– Профессор, - тут же сказал Гарри. – Клянусь, я этого...
– Это вне моей компетенции, Поттер, - отрезала профессор
МакГонаголл.
Молча они прошествовали за угол, и она остановилась перед
большой, на редкость уродливой каменной гаргульей.
– Лимонный леденец! – сказала она. Очевидно, это был пароль,
гаргулья внезапно ожила и отпрыгнула в сторону, а стена позади нее
расступилась. Гарри, несмотря на весь ужас от того, что его ожидало,
не мог не удивиться. За стеной находилась винтовая лестница, она
двигалась вверх наподобие эскалатора. Когда они с профессором
МакГонаголл ступили на эту лестницу, Гарри услышал, как стена с шумом
захлопнулась за ними. Они стали кругами подниматься вверх, выше и
выше, пока наконец Гарри, у которого немного закружилась голова, не
увидел впереди полированную дубовую дверь с медным дверным молотком в
виде гриффона.
Он догадался, куда его ведут. Здесь-то, видимо, и было
обиталище Думбльдора.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ВСЕЭССЕНЦИЯ
Они сошли с каменного эскалатора на вершине, и профессор
МакГонаголл постучала в дверь. Дверь бесшумно отворилась, и они вошли.
Профессор МакГонаголл велела Гарри подождать и оставила его одного.
Гарри посмотрел вокруг. Одно можно было сказать наверняка: из
всех кабинетов учителей, которые он успел посетить за этот год,
кабинет Думбльдора был самым интересным. И, не будь Гарри до смерти
напуган, что его вот-вот выкинут из школы, он был бы счастлив
возможности как следует всё здесь рассмотреть.
Это была просторная круглая комната. Отовсюду то и дело
доносились всякие загадочные шорохи. На высоких столиках с тонкими
ножками стояли разнообразные серебряные приборы, они вращались и
фыркали паром. Стены были увешаны изображениями директоров и директрис
прошлых лет, все они дружно посапывали в креслах за рамками своих
портретов. В комнате находился также огромный письменный стол с
ножками в форме звериных лап, а над столом, на полке, восседала
поношенная залатанная колдовская шляпа – шляпа-сортировщица.
Гарри заколебался. Он бросил осторожный взгляд на мирно спящих
по стенам колдунов и ведьм. Ведь ничего страшного не случится, если он
снова примерит шляпу? Просто проверить... убедиться, что она поместила
его в правильный колледж...
Он тихо обошел вокруг стола, снял шляпу с полки и аккуратно
опустил ее себе на голову. Шляпа была ему велика и соскользнула на
глаза, в точности так же, как это было в прошлый раз. Гарри вперил
взгляд в черную изнанку и стал ждать. Наконец тихий голос шепнул ему в
ухо: "Червячок гложет, да, Гарри?"
– Ммм, да, - пробормотал Гарри. – Эээ... извините, что
беспокою... я хотел спросить...
– Хочешь знать, правильно ли я тебя направила в твой колледж, -
перебила догадливая шляпа. – Да уж... с тобой было особенно сложно
разобраться. Но я отвечаю за свои слова, и продолжаю утверждать, - тут
сердце у Гарри упало, - что ты мог бы достичь многого в "Слизерине"...
В животе у мальчика что-то мучительно сжалось. Он схватил шляпу
за кончик и сорвал с головы. Она повисла у него в руках, линялая и
засаленная. Гарри пхнул ее обратно на полку. Его тошнило.
– Вы не правы, - громко заявил он неподвижной молчащей шляпе.
Она не отреагировала. Гарри стал отступать, не сводя глаз со шляпы. И
тут странный, горловой звук, раздавшийся из-за спины, заставил его
резко развернуться.
Оказывается, он был не один. На золотом шесте возле двери
восседала дряхлая птица – какая-то недощипанная индейка. Гарри
уставился на нее; она ответила неподвижным мрачным взором и вновь
издала горловой звук. Гарри подумалось, что птица, кажется, сильно
больна. У нее были скучные глаза и, даже за то время, что Гарри
смотрел на нее, из хвоста выпало еще несколько перьев.
Гарри посетила неприятная мысль: единственное, чего ему не
хватает – это чтобы птица Думбльдора умерла, находясь наедине с ним.
Стоило ему об этом подумать, как птица загорелась.
От ужаса Гарри закричал и отпрянул к столу. Он отчаянно
озирался в поисках стакана воды или чего-нибудь подобного, но ничего
не нашлось; птица, тем временем, превратилась в огненный шар,
испустила громкий вопль – и в следующую секунду от нее не осталось
ничего, кроме горстки пепла на полу.
Открылась дверь кабинета. С очень серьезным видом вошел
Думбльдор.
– Профессор, - залепетал Гарри. – Ваша птица – я ничего не мог
поделать – она взяла и загорелась...
К вящему изумлению Гарри, Думбльдор улыбнулся.
– И самое время, надо сказать, - ответил он. – Он давным-давно
плохо выглядел; я уж намекал ему, чтобы он поторапливался.
Он хохотнул, глядя на ошарашенное лицо мальчика.
– Янгус – это феникс, Гарри. Фениксы, когда им приходит пора
умереть, загораются, а потом возрождаются из пепла. Смотри...
Гарри посмотрел вниз как раз вовремя, чтобы увидеть, как
крошечный, сморщенный, новорожденный птенец высовывает головку из
кучки пепла. Птенец был такой же уродливый, как и сгоревшая птица.
– Жаль, что тебе довелось впервые встретиться с ним в день
горения, - сказал Думбльдор, усаживаясь за стол. – Большую часть
времени он необыкновенно красив, у него роскошное оперение, красное с
золотом. Восхитительные создания эти фениксы. Они способны носить
тяжелые грузы, их слезы обладают целебной силой, а еще – они очень
преданные домашние животные.
Когда Янгус загорелся, Гарри от испуга забыл, зачем он здесь
находится, но память немедленно вернулась к нему при виде Думбльдора,
царственно восседавшего в высоком кресле за письменным столом. Светло-
голубой взор пронзал Гарри насквозь.
Однако, до того, как Думбльдор успел произнести хоть слово,
дверь кабинета с могучим грохотом распахнулась, и внутрь с безумным
видом ворвался Огрид. На лохматой черной макушке был нахлобучен шлем.
Дохлый петух по-прежнему болтался в руках.
– Это не Гарри, профессор Думбльдор! – заголосил Огрид. – Мы с
ним только-только поговорили – секундочки не прошло, как на того
паренька напали! Откуда ему успеть, Гарри-то? Сэр...
Думбльдор попытался что-то сказать, но Огрид продолжал
безостановочно, взахлеб, говорить, в ажектации размахивая петухом и
посыпая пол перьями.
– ... ну не он это, ежели надо, я в Министерстве Магии чем хошь
поклянусь...
– Огрид, я...
– ...не того вы взяли, сэр, я уж знаю, Гарри ни в жисть...
– Огрид! – прикрикнул Думбльдор. – Я и не думаю на Гарри.
– Ох, - остановился Огрид, и петух вертикально повис сбоку. –
Отлично. Тогда я снаружи обожду.
И зашагал к выходу со смущенным видом.
– Вы и не думали, что это я, профессор? – с проснувшейся
надеждой переспросил Гарри. Думбльдор стряхивал петушиные перья со
стола.
– Нет, Гарри, не думал, - ответил Думбльдор, но на лице у него
снова появилось мрачное выражение. – Но мне все же надо побеседовать с
тобой.
Гарри с волнением ожидал, что скажет Думбльдор, а тот молча
рассматривал его, соединив кончики длинных пальцев.
– Я должен спросить тебя, Гарри, есть ли что-то такое, о чем ты
бы хотел рассказать мне, - мягко проговорил Думбльдор. – Неважно, что
именно. Всё что угодно.
Гарри не знал, что и ответить. Он сразу вспомнил, как Малфой
кричал: "Мугродье – очередь за вами!". Он подумал о Всеэссенции, тихо
кипящей на унитазе. Потом он подумал о бестелесном голосе, который
слышал уже дважды и припомнил слова Рона: "когда человек слышит
голоса, которых никто другой не слышит, это плохой признак, даже в
колдовском мире". Он вспомнил также и о слухах, которые ходят о нем
самом, и свои собственные возрастающие опасения, что между ним и
Салазаром Слизерином существует какая-то связь...
– Нет, профессор, - сказал Гарри. – Ничего такого нет...
Двойное преступление послужило катализатором, и то, что еще
недавно было лишь неопределенным беспокойством, мгновенно переросло в
настоящую панику. Как ни странно, наиболее сильное воздействие
оказывала судьба Почти Безголового Ника. "Что же могло сотворить такое
с призраком?" – спрашивали себя люди, – "какая ужасная сила могла
повредить тому, кто и так уже мертв?" Начался чуть ли не массовый
исход – народ торопился зарезервировать места в "Хогварц Экспрессе",
на Рождество учащиеся с облегчением разъезжались по домам.
– Если так дело пойдет, только мы одни и останемся, - сказал
Рон Гарри с Гермионой. – Мы, Малфой, Краббе и Гойл. То-то будет
веселое Рождество.
Краббе с Гойлом, всегда делавшие то же самое, что и Малфой,
записались в список остающихся. Гарри вообще-то был рад, что на
Рождество почти никого в школе не останется. Он ужасно от всего устал:
и от того, что ребята сторонятся его, как будто у него в любую минуту
могут вырасти зубы или он может начать плеваться ядом; и от
перешептываний, и от показывания пальцами, от шипения и бормотания,
повсюду преследовавших его.
А вот Фреду с Джорджем сложившаяся ситуация очень даже
нравилась. Они превзошли самих себя, когда отправились маршировать по
коридорам впереди Гарри с криками: "Пропустите! Идет Наследник
Слизерина, он вооружен и очень опасен!..."
Перси отнесся к их поведению в высшей степени неодобрительно.
– В этом нет ничего смешного, - процедил он сквозь зубы.
– Эй, прочь с дороги, Перси, - с притворным высокомерием бросил
Фред. – Гарри торопится.
– Ага, спешит в Комнату Секретов, выпить чашку чаю со своим
верным зубастым слугой, - подавился от смеха Джордж.
Джинни расстраивалась от шуточек братьев.
– Ой, не надо, - пищала она всякий раз, когда Фред через всю
гостиную спрашивал Гарри, на кого он собирается напасть в следующий
раз, или когда Джордж при встречах с Гарри притворялся, что отпугивает
его большой головкой чеснока.
Гарри вовсе не возражал; ему было легче оттого, что хотя бы
Фред с Джорджем относились к мысли, что он может быть Наследником
Слизерина, не иначе как со смехом. Но зато выходки близнецов сильно
действовали на Драко Малфоя, каждый раз он все больше мрачнел.
– Малфой сгорает от желания объявить, что на самом деле
Наследник – он, - со знанием дела заявил Рон. – Вы же знаете, как он
не любит, когда кому-то удается его обставить, а на этот раз Малфой
делает грязную работу, а вся слава достается Гарри.
– Недолго ему осталось, - удовлетворенно изрекла Гермиона. –
Всеэссенция почти готова. Скоро мы вырвем у него признание.
Наконец семестр закончился, и в замке воцарилась тишина, такая
же глубокая, как снег во дворе. Гарри находил эту тишину покойной, а
не удручающей, и наслаждался тем, что он сам, Гермиона и братья Уэсли
безраздельно царят в гриффиндорской башне. Они могли спокойно, никого
не тревожа, взрывать хлопушки и практиковаться в дуэльном искусстве.
Близнецы и Джинни решили остаться на Рождество в школе, потому что
мистер и миссис Уэсли уехали в Египет к Биллу. Перси, никогда не
одобрявший ребячеств, проводил не слишком много времени в общей
гостиной "Гриффиндора", величественно объявив, что лично он остался на
Рождество только потому, что как староста обязан оказать поддержку
преподавательскому составу в такое непростое время.
Пришло рождественское утро, белое и холодное. Гарри и Рон – в
их спальне больше никого не осталось – проснулись очень рано. Их
разбудила Гермиона, она ворвалась в комнату полностью одетая и с
подарками в руках.
– Просыпайтесь, - громко сказала она, открывая шторы на окнах.
– Гермиона – тебе сюда нельзя, ты что... – Рон загородился
рукой от света.
– И тебе счастливого Рождества, - рассердилась Гермиона и
швырнула Рону его подарок. – Я уже час как встала, ходила положить в
наше варево еще немного шелкокрылок. Всё готово.
