Третий был высокий, сухопарый, весь покрытый стальными латами. Это были
старший сын Чингиз-хана Джучи и два уже прославившихся в Китае полководца -
одноглазый Субудай-багатур и сухопарый Тохучар-нойон. Имам продолжал
оставаться в молитвенной сосредоточенности, делая поклоны до земли. "Он -
служитель бога",- сказал переводчик. Имам встал, сложил руки на груди и,
согнув спину, мелкими шажками подошел к одному из монголов.
- Уже три года я верный слуга повелителя вселенной Чингиз-хана,- смиренно
сказал он и протянул монголу золотую пластинку.- Каждый месяц я посылал с
караванами письма к начальнику первого монгольского поста на большом пути в
Китай. Теперь я прошу взять меня на службу к себе в монгольское войско. Я
не хочу возвращаться в Хорезм...
Переводчик перевел слова имама. Джучи-хан небрежно взял золотую
пластинку...
- Маленькая пайцза с кречетом...- заметил он, продолжая внимательно
наблюдать за степью, где по всем направлениям скакали всадники. Он вернул
золотую пластинку шейх-уль-исламу и сказал:
- Нет! Ты нам нужен, пока ты греешься у сердца твоего государя. Поезжай
обратно к твоему доверчивому шаху и посылай нам снова преданные письма.
И монголы тут же забыли об имаме. Схватка приближалась к холму. Туркмены
Джелаль эд-Дина опрокинули монголов левого крыла, часть изрубили, остальных
теснили в болото.
Все три монгольских начальника вскачь спустились с холма.
Монголы так быстро уходили на восток, что мы видели только уносившееся
вдаль облако пыли.
- Они хорошие воины, я никогда еще не видывал подобных! - сказал
Хорезм-шах и приказал своему войску повернуть коней обратно.
- Это были передовые разведчики,- сказал шаху Джалаль эд-Дин.- Они
вернутся с огромным войском. Сейчас надо идти за ними, следить, выяснить,
что они готовят, потом самим спешно готовиться к войне...
- Ты рассуждаешь, как неопытный юноша,- ответил Мухаммед.- Монголы
никогда больше не решатся напасть на меня!..
Бой продолжался до вечера. Туркмены и кара-китаи, перебросившись на левое
крыло, атаковали монголов. Они бились отдельными отрядами. Монголы то
рассыпались и, убегая, бросались в сторону, то внезапно поворачивали коней
и стремительно нападали на преследовавших туркмен, чтобы снова после этого
обратиться в бегство. С наступлением сумерек монголы разом умчались в свой
лагерь.
Хорезм-шах вернулся на холм и провел там тревожную ночь. Вокруг улеглись
кипчакские воины возле своих коней, привязав их арканами.
Вдали багровыми вспышками трепетало небо, отражая пламя монгольских
костров. Огни пылали всю ночь. "Монголы готовятся к утреннему бою",-
говорили кипчаки. Со всех концов степи доносились стоны и призывы о
помощи,- половина кипчакского войска ранеными и убитыми полегла в этой
битве.
Джелаль эд-Дин убеждал Хорезм-шаха:
- Отступать теперь, когда монголы не могли ничего поделать с нашим
войском, это - погубить свою славу. Они сейчас укрепляются в лагере...
Значит, нужно сейчас, этой ночью, подкрасться, напасть внезапно и их
прикончить.
- Завтра я буду продолжать битву,- сказал Мухаммед, кутаясь в соболью
шубу.
Когда косые лучи солнца побежали по степи и от холмов потянулись длинные
тени, войско Хорезм-шаха, снова выстроившись тремя частями, двинулось на
монголов.
Но в их лагере, позади дымных костров, было пусто: в нем не оказалось ни
одного монгольского воина. Валялись только трупы зверски изрубленных
меркитов, да ковыляло несколько хромых верблюдов.
Посланный вдогонку за монголами отряд туркмен вердулся к вечеру.
* ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ * ВРАГИ НА ГРАНИЦЕ
Глава первая. МОНГОЛЬСКОЕ ВОЙСКО ГОТОВО К НАБЕГУ
Этот царь отличался крайней
жестокостью, проницательным умом и
победами.
(Из персидской сказки)
В верховьях Черного Иртыша, у подножья одинокого кургана среди зеленой
степи, стоял желтый шелковый шатер. Он был отобран Чингиз-ханом у
китайского императора. Позади шатра стояли две большие монгольские юрты,
обтянутые белыми войлоками: в одной юрте жила последняя жена Чингиз-хана,
молодая Кулан (дочь убитого монголами хана меркитов) вместе с маленьким
сыном Кюльканом. В другой юрте помещались семь служанок - китайских рабынь.
Перед шатром на площадке горели огни на сложенных из камней жертвенниках.
Между этими огнями должны были проходить все являвшиеся на поклон к
великому кагану: "Огнем,- как объясняли шаманы,- очищаются преступные
помыслы и отгоняются приносящие несчастье и болезни злые "дивы", вьющиеся
невидимо вокруг злоумышленника".
Старый главный шаман, Бэки, и четыре молодых шамана в остроконечных
войлочных шапках и белых просторных балахонах ходили вокруг жертвенников,
похлопывая ладонями по большим бубнам и встряхивая погремушками. Среди
завываний они выкрикивали молитвы и подбрасывали в огонь смолистые ветки и
сушеные ароматные цветы.
С одной стороны шатра стоял привязанный к золотому приколу белый жеребец
по имени "Сэтэр". У него были огненные глаза и серебристая белая шерсть по
черной коже. Он никогда не знал седла, и ни один человек не садился на
него. Во время походов Чингиз-хана - по объяснению шаманов - на этом
белоснежном коне ехал невидимый могучий бог войны Сульдэ, покровитель
войска монголов, и вел их к великим победам.
По другую сторону шатра был привязан всегда оседланный широкогрудый
Пойман, любимый боевой конь Чингизхана, саврасый, с черными ногами и
хвостом и черным ремнем вдоль хребта,- потомок диких степных лошадей.
Рядом с конем Сэтэром было прикреплено высокое бамбуковое древко со
свернутым белым знаменем Чингиз-хана.
Вокруг кургана расположились дозором телохранители, "тургауды", в бронях
и железных шлемах; они наблюдали, чтобы ни одно живое существо не
приблизилось к шатру великого кагана. Только те, кто имел особые золотые
пластинки - пайцзы - с изображением головы тигра, могли миновать заставы
часовых тургаудов, чтобы подойти к кургану с желтым шелковым шатром.
Поодаль, в степи, широким кольцом рассыпались черные татарские юрты и
рыжие шерстяные тангутские шатры. Это был личный "курень" Чингиз-хана,
стоянка тысячи избранных телохранителей - всадников на белых конях. В эту
охрану входили только сыновья знатнейших ханов; из них каган выбирал
наиболее сметливых и преданных и назначал начальниками отрядов.
А еще дальше раскинулись другие курени; они тянулись по равнине и уходили
к покрытым густым лесом горам. Между куренями в степи паслись верблюды и
табуны разношерстных коней. Конюхи с гиканьем скакали, размахивая арканами,
и следили, чтобы кони разных табунов не смешались или не приблизились к
косякам кобылиц с жеребятами.
Прежде чем двинуться на земли мусульман, монгольский владыка отправил в
Бухару, к шаху Хорезма Мухаммеду, посольство с богатыми дарами. Во главе
этого посольства он поставил преданного ему мусульманина Махмуд-Ялвача,
богатого купца родом из Гурганджа, раньше посылавшего караваны из Средней
Азии в Китай. Ему поручено было разузнать, что делается в западных землях,
какие там войска и готов ли к войне шах Хорезма. Одновременно Чингиз-хан
отправил туда много тайных лазутчиков.
Глава вторая. ПОСОЛЬСТВО ВОСТОЧНОГО ВЛАДЫКИ
В складках их одежд еще сохранился
аромат цветов далеких стран.
(Из персидской сказки)
Разгромленный Самарканд сделался временной столицей последнего шаха
Хорезма. В ознаменование своей победы над вольнолюбивыми самаркандцами
Мухаммед выстроил там высокую мечеть и приступил к постройке большого
дворца. Он продолжал считать себя великим завоевателем, который, подобно
Искендеру Двурогому, должен двинуться с войском преданных ему кипчаков до
конца вселенной и раздвинуть границы владений Хорезм-шахов до Последнего
моря , за которым начинается мрак. Он считал своим главным и опасным
противником багдадского халифа Насира, не пожелавшего уступить Мухаммеду
звания главы всех мусульман. Сперва надо было разгромить Насира и вонзить
конец копья в священную землю Багдада перед его главной мечетью, а потом
повернуть коня и двинуться на восток, чтобы завоевать отдаленный,
прославленный своими богатствами Китай.
Мухаммед собрал большое войско. Развернув зеленое знамя, он направился
через Иран в Багдад, столицу арабских халифов.
Однако вскоре передовая часть шахского войска, не имевшая теплых одежд,
погибла в горах Ирана, захваченная снежной метелью; потеряв силы, она была
вырезана нечестивыми курдами. Это несчастье остановило Мухаммеда, и он стал
сомневаться в необходимости войны с халифом. "Не гнев ли это божий?" -
думал он и вернулся в Бухару, где временно "поставил свой посох
странствования".
Сюда осенью года Зайца (1219) прибыло большое посольству от Чингиз-хана,
великого кагана монголов, татар, китайцев и других народов, обитающих на
Востоке. Хорезмшах снова должен был заняться татарами.
К высоким воротам шахского дворца подъехали на пегих степных ронях послы
Чингиз-хана - три мусульманина из числа богатейших купцов, ежегодно
посылавших караваны с товарами из Хорезма в разные концы Азии. Эти купцы,
родом из трех больших городов, Гурганджа, Бухары и Отрара, давно находились
на службе у Чингиз-хана. Такие богатые купцы обычно составляли торговые
компании и принимали деньги от вкладчиков, желавших испытать счастье в
торговле. Приказы их о выплате денег по торговым сделкам на огромные суммы
исполнялись всюду без задержки как на отдаленном востоке, так и на крайнем
западе, а платежи по ним шли быстрее, чем поступления податей в казну
правителей.
Подарки Хорезм-шаху Мухаммеду были привезены на сотне верблюдов и на
одной ярко раскрашенной арбе, запряженной двумя длинношерстными яками.
Народ стоял на улице густой толпой от загородного дворца, предоставленного
для посольства, и до ворот шахского Арка. Нарядные приказчики этих купцов,
одетые в одинаковые халаты из китайского шелка, снимали с верблюдов вьюки,
развязывали их и переносили необычайные, редкие подарки в приемную залу
дворца.
Среди подарков были слитки ценных металлов невиданного цвета, рога
носорогов, мешочки с мускусом, красные и розовые кораллы, резные чашечки из
яшмы и нефрита, куски драгоценной материи "таргу", сотканной из шерсти
белых верблюдов, подносимой только ханам; шелковые материи, шитые золотом,
куски тонкой и прозрачной, как паутина, ткани. Наконец приказчики внесли
огромный кусок золота из китайских гор, величиной с шею верблюда. Это
золото привезли на арбе, запряженной яками.
Хорезм-шах принял послов, сидя на высоком старинном троне султана Османа,
последнего из рода Караханидов. Шах был в парчовой одежде, как и окружавшая
его свита; он сидел, задумчивый и равнодушный, с полузакрытыми веками.
Взгляд его блуждал далеко, поверх голов собравшихся. Рядом с троном стоял
великий визирь и теснились другие высшие сановники государства.
Три посла, поклонившись до земли, опустились на колени и рассказали
причину их приезда. Старший посол, высокий и полный Махмуд-Ялвач, начал:
- Великий Чингиз-хан, повелитель всех монголов, отправил наше
чрезвычайное посольство, чтобы завязать узлы дружбы, мира и
доброжелательного соседства. Великий каган посылает Хорезм-шаху подарки и
свои приветствия поручил нам заявить такие его слова...- Махмуд-Ялвач
передал другому послу пергаментный свиток, к которому белым шнуром была
прикреплена синяя восковая печать. Второй посол, Али Ходжа ал-Бухарй,
прочел:
"Я не лишен сведений ни о высокой степени твоего сана, ни о великих
размерах твоего могущественного царства. Я уведомлен о том, что твое
шахское величие почитается в большей части государств вселенной. Поэтому я
считаю своим долгом укрепить связи дружбы с тобой, шах Хорезма, ибо ты для
меня столь же дорог, как любимый сын из моих сыновей..."
