помучавшись, я ее все-таки поднял, выровнял, развесил отбеливатель
(утеплитель), разместил плакаты, установил столы и стеллажи. Чувствовал,
себя абсолютно счастливым, вначале боялся, что не получится. Сержанты и
солдаты были довольны так же, как и я, теперь они лежали по углам и
дремали.
Вдруг полог палатки распахнулся, и в палатку ворвался какой-то незнакомый
офицер. Майор, как я разглядел по звездочкам. Пришлось встать со стола,
где я сидел, и сделать вид, что очень интересуюсь чтением плакатов.
- Кто старший? - завизжал майор.
Это был тот самый - высокий, холеный красавчик - кандидат в секретари
парткомиссии. Палатка наполнилась запахом приятного одеколона, весь он
был начищен, отутюжен, тщательно выбрит. Солдаты проснулись и принялись
ползать по полу и создавать видимость расправления швов и морщин на
отбеливателе-утеплителе.
- Я тут старший, лейтенант Ростовцев. - Приложил руку к козырьку.
- Почему торговый центр стоит здесь? Почему дорожки к нему не посыпаны?
Вход необходимо развернуть в сторону штаба! Быстро действовать, даю
времени сорок минут.
- Ни х... себе, - ляпнул из угла сержант Дубино.
- Дубино! Заткнись! - рявкнул я.
Почему хамите сержанту? - обрадовался возможности докопаться до меня
майор.
- Дубино - это фамилия такая. Его фамилия, - усмехнулся я.
- Вы еще и смеетесь надо мной! Издеваться! Дискредитировать! - зашелся в
крике красавчик.
- Никто не издевается. Просто все устали, две недели почти без сна, и это
после боевых.
- Быстро выполнять приказ, лейтенант!
- Нет, я ваш приказ выполнять не буду. Я не знаю, во-первых, кто вы,
во-вторых, комдив лично все объяснил, и как ставить в том числе, указал и
разметил.
- Ах, не будешь выполнять приказ?! Не знаешь, кто я?! Да я Ромашица -
секретарь партийной комиссии! Это я руковожу всем этим мероприятием.
Выполнять! - майор продолжал орать и делать при этом страшные глаза -
напугать хотел, наверное.
- Ну, вы еще не секретарь парткомиссии, мы вас еще не избрали, - буркнул
нагло я. А сам подумал, может, еще и не изберем. (Ха! Не изберем!) Если
прислали, значит, изберем: других ведь кандидатур, как всегда, не будет.
- Да я тебя в порошок сотру! Ты кто по должности, лейтенант? - начал
брызгать слюной секретарь.
- Зам. командира первой мотострелковой роты по политчасти.
- Ты у меня взводным станешь, я тебе устрою. Выполнять приказ! Даю сорок
минут. Объявляю вам строгий выговор за хамство.
- Есть, строгий выговор, - ответил я, - только не понял, за что и от
кого.
- Молчать! - вскричал майор и, повернувшись на каблуках, выскочил из
палатки.
Лицо его стало красным, глаза чуть из орбит не выскочили. Еще немного
воплей - и пена изо рта хлынет от бешенства.
- Ложись все! Отдыхать! - скомандовал я солдатам и загрустил. Вот, ишак,
упал на мою шею, откуда взялся такой негодяй. Тут война, люди гибнут
сотнями, а такая сволочь сидит в штабе и изводит всех, да еще орденов
нахватает. Майор на полковничьей должности. Сейчас станет подполковником,
а под вывод досрочно - и полковником (как я угадал!).
Сержант подошел ко мне и извиняющимся тоном спросил:
- Товарищ лейтенант! Переставлять будем але не?
- Дубино, и надо же было тебе ляпнуть матом! С тебя все пошло.
- Ну вот, нашли крайнего. Чуть что, сразу Дубино. Фамилия что ли нравится
всем? Да он уже злой был, як пёс зайшёв.
- Да я понимаю все. Но от этого не легче.
В палатку вбежал полковой писарь. Оглядевшись, он подбежал ко мне, взгляд
нагло-ехидный.
- Товарищ лейтенант! Вас в штаб в строевую вызывают!
- Кто и зачем?
- Да капитан Боченкин. Какой-то майор из-за вас скандал закатил.
- Ну ладно, не болтай, прямо ты изнемогаешь, выполняя боевую задачу.
Иду-иду.
Я вошел в штаб. Штаб гудел, как улей. Трещали пишущие машинки, трезвонили
телефоны, люди бегали из кабинета в кабинет с бумажками. Строевик
встретил меня удивленно и недоуменно.
- Лейтенант! Ты чего натворил?
- В смысле?
- В прямом. Тебя только и осталось под трибунал отдать. Прибежал тут
новый секретарь парткомиссии, как с цепи сорвался, начал с порога орать и
топать ногами, служебную карточку твою требовать. А она, между прочим, до
сих пор не пришла с предыдущего места службы, почему-то. Я ему объясняю,
а он слушать не хочет, требует новую завести. Пока я ее "создавал", он
вот тут у моего барьерчика топтался и багровел. Стул предлагал - не
садится. Боялся, наверное, что злость пройдет. Вот, гляди, что он тебе в
нее вписал: "За попытку срыва отчетно-выборной конференции соединения -
строгий выговор". Так что тебе, как замполиту, можно дальше не служить.
После этого только сорвать с тебя погоны и расстрелять! - Он при этих
словах добродушно засмеялся, затягиваясь сигаретой.
- Вот спасибо, обрадовали. А то я думал: наградной на орден опять
вернули.
- Ты шутишь или как?
- Да какие шутки! Выговор-то он мне уже объявил - факт, а вот если еще и
наградной лист вернется, тогда труба. Ромашица теперь точно его зарубит.
- Что стряслось-то, объясни? Клуб поджег? Аллею героев сжег? В клубе на
сцене кучу навалил?
- Что издеваться-то? Палатку под магазин не так поставил. Спорить начал,
сказал, что он пока еще не партийный босс, еще не избран и всякое бывает.
- Ха-ха-ха! Ну, ты даешь! "Не избран еще и всякое бывает". В армии всякое
не бывает. Что, другого изберем, что ли? Шутник. Ну ладно, я результат
твоей шутки положу к остальным служебным карточкам. Пока для истории.
Весь полк ознакомлю: повеселится народ.
- Он, гад, орать начал, ногами топать, а мне комдив лично все указал, где
ставить, в какую сторону вход. Ладно, пойду, скоро проверять заявятся.
В палатке дремали бойцы, усталость этих суматошных дней их просто
подкосила. После Джелалабада ни минуты отдыха, да и там мы не на курорте
были.
- Дубино! Собирай солдат и на ужин, затем в роту, а я тут пока отдуваться
буду перед начальством.
Все ушли, а я загрустил по причине взыскания, могильной плитой рухнувшего
на меня (да и черт с ним, после Афгана уволюсь, к дьяволу, из армии).
Долой дурдом. Вдруг раздались знакомые голоса, и, распахнув полог входа,
ворвался потный и большой, как слон, командир полка, следом вошел генерал
и "начпо", полковник Севостьянов, затем замполит Золотарев, Ромашица и
еще несколько штабных.
Я встал со стола и направился докладывать, но командир полка махнул на
меня кулаком, и я замер, сливаясь с белым фоном утеплителя.
Генерал огляделся и произнес: "Ну, вот, тут все хорошо. Дорожку только
песочком посыпать и доставить пару столов. Все. Идем дальше!".
Ромашица злобно посмотрел на меня, ничего не произнес, я вышел вместе со
всей толпой. Основной замполит полка подозвал меня и промямлил:
- Дорожки посыпать, столы взять в клубе, поставить охрану на ночь, чтоб
ничего не украли. Сейчас телефонную линию протянут связисты. Ну, а вы в
роту - работать. Потом на совещании расскажите, что у вас тут было.
Ростовцев, с вами одни неприятности. Совещание в двадцать три ноль ноль.
Идите. Трудитесь.
Я отправился в роту, взял солдата, точнее вырвал у ротного (каждый
человек - на вес золота: "работы" - непочатый край), старшина выдал ему
спальник.
- Колесо! Двигай обратно в палатку и дежурь у телефона. Чтоб ни тебя, ни
палатку, ни столы не сперли. Не проспи! Не кури!
- Есть, товарищ лейтенант. Я палатку изнутри завяжу и у телефона лягу на
столе.
- Валяй!
Замученный солдат, схватив в охапку спальный мешок, радостно затрусил в
сторону клуба. Я же, взяв блокнот для указаний, отправился на совещание.
Немного опоздал, но руководства все еще не было. Радостный непонятно
отчего, комсомольский полковой вождь о чем-то оживленно говорил вождю
партийному. Остальные все устало дремали. Из батальона я прибыл самым
последним. Новый замполит батальона Константин Грицина глазами указал мне
на место рядом с собой. Я присел, и он мне зашептал:
- Что там произошло у тебя? Все говорят, но толком никто не знает.
- А что произошло у меня?
- Какой скандал был с секретарем парткомиссии?
- Каким секретарем парткомиссии? Мы его еще не избрали, майор какой-то из
дивизии, Ромашица, докопался.
- Ромашица это и есть секретарь парткомиссии.
- Он мне то же самое говорил, но я-то знаю, что он врет, мы его еще не
избрали. Я бы его точно не избрал, и если бы альтернатива выбора была,
голосовал бы против.
- Сейчас придет Золотарев и всех нас вздует. Ты не представляешь, какую
крамолу ты говоришь. Такие кандидатуры в отделе ЦК рассматривают, в
ГлавПУре, а ты оспариваешь мнение ГлавПУра.
- Не уверен в правильности выбора ЦК. Хлыщ холеный и блатной. Наверное,
или папа генерал, или с дочкой генерала спит.
В кабинет бесшумно вплыл Золотарев, и первый вопрос ко мне:
- Что случилось у вас с майором Ромашицей?
- Да ничего. Он отменял приказ комдива, грубил, орал, хотя он пока
формально никто.
- Ну, это ваше личное мнение. И ваши проблемы... Приступим к совещанию.
Все сочувственно улыбались и подмигивали. Ну, и понеслось дальше. Бред,
маразм. Опять исправлять, переделывать, восстанавливать, заводить.
Готовить докладчиков к конференции. Мне, к счастью, выступающего не
доверили. Доверили подготовить умного сержанта с задачей менять стакан со
свежим чаем на трибуне. Подстричь, одеть в новое обмундирование, чтобы "с
умным, нормальным лицом, русский, коммунист".
- А у меня русского нет, есть хохол.
- Есть разница? - живо осведомился Золотарев. - Как вы понимаете, я имею
в виду славянское лицо.
- Для этого сержанта есть разница. Он с Западной Украины. Он в полку
никого, кроме себя, хохлом не считает, даже секретаря парткома.
- Да ну! - воскликнул майор Цехмиструк. - А я думал, хохлее меня нет. А
на второе место ставил Мелещенко. Надо с твоим сержантом познакомиться
поближе.
- Нет-нет! На первом - комбат, вы - второй, я - третий, - живо
откликнулся Ми кола и заулыбался.
- Мелещенко! Ты, Микола, все время такой сытый и счастливый, явно где-то
сало достаешь и каждый день употребляешь, - продолжал Цехмиструк.
- Нет, товарищ майор, он на кильку перешел, это новый вид наркотика, -
прыснул Мелентий.
- Все! Прекратили базар! За работу, марш по подразделениям, - рявкнул
замполит полка и закончил совещание.
- Ну-ка, ну-ка, расскажи, Мелентий Александрович, заинтересовался
Цехмиструк, выходя из кабинета и обнимая Мелентия за плечо.
- Да! Тут такая смешная история. Рота ушла на стрельбище, а Микола
остался в роте стенгазету выпускать. Выпускал-выпускал, устал,
проголодался. Взял банку килек у старшины-землячка, открыл, идет по
коридору и вилочкой рыбку накалывает. А тут на беду комбат зашел. В роте
никого, дневальный туалет моет, а Микола с баночкой. Команду "смирно"
никто не подал. В казарме тишина, тут они нос к носу и столкнулись.
Подорожник подходит к Николаю, а на того столбняк напал.
- Что делаем?
- Кильку ем, - отвечает Колян.
- Ах, килечку! Рота на стрельбах, а он килечку трескает! Килечник!
Килькоед!
Ну и понеслось. Старшина через окно сбежал, услышав шум, а в каптерке на
столе еще банка кильки открытая стоит, комбат, как увидел, сильнее
взвился. В общем, вечером на совещании в батальоне "гвоздем программы"
были Микола и две банки кильки. Мол, нормальные хохлы едят сало, а этот
килечек жрет. А Николай возьми да и брякни, что сало в полку нет, а
килька есть. Комбат в бешенстве как заорет:
- Килька - заменитель сала?!!!
Кильку и Кольку обсуждали минут пятнадцать. Он сразу несколько прозвищ
получил: "Килечник", "Килькоед", "Колька-килька". На любой вкус. Николай
стоял чуть в стороне и слушал рассказ, зеленея от злости.
- Ну-ну, насмехайтесь, издевайтесь, злорадствуйте! Пошли вы все к черту,
еще друзья-товарищи называются. - И, развернувшись, он зашагал в роту.
