буду и дальше сопровождать Бату-хана в его походе и постараюсь
возможно скорее прислать тебе следующее донесение о новых битвах
и, несомненно, о новых победах татар.
Должен тебе сказать, что взятие Кыюва, столицы урусов,
обошлось татарам слишком дорого: положив на его холмах лучшую
половину своего огромного войска, Бату-хан, кроме дымящихся
развалин, здесь ничего не приобрел. Татары, надеявшиеся на богатую
добычу, начинают роптать. Все это привело Бату-хана в бешенство.
До сих пор никогда я не видел татарского владыку в таком гневном
исступлении.
Благословен будет час, когда я снова тебя увижу процветающим
и далеким от всех ужасов и опасностей, которые несет с собой
война".
Глава восьмая. ПОСЛЕ УХОДА ТАТАР
Татарам не удалось зажечь поминальный костер в честь своих
багатуров, павших при захвате Киева. Поднявшийся снежный буран
мешал людям двигаться. Холодный порывистый ветер, обжигая лицо,
залеплял снегом глаза.
Бату-хан укрылся в своей походной юрте. Никто никогда еще не
видел его в такой ярости. Даже самые близкие боялись в этот день
нарушить одиночество джихангира. Два окаменевших у входа часовых
нукера с удивлением видели, как их всегда величавый повелитель
метался по шатру, рвал в клочья узорный шелковый халат, бросал на
землю и топтал ногами богатые серебряные кубки, а потом, охватив
голову руками, протяжно завыл и вдруг, упав среди мягких ковровых
подушек, сжался в комок и затих.
В соседнем шатре собрались чингизиды, среди которых появился
даже всегда шипевший, злобный Гуюк-хан. Монголы говорили:
- Видно, жители этого города призвали всех своих злых духов-
мангусов, и они решили засыпать снегом наше доблестное войско,
чтобы не дать ему найти и унести все сокровища, накопленные здесь
в течение столетий. Наш повелитель сейчас подобен разъяренному
тигру, от которого ускользнула уже бывшая в лапах добыча. Разве
могли мы подумать, что под стенами этого города Бату-хан уложит
половину, лучшую половину, своего непобедимого войска?
Приближенные Гуюка перешептывались:
- Бату-хану не будет удачи в этом походе. Он навлечет на себя
и на нас гнев Священного Правителя тем, что не выполнил
установленного погребального обряда и не совершил положенных
молений.
Утром следующего дня Бату-хан повелел всему войску двинуться
дальше. Он сказал:
- Почетный поминальный костер в честь наших павших багатуров
сделали вместо нас вечно синее небо и бог войны Сульдэ, уничтожив
навсегда этот упрямый город.
Уходя, на самой окраине сгоревшего Киева монголы устроили
"ям" - военный и почтовый пост; там расположились конники,
охранявшие табун лошадей, предназначенных для гонцов. Эти гонцы
прибывали из Сарая и главной столицы монголов Каракорума или
неслись обратно туда, чтобы не прерывалась связь между далекой
монгольской родиной и уходящими все дальше на Запад войсками Бату-
хана. Монголы окружили свой ям валом и оградой и держались
настороженно ко всем, кто приближался к стоянке. Однако иногда
покинувшие ям гонцы бесследно исчезали, и в этом татары
чувствовали руку где-то затаившихся смелых мстителей. То же
случалось и с разведчиками, разъезжавшими по окрестным брошенным
селениям в поисках еды и сена.
Пожары в городе продолжались еще несколько дней после того,
как монгольское войско ушло на запад и последние скрипучие арбы,
запряженные верблюдами и быками, которых погоняли женщины,
скрылись на дорогах, ведущих к Карпатам.
Прекрасный, богатый Киев обратился в дымящееся обугленное
пожарище, заваленное бесчисленными телами убитых. Постепенно белый
снег прикрыл своим холодным плащом следы небывалого побоища.
Кое-где из подвалов и развалин стали показываться немногие
уцелевшие жители, изможденные, ослабевшие, больше похожие на тени,
чем на живых людей.
Монахи, их было немного, вернувшиеся с крепостных стен в
подземные ходы Печерского монастыря, служили панихиды, молясь за
"убиенных" русских воинов, доблестно павших при защите своей
древней столицы.
Сюда же, в монастырские пещеры, приносили раненых.
Измученные, голодные, потрясенные событиями этих страшных дней,
люди все же продолжали твердо верить, что придет время, когда
правда и милосердие восторжествуют, татары уйдут назад в свои
далекие степи и отстроится новый Киев, который расцветет -
прекрасный, вольный и могучий.
Долго в великом запустении лежала киевская земля. Вот что
писал по этому поводу проезжавший мимо Киева через пять лет после
описываемых событий (1246) Плано Карпини, известный францисканский
монах, отвозивший в ставку великого кагана - Каракорум письмо от
римского папы.
"Они (монголы) осадили Киев, который был столицей Русии, и
после долгой осады взяли его и убили жителей города. Когда мы
ехали отсюда через их землю, мы находили бесчисленные головы и
кости мертвых людей, лежавших на поле; ибо этот город был весьма
большой и очень многолюдный, а теперь сведен почти ни на что. Едва
существует там двести домов, а людей тех держат они в самом
тяжелом рабстве. Подвигаясь отсюда, они сражениями опустошили всю
Русию".
Глава девятая. "ВПЕРЕД! СКОРЕЙ ВПЕРЕД!"
Киев во всех концах запылал как огромный костер. Татары,
увлеченные грабежом богатого города, с трудом вырвались из него и
умчались вскачь.
Бату-хан в первый день остановился на ночлег близ небольшой
церковки. Походная юрта монгольского повелителя была поставлена
посреди церковного двора. Рядом с юртой на приколах стояли кони
Бату-хана; среди них любимый белоснежный жеребец Сэтэр, укутанный
попоной, стянутой красными шерстяными веревками. Кони неохотно ели
жесткое сено, наваленное перед ними. Бату-хан не раз выходил из
юрты, подкармливая собственноручно коней лепешками, и бранил
нукеров за то, что те не сумели найти лучшего корма.
- Это не сено, а горе, и больше похоже на жесткую солому,
которой упрямые урусы покрывают свои жилища.
Нукеры оправдывались:
- Все стога сена, бывшие поблизости, урусы подожгли, чтоб они
нам не достались. Скорей бы уйти отсюда, туда, где земля не
покрыта снегом и где мы найдем пастбища для наших коней. Здесь же
наши кони худеют: им уже нечего есть.
Другие нукеры говорили между собой:
- Если стоять на месте, то это значит потерять наш дивных
коней и самим вернуться обратно пешими. Не видать тогда нам больше
родной юрты, наших исхудавших от голода и ожидания жен и не видать
нам больше нашей новой столицы близ "золотого домика" на берегах
многоводной реки Итиль.
Нукеры, посылаемые на разведку, возвращаясь, сперва являлись
к Субудай-багатуру, который поместился внутри церкви вместе со
своим старым иноходцем. Они рассказывали, что в урусов вселились
злые мангусы: ни один не сдается, а все бьются до последнего
дыхания.
Вечером Бату-хан призвал главных темников. Настроение было
тревожное. Заговорил старый монгол, начальник разведки:
- Над русской землей лютует непогода, но еще больше на нашем
пути лютует урусский народ, урусы не покорились Они затаились, и
этой тишине верить нельзя. Урусы нас подстерегают повсюду: на
перекрестках дорог, в глубине оврагов или вылетая нежданно
неизвестно откуда. Они рубят наших воинов и забирают их коней.
Темники говорили:
- Весь народ урусов воюет с нами. Если часть их земли нами и
разгромлена, то все же урусы смирились только временно и грозят
нам всякими бедами.
Бату-хан выслушивал темников и тысячников, говоривших то, что
уже все знали. Он был молчалив, и его смуглое лицо казалось
окаменевшим. Две думы неотвязно преследовали его: огромные потери
лучшей части войска, погибшего при взятии Киева, и глухой ропот,
начавшийся среди монголов, ожидавших большой добычи в
прославленной богатством столице урусов, сгоревшей вместе со всеми
своими сокровищами.
Переводя суровый взгляд поочередно на сидевших
военачальников, Бату-хан пошевеливал сосновой веткой угли костра и
только изредка спрашивал:
- А ты что нам скажешь полезного?
Некоторые высказывались, что здесь, на киевской земле, борьба
с урусами снова оказалась крайне трудной.
Хан Нохой, как всегда веселый и беспечный, воскликнул:
- Наш бесстрашный Саин-хан уже одолел своих врагов, пройдя
победоносно через все земли от Рязани до Кыюва! Теперь мы
остановились у границы, где начинаются земли галичан, а за ними
лежат королевства "вечерних стран". Нужно, чтобы эта остановка
здесь была недолгой.
Всегда ехидный, всем недовольный Гуюк-хан сказал:
- Мы оставляем позади себя тлеющие и непотухающие костры
возможных восстаний. А впереди не встретим ли мы еще более
упрямых, чем урусы, других противников! Не загасив тлеющих костров
позади себя, не делаем ли мы новую ошибку, двинувшись вперед?
- Ошибку? Ты назвал мой поход ошибкой? Какой же совет ты
хочешь нам дать? - тихо, как бы равнодушно, протянул Бату-хан, но
в его словах все сидевшие почувствовали затаенную угрозу: ведь в
этом высказывании Гуюк-хана скрывалось как бы осуждение всего
задуманного похода на "вечерние страны", начатого, как известно,
Бату-ханом по завету "взирающего с облаков единственного,
всезнающего Священного Правителя". А за осуждение его воли,
согласно обычаю, должно последовать немедленное наказание: два
могучих пельвана переломают виновному спину.
Тревожный шепот пробежал по рядам собравшихся. Все с
волнением ждали, как поступит теперь Бату-хан с наследником
великого кагана?
Однако Гуюк-хан не смутился и так же самоуверенно и дерзко
продолжал:
- После множества ненужных жертв во время осады и захвата
Кыюва не следует ли нам сделать передышку? Не отдохнуть ли в
Галиче и Кременце или других городах богатой Волынской земли, где
собрались, наверное, толпы знатных жителей и богатых купцов,
укрывшихся там со всем своим имуществом. В этих городах наши воины
смогут захватить хорошую добычу, а изголодавшиеся кони
подкормиться. Только после этого можно будет двинуться на
"вечерние страны".
- По-видимому, именно этого ты особенно захотел, - сказал
Бату-хан. - Поэтому тебе и поручается быстро покорить города
Волынской земли. А для того, чтобы ты сам не сделал ошибки, как ты
назвал захват и разгром Кыюва, я тебе в помощь назначаю хана
Бурундая с его войском. Отправиться туда вы должны немедленно.
Это уже было твердое приказание. Гуюк-хан, скрывая бешенство,
склонился, скрестив руки на груди, и хотел встать, но Бату-хан
остановил его:
- Подожди! Выслушай, что скажут другие темники и что мы
сейчас решим.
Все сидевшие вокруг огня насторожились, стараясь не проронить
ни одного слова.
Бату-хан продолжал:
- Наш одаренный девяносто девятью способностями и
достоинствами сын великого кагана, Гуюк-хан, заговорил о
передышке. Что подумают правители "вечерних стран", когда услышат
о нашем решении остановить свой стремительный поход? Вероятно, вы
все слышали или знаете о том письме, о том потрясающем послании,
которое отправил наш высокий правитель великий каган королю
франков Людовику, прозванному "святым"?
Темники зашевелились, послышались восклицания:
- Мы только слышали о таком письме, но нам его не читали!
Просим прочесть его!
- Сейчас вы его услышите! Усердный Хаджи Рахим! Ты хранишь
переписанное для меня это письмо. Прочти нам.
- Сейчас прочту, мой повелитель! - ответил летописец великого
похода.
Он стал рыться в своей потертой кожаной сумке, достал
