-то важного для себя и своего рода. Ну и,
наконец, у очень многих хвархатов - у подавляющего большинства - я не
вызываю ни малейшего интереса.
Я пробормотал "извини!" и кончил расчесывать его спину, орудуя
гребнем, как мог быстрее, и держась нейтрально, а затем встал и отдал ему
гребень. Он поблагодарил меня несчастным голосом, опустив голову.
"Забудь, Матс! Ты же знаешь мою репутацию. Я не мог не попытаться,
это почти неизбежно. Но больше такого не повторится."
Он посмотрел на меня с расстроенным видом.
О том, чтобы прикоснуться к нему теперь, не могло быть и речи.
"Не огорчайся", - сказал я, поскольку на главном хварском языке есть
почти такое же выражение, но только для них он означает "не будь темным",
а не "не будь горьким".
Он продолжал смотреть на меня с той же тоской и молчал. "Поговорим
потом", - сказал я и ушел.
После я не видел его дней двадцать. Он явно избегал меня. Но я не
собирался за ним гоняться. Я старался подольше заниматься работой и
проводить с Гвархой все время, насколько это было возможно.
Как-то вечером Гварха сказал:
"Что происходит между тобой и исполнителем Эйхом?"
Я ответил что-то неопределенное.
Гварха посмотрел на стол перед собой, на игральную доску. Я помню,
какая это была игра - эха. Доска из светлого дерева была квадратной с
вырезанной решеткой из прямых линий. В месте пересечения линий были
углубления для фишек. Фишками служили мелкие круглые камешки, собранные с
речных пляжей в краю Эттина. Камешкам полагалось бить из края игрока. В
идеале он сам их и собирал. Мастера эхи тратили сотни дней, разыскивая
безупречные камешки. Гварха мастером не был и таким свободным временем не
располагал никогда. Камешки ему прислала одна из теток.
Теперь он передвинул камешек и посмотрел на меня.
"Он не из тех, кто обычно тебя интересует, а к тому же он... я слышал
две версии. Что он вообще не интересуется сексом и что ему нравятся
актеры, исполняющие роли женщин".
"Ты наводил справки".
"Я люблю быть в курсе того, что ты делаешь. - Он покосился на
компьютер рядом с ним на диване. Программа воссоздавала манеру игры
мастера эхи давних времен. - Ха! Я попался!"
Я сидел и злился. Бывают моменты, когда непрерывная борьба внутри
хварского мужского общества, сплетни, шпионаж и интриги дико меня
раздражают. Но не Гварху. Наконец я сказал:
"Я попытался. Меня отвергли, и теперь исполнитель ныряет за угол,
едва увидит меня в конце коридора".
"Глупый мальчишка", - заметил Гварха и передвинул другой камешек.
Довольно скоро после этого мне позвонил Матс.
"Мне требуется поговорить с тобой, Ники, и в надежном месте".
Он имел в виду место без подслушивающих устройств - просьба не из
легких, учитывая маниакальное стремление хвархатов не выпускать друг друга
из вида. Но Гварха уже обзавелся собственной службой безопасности
(настолько вперед он продвинулся), и мои комнаты были проверены, как и
его.
"Здесь", - сказал я.
"А защитник?"
"Года два назад мы пришли к взаимопониманию. Я, почти наверное,
заслуживаю полного доверия, и, мне требуется полное уединение. Земляне не
так общительны, как Люди".
"Ха!" - сказал Матсехар.
Он явился ко мне с кубическим кувшином. Я знал, чем объясняется такая
форма. Толстые керамические стенки прячут миниатюрную холодильную
установку, так что температура напитка внутри поддерживается ниже точки
замерзания воды. Халин (или калин, в зависимости от произношения) - очень
сильный токсин, а я ни разу не видел Матса даже слегка пьяным.
Он вошел, извлек чашу из кармана шортов, сел и наполнил ее халином -
прозрачным и зеленым, как весенняя трава.
"Тебе обязательно нужно пить эту штуку?"
"Да. Такой разговор не на трезвую голову".
Он выпил чашу до дна, снова ее наполнил и заговорил. Сначала петлял,
перескакивал с одной темы на другую - новая пьеса, разные сплетни. За
спиной у него (я прекрасно помню) был монитор моих комнат. Все лампочки
светились бесцветно. Иными словами все двери были заперты, а система связи
отключена. Значит, его никто не слушал - кроме меня.
Наконец, когда я уловил в его голосе легкую сиплость, он вдруг умолк
и посмотрел на меня пристально, но его зрачки начали сужаться. Еще
чаша-другая, и они превратятся в еле заметную черточку, а он будет пьян в
нитку - очень милое выражение и абсолютно точное.
"Дело не в тебе, Ники. У меня нет предубеждения против инопланетян. Я
считаю тебя другом. Дело во мне самом".
Я выжидающе молчал. Он вздохнул и продолжал.
Иногда я сомневался, что поступил правильно, приняв предложение
Гвархи работать у него. Может быть, мне следовало проявить героизм и
остаться в тюрьме. Но послушайся я призыва Чести и Верности, то не сидел
бы в этой комнате внутри станции Ата Пан и не слушал бы, как глубоко
несчастный юноша с трудом объясняет, что вообще не интересуется мужчинами.
Нет! Лишиться этих минут я не хотел бы.
И никогда не интересовался, продолжал Матсехар. Насколько себя
