вопрос.
- Сандерс Никлас широко известен склонностью глядеть по сторонам. Он
говорит, что воздерживаться было бы богохульством.
- Что-что?
- По его словам, у вас, у человеков, есть ряд неприятных заболеваний,
передающихся сексуально.
- Да.
- У нас тоже есть такие, хотя несравнимо более легкие, чем
изнурительные недуги, которые описывал Ники.
Венерические заболевания. Каждые четыре-пять лет возникал новый
штамм, получавший название, как и новые штаммы гриппа, по месту, где его
обнаруживали в первый раз.
- Но Ники нашими болезнями не заражается. Никакими. Он походит и на
нас, но только внешне. На том уровне, где живут и размножаются болезни, он
совсем другой.
- Но какое это имеет отношение к благочестию?
- Он говорит, что случай привел его туда, где можно иметь секс с
многими людьми, не боясь умереть. Это дар Богини. А дарами Той, что
сотворила Вселенную, надлежит пользоваться. Вполне возможно, он только
шутит, но полной уверенности нет. Он шутит так, что кажется, будто он
говорит серьезно, а когда думаешь, что он шутит, выясняется, что он
говорил серьезно. Но что он глядит по сторонам, это бесспорно.
Они молча прошли еще один коридор, а затем Матсехар вернулся к своему
"Макбету" и объяснил, как прекрасно леди Макбет преображается в
честолюбивую мать, которая подстрекает и улещивает своего
сопротивляющегося сына-воина, пока он в конце концов не становится - кара
за честолюбие! - чудовищем, не признающим ее власти.
9
Вечер я провел с Матсехаром. Он был в странном настроении - грустном
и одновременно кусачем. Я не мог понять, почему. Ну, да он всегда
мрачноват - плата за гений и непохожесть.
Когда его что-то тревожит - если он рассержен, утомлен или находится
под стрессом, Матсехар становится неуклюжее обычного. Пытаясь заложить
свою версию "Макбета" в мой мини-компьютер для чтения, он его уронил, и
нам пришлось ползать на коленях в поисках рукописи, которая провалилась в
ворс ковра. Наконец я ее углядел - радужный проблеск среди ворсинок -
подобрал кристалл и отдал ему. А он опять его уронил и разразился
английскими ругательствами. Я забрал у него компьютер, зарядил рукопись и
налил нам выпить - ему халина, себе воды.
- Ну, как тебе нравится Анна? - спросил я. Мы еще не виделись с тех
пор, как он начал ее сопровождать, а насколько я его помню, он всегда
интересовался землянами.
Он подвигал чашей с халином. Судя по его состоянию, он рано или
поздно ее опрокинет.
Наконец он заговорил:
- Эттин Гварха куда поразительнее, чем я думал. Он способен смотреть
на тебя, как на одного из Людей. Когда я смотрю на Перес Анну, я вижу
инопланетное существо. Не могу подняться над внешними признаками -
странными пропорциями тела, рук и ног, которые не сгибаются нормально,
кожи, голая и словно выдубленная, глаза... - Он содрогнулся и посмотрел на
меня, наши взгляды встретились. - Я считал, что способен на
непредвзятость, Ники. Но нет, я полон предубеждений, точно тупой
земледелец на равнине Эйха. Я чувствую, что попал в ловушку самого себя.
Ха, Никлас! И я чувствую себя одиноким. Я завидую тебе, хотя зависть -
эмоция, мне неприятная. Я видел, как ты в коридоре разговаривал с Шал
Кирином. Это великий дар, Ники, - смотреть на людей и находить их
достойными любви.
- Только не распусти вредных слухов, Матс. Я хочу, чтобы Гварха
сосредоточился на переговорах.
- Так Кирин тебя не интересует?
- Сейчас - нет. Хотя, Богиня свидетельница, тело у него великолепное,
а такая расцветка мне всегда нравилась - белый мех и полоски темной кожи.
На Земле есть дерево береза. К зиме оно сбрасывает листья, а кора у него
белая с черным. Вот на что похож Кирин. На березу в снегу.
Матсехар погрустнел еще больше. Конечно, я рассердился на него. То,
как он воспринял Анну, показало мне, как он воспринимает меня. И я тоже
урод, тоже инопланетянин.
У меня мелькнула фраза, которую я не произнес вслух.
Матсехар, хотелось мне сказать, вселенная очень велика и почти везде
холодна, темна и пуста. Не стоит быть слишком разборчивым, ища, кого
любить.
Но мудрость старших всегда нудна, а проблемы Матса - это его
проблемы. У меня нет способа помочь ему, и не следует предлагать советы,
пока сердишься.
Я протянул руку:
- Дай-ка мне "Макбета". Мне хочется взглянуть, что у тебя получается.
Он встал, чтобы отдать мне компьютер, и смахнул свою чашу со столика.
Первой пьесой Матсехара, которую я видел, была "Старуха-горшечница",
которую поставил художественный корпус для фестиваля станции. Какой именно
станции, я уже не помню. Возможно, Тейлин. Торчали мы там довольно-таки
долго, а она достаточно просторна, чтобы вместить представителей
художественного корпуса.
Пьеса современная и расплывчатая, то есть она отчетливо не
принадлежит ни к героическим, ни к жестким, ни к звериным, и ни с чем
толком не сочетается.
Воин, путешествующий по делам своего рода, встречает женщину, которая
лепит горшки у дороги. Воин молод, горд, удачлив и принадлежит к роду
(Эйх), могущество которого быстро растет. Женщина стара и почти слепа.
Горшки она лепит практически на ощупь и глазирует их просто солью. Она
ощущает контуры и текстуру, но уже не способна различать цвета и узоры, а
потому обходится без них. Если она и принадлежит к какому-то роду, нам об
этом ничего не известно. Возможно, ее род потерпел поражение в войне, а
она, как, иногда случалось, не стерпела мысли о том, чтобы войти в
победивший род, и предпочла одинокую жизнь.
Между ними завязывается разговор. Женщина толкует о горшках - о
всяких технических проблемах, и о том как трудно ей справляться с работой
теперь, когда пальцы от старости не гнутся, а глаза не видят. Воин говорит
о битвах, в которых побывал, о могуществе своего рода, о своих
честолюбивых замыслах.
Постепенно зрители начинают подозревать, что женщина эта - ипостась
Богини. И уж во всяком случае ясно, что молодой человек глуп. Женщина
задает ему вопросы, проницательные и остроумные. Вопросы эти подводят к
мысли: "Что, по-твоему, ты делаешь?" Ответа он не находит и сыплет клише,
заимствованными из старинных героических пьес, и не умеет спрятать детскую
жадность.
В финале старуха спрашивает: "Почему ты не положишь свое оружие и не
займешься чем-нибудь полезным? Слепи-ка горшок!"
Молодой человек опускает глаза, не зная, что ответить. На этом пьеса
кончается.
Гварху она вывела из себя, и он с парой старших офицеров отправился
натоксичиться и ругать современный театр. А я пошел погулять по станции.
На следующий день я решил найти автора и отыскал его в театре
художественного корпуса - он спорил с кем-то, кто оказался главным
музыкантом. Мне на него указали: для хвархата высок, хотя и ниже меня,
крупнокостный, худой и совсем юный. Его юность объясняла проблемы с
пьесой. Он поднял глаза, когда я подошел. (Хвархаты, когда ведут серьезный
спор, обычно смотрят вниз.)
- Ха! - сказал он на долгом выдохе. Его синие глаза расширились. Даже
узкие длинные зрачки словно раздвинулись. Он повернулся - неуклюжим
движением. Позже я узнал, что в детстве он тяжело болел - какое-то
инфекционное поражение нервной системы. Врачи так и не установили, что это
было.
Болезнь постигла его в благоприятное время. Будь он моложе, врачи не
стали бы особенно бороться, чтобы сохранить ему жизнь. (Хвархаты не
считают маленьких детей Людьми.) Будь он взрослым, ему предложили бы
прибегнуть к выбору, и он мог бы - особенно, молодым - сделать его.
Однако в конце концов он, к всеобщему удивлению, выжил и даже почти
выздоровел, чего никто не ожидал. Однако в его нервной системе произошли
необратимые изменения, сказавшиеся в основном на чувстве равновесия и
координации движений. Он всегда чуть неуклюж и постоянно что-нибудь
роняет.
"Я видел спектакль, - сказал я ему. - Он мне понравился".
Не помню его ответ, но он словно загорелся интересом. (Позднее я
обнаружил, что его влечет к уродам и изгоям, что они действуют на него
завораживающе.) Мы поговорили о пьесе, а потом перешли на тему героических
пьес. К тому времени мне они уже приелись, а он их презирал.
"Напыщены и фальшивы! Жизнь не такова. Мы не герои на подмостках и
подобного рода выборов не делаем. Мы вообще почти никогда не выбираем, как
поступить, а поступаем так, как нас учили матери и как нам приказывают
старшие по рангу".
Тут вмешался музыкант, который до тех пор слушал молча: им необходимо
было решить что-то касающееся музыкального сопровождения.
Матсехар сказал: "Я хочу снова с вами встретиться. Это возможно? Я
хочу узнать, как чувствует себя живущий среди чужих. Почему вы перешли на
сторону врага? У человеков есть свое понятие о чести?"
Я ответил, что да, мы можем встретиться, и мы начали встречаться,
хотя Гварха как будто удивился, когда я сообщил ему об этом.
"Его произведение - неблагочестивая наглость. Почему тебе хочется
говорить с ним?"
Я сказал, что пьеса мне понравилась, а мальчику интересно узнать
побольше о землянах.
"Материал для еще одной отвратительной поделки", - сказал Гварха, или
что-то похожее.
(Возможно, я что-то присочиняю. Ведь с тех пор прошло больше десяти
лет. Можно, конечно, поискать в моем журнале первое упоминание про Матса.
Пожалуй, я этим займусь, когда допишу.)
Мальчик довел хварскую прямолинейность до предела - не прошло и
пол-икуна, а он уже принялся расспрашивать меня, каково это - ощущать себя
предателем рода. Как я мог это сделать? Ведь, конечно же, мне предложили
прибегнуть к выбору? Почему я отказался?
"И все это воплотится в пьесу?"
"Только так, что никто не поймет. Я дерзок, но не безумен. Я не хочу
раздражать любимого сына рода Эттинов".
От большинства личных вопросов я уклонился, хотя позднее и ответил на
них. Матс настойчив. Но я сказал ему кое-что о человечестве и кое-что о
моей жизни среди хвархатов.
"Ты видишь то же, что я, - сказал он. - Все изменилось, а мы ведем
себя как прежде. Это ведь не равнина Эйха и не холмы Эттина. Это космос, и
враг, с которым мы сражаемся, не похож на нас. Мы будем уничтожены, если
не научимся думать по-новому".
С тех пор у меня вошло в привычку встречаться с Матсом. Он был самым
одаренным из всех, кого я встречал среди хвархатов, может быть, за
исключением Гвархи. Матс был более свободен от предрассудков, чем Гварха,
и обладал более живым воображением. Уже в двадцать четыре года он стал
лучшим мужским драматургом своего поколения.
Когда я покинул станцию, то продолжал поддерживать с ним связь через
зонды. Он присылал мне экземпляры своих пьес или голограммы спектаклей.
Я посылал ему сведения о театрах Земли, а также изложения знаменитых
пьес с переводами наиболее выразительных сцен. Отбор был странноватым,
поскольку мне приходилось довольствоваться тем, что я отыскивал в хварских
информационных системах, в свою очередь ограниченных тем, что отыскивалось
на захваченных земных кораблях.
"Как важно быть серьезным" в кратком пересказе выглядит плоско и
глупо. Реплики в переводе теряют все. (Хвархаты не отличаются тонким
остроумием.) Шекспир, с другой стороны, звучит и в передаче. Матса
особенно взволновал "Отелло". Из этого вышла бы потрясающая героическая
пьеса, заявил он. На тему об опасностях гетеросексуальной любви. Кончилось
