разбойник Кора-Кончар свободно разъезжает по Гурганджу, как по своему
кочевью, то твоя голова с потухшими глазами будет посажена на кол перед
дворцом Джелаль эд-Дина...
- Да сохранит нас аллах от этого! - бормотал вакиль, пятясь к двери.
Вошел старый евнух.
- Согласно приказанию величайшего, хатун Гюль-Джамал прибыла в твои покои
и ожидает твоих повелений.
Шах как бы нехотя поднялся.
- Ты ее приведешь сюда, в ковровую комнату...
Шах вышел в коридор, нагнувшись, шагнул в узкую дверь и стал подыматься
по винтовой лесенке. В маленькой каморке он припал к деревянной узорчатой
решетке узкого окна и стал наблюдать, что произойдет в ковровой комнате.
Старый безбородый евнух с согнутой спиной и широкими бедрами, затянутыми
кашмирской шалью, отпер украшенную резьбою дверь. В руке он держал
серебряный подсвечник с четырьмя оплывшими свечами.
Оглянувшись на маленькую фигурку, окутанную пестрой тканью, он
сочувственно вздохнул.
- Ну, пойдем дальше! - пропищал он тонким голосом.
Он откинул тяжелый занавес и поднял высоко подсвечник. Гюль-Джамал
проскользнула, изгибаясь, точно ожидая сверху удара, оставила у двери туфли
и сделала два шага вперед.
Узкая комната, затянутая красными бухарскими коврами, казалась
игрушечной. Потолок уходил высоко в темноту.
Евнух вышел. Повернулся со звоном ключ в двери. Высоко в стене
засветилось полукруглое окно с затейливой узорчатой решеткой,- там,
вероятно, евнух поставил свечу. На противоположной стене темнело такое же
узорчатое окно. Не подглядывает ли из него кто-либо?
Гюль-Джамал слышала дворцовые сплетни о какой-то ковровой комнате.
Женщины гарема рассказывали, будто в ней палач Джихан-Пехлеван душит жен,
уличенных в неверности, а хорезм-шах наблюдает через узорчатое окошко
наверху в стене. Не в эту ли ковровую комнату она попала?
Гюль-Джамал обошла комнату. На полу лежало несколько небольших ковров,
обычно расстилаемых для молитвы. "Вероятно, в такой ковер заворачивают
обреченную женщину, когда ее уносят ночью из дворца?"
Набросав в угол цветных шелковых подушек, Гюль-Джамал опустилась на них,
настороженная, вздрагивая от каждого шороха.
Вдруг зашевелился ковер, свисающий с двери, и показалась из-под нее
звериная голова. В тусклом сумраке круглые глаза мерцали зелеными искрами.
Гюль-Джамал вскочила, прижалась к стене. Желтый в черных пятнах зверь
бесшумно вполз в комнату и лег, положив морду на лапы. Длинный хвост,
извиваясь, ударял по полу.
"Барс! - подумала Гюль-Джамал.- Охотничий барслюдоед! Но туркменки без
борьбы не сдаются!" Опустившись на колени, она схватила за край
разостланный ковер. Барс, урча, стал подползать.
- Вай-уляй! Помогите! - закричала Гюль-Джамал и приподняла ковер. Сильный
прыжок зверя опрокинул ее.
Она сжалась, прячась под ковром. Барс, ударяя лапами, старался разодрать
толстую ткань.
- Помощи! Последний мой день пришел! - кричала Гюль-Джамал. Она слышала
сильный стук в дверь и спорившие голоса. Крики людей и рычанье зверя
усилились... Потом шум затих... Кто-то откинул ковер...
Длинный худой джигит в черной бараньей шапке, с разодранной от виска до
подбородка щекой, стоял около девушки, вытирая о край ковра меч-кончар.
Старый евнух, вцепившись в рукав джигита, старался оттащить его.
- Как ты смел войти сюда, в запретные покои? Что ты наделал, несчастный?
Как ты смел зарубить любимого барса падишаха? Повелитель посадит тебя на
кол!
- Отстань, безбородый! Или я тебе тоже отсеку голову.
Гюль-Джамал приподнялась, но снова бессильно упала на подушки. Барс лежал
посреди комнаты и как будто держал лапами свою отрубленную голову. Тело его
еще вздрагивало.
- Ты жива, хатун?
- А ты сильно ранен, смелый джигит? Кровь течет по твоему лицу.
- Э, пустое! Шрам поперек лица - украшение воина.
В комнату вбежал начальник охраны Тимур-Мелик. В дверях толпились
несколько воинов.
- Кто ты? Как ты попал во дворец? Как ты смел побить часовых? Отдай
оружие!
Джигит не торопясь вложил меч в ножны и спокойно ответил:
- А кто ты? Не начальник ли стражи Тимур-Мелик? Салям тебе! Мне нужно
видеть хорезм-шаха по крайне важному для него делу. Плохие вести из
Самарканда.
- Кто этот дерзкий человек? - прогремел властный голос. В ковровую
комнату вступил широкими шагами Хорезм-шах, положив ладонь на рукоять
кинжала.
- Салям тебе, великий шах! - сказал джигит, сложив руки на груди и слегка
склоняясь. Затем он резко выпрямился.- Ты здесь занят шутками и пугаешь
степными кошками слабых женщин, а во вселенной происходят важные дела. На
караванном пути я встретил гонца из Самарканда. Он загнал коня и бежал
дальше пеший, пока не свалился. Он, как безумный, твердил: "В Самарканде
восстание. Всех кипчаков убивают и развешивают по деревьям, как бараньи
туши в мясных лавках". Во главе восставших твой зять, султан Осман,
правитель Самарканда. Он хотел зарезать и твою дочь, но она с сотней
отчаянных джигитов заперлась в крепости и отбивается день и ночь. Вот
письмо от твоей дочери...
Хорезм-шах вырвал из рук джигита красный пакет и вскрыл его концом
кинжала.
- Я им покажу восстание! - бормотал он, стараясь в тусклом свете прочесть
письмо.- Самарканд всегда был гнездом бунтовщиков. Слушай, Тимур-Мелик!
Немедленно созвать кипчакские отряды! Я выступаю в Самарканд. Там не хватит
тополей и веревок, чтобы перевешать всех, кто осмелился поднять руку на
тень аллаха на земле... Эту женщину отнести в ее белую юрту и позвать к ней
лекаря... Джигит, как звать тебя?
- Э, что спрашивать! Так, один маленький джигит в великой пустыне!
- Ты мне принес "черную весть", а по древнему обычаю я должен "гонца
скорби" предать смерти. Но помимо этого ты зарубил моего любимого барса.
Какую казнь тебе назначить - не знаю...
- Я это знаю, государь! - воскликнул Тимур-Мелик.- Позволь мне сказать.
- Говори, храбрый Тимур-Мелик, и объяви это от моего имени дерзкому
джигиту.
- В военных делах упустить день и даже час - значит упустить победу.
Джигит выказал великое усердие и привез важное и хорошее для твоего
величества письмо. В нем говорится, что твоя дочь жива и храбро отбивает
нападения врагов, точно она сама воин. Ты, мой великий падишах, теперь
помчишься в Самарканд и еще успеешь спасти твою храбрую дочь от гибели. За
такую услугу шах прощает джигиту девять раз девять его преступлений. А
взамен убитого барса хорезм-шах получает другого, еще более яростного барса
- вот этого самого отчаянного джигита, и назначает его сотником ста
всадников-туркмен, которых джигит приведет с собой. Они вступят в твой
отряд личной охраны...
Хорезм-шах стоял изумленный и накручивал на палец с алмазным перстнем
завиток своей черной бороды.
- Сокол с пути не сворачивает, Хорезм-шах двух разных слов не говорит,- с
достоинством сказал джигит.- Куда прикажешь отнести туркменскую девушку?
Джигит наклонился и бережно поднял лежавшувшую Гюль-Джамал. На пороге он
на мгновение остановился высокий, худой и хмурый, сказал, обращаясь к
хорезм-шаху, точно равный к равному:
- Салям тебе от Кара-Кончара, грозы твоих караванов! - и гордый пошел
дальше.
Шах смотрел на Тимур-Мелика и не знал, гневаться на него или благодарить.
Тимур-Мелик громко смеялся.
- Какой, однако, лихой удалец! А ты, государь, еще говорил, что на
туркмен нельзя положиться. Да с войском таких джигитов ты покоришь
вселенную.
...Прошло несколько дней. Когда в ночном мраке тонкий серп полумесяца
повис над минаретом, несколько бесшумных теней проскользнуло мимо дворца в
переулок и остановилось в том месте, где свешивались над стеной ветви
старого тополя.
Волосяная лестница с крюком была закинута на гребень стены. Одна тень
взобралась наверх. Над белой юртой вился дымок, щели светились. На крик
совы из юрты вышла закутанная женщина..
В темноте послышались слова:
- Все туркмены - братья! Салям! Здорова ли хатун Гюль-Джамал?
- Я - служанка ее. Горе нам! Хорезм-шах уже три дня как уехал с войсками
усмирять восставший Самарканд. За дворцом теперь следит острый глаз
свирепой старухи, ханши-матери Туркан-Хатун. Она приказала перевести нашу
"Улыбку цветка" в каменную башню дворца и удвоила стражу. Она сказала, что
Гюль-Джамал останется в башне до смерти.
- Ты проберись к ней. Вот золотой динар для евнуха, а вот еще два для
стражи. Передай хатун Гюль-Джамал пусть она скажет ханше-матери, что хочет
произнести молитвы у могилы святого шейха, что находится за городом на
большой дороге. Туркан-Хатун не посмеет ей отказать молитвах, а когда она
выедет из города,- там Кара-Конча сделает что надо.
Тень снова взобралась на гребень стены и скрылась мраке.
Служанка шептала:
- Нет в мире злобнее и хитрее Туркан-Хатун! Если она захочет кого-нибудь
сжить со света,- кто может бороться с ней?
Глава девятая. В САДУ ОПАЛЬНОГО НАСЛЕДНИКА
Вот конь, и вот мое оружие! Они заменят мне
пир в саду.
(Ибрагим Моитесер, Х в.)
Тимур-Мелик был опытный воин, видевший немало сражений. Он не боялся
опасности. Не раз сабля врага взвивалась над ним, копье пробивало его щит,
стрелы впивались в кольчугу; барс терзал его, настигал тигр, смерть реяла
над ним, застилая глаза черным облаком. Что еще может испугать его?
Поэтому, не боясь гнева Хорезм-шаха, Тимур-Мелик отправился в загородный
сад Тиллялы, чтобы посетить его владельца, опального сына Хорезм-шаха
Джелаль эд-Дина.
Он застал молодого хана в глубине густого сада. Джелаль эд-Дин в раздумье
одиноко сидел на ковре. Он легко поднялся и пошел навстречу гостю.
- Салям тебе, храбрый Тимур-Мелик! Я пригласил к себе несколько друзей,
но большинство уже прислали свои "огорчения", сообщив, что по болезни
приехать не могут. Только три кочевника из степи да ты, Тимур-Мелик, не
побоялись посетить опального владетеля далекой Газны, которую мне, конечно,
никогда не придется увидеть.
- Воля шаха священна,- сказал Тимур-Мелик, опускаясь на ковер.
- Разве я виноват,- продолжал задумчиво Джелаль эд-Дин,- что я родился от
туркменки, а все кипчаки хотят иметь наследником кипчака? Пусть будет
кипчак, но пусть мне отец позволит уехать простым джигитом на границу, где
постоянные стычки. Я люблю горячего коня, светлую саблю да степной ветер и
не хочу валяться на ковре, слушая песни и сказки стариков.
- Но ведь война у нас кругом,- сказал Тимур-Мелик.- Кипчакские беки
просят Хорезм-шаха двинуться с войском в их степи. Туда пришел с востока
неведомый народ, он отбирает нашу землю, сгоняет кипчакский скот с хороших
пастбищ...
- Лучше бы отец выгнал из Хорезма всех кипчаков и стал править без них,-
заметил Джелаль эд-Дин.- Кипчаки изнежились и развратились. В тяжелую
минуту кипчаки предадут моего отца.
- Почему ты так думаешь? - спросил Тимур-Мелик.
- Когда шах не доверяет народу Хорезма и отдает защиту власти и порядка
иноземцам-кипчакам, то он похож на того хозяина, который поручает сторожить
и стричь своих баранов степным волкам. У него скоро не окажется ни шерсти,
ни баранов, да и сам он попадет на обед к волкам.
Джелаль эд-Дин взглянул на стоявшего в стороне гуляма и повел бровью. Тот
подошел и наклонился.
- У нас приготовлен большой достархан на много гостей, а их нет. Поставь
заставу на дороге и спрашивай всех, кто проедет мимо. Среди них найди таких
людей, которые развеселили бы мою душу, и приведи их сюда да поставь передо
мною моих любимых жеребцов: если приглашенные гости не приехали, то я буду
угощать моих коней и нищих с дороги...
- Ты меня звал, и я здесь! - раздался спокойный голос. Из кустов сада
вышел высокий, тонкий туркмен в большой овчинной шапке. Он поклонился,
сложив руки на груди.
- Я рад тебя видеть, барс пустыни Кара-Кончар. Проходи и садись с нами.
Али-Джан, десятник из крепостцы на восточной границе Хорезма, мчался с
пятью джигитами по большому караванному пути. Он делал самые короткие
